«Мама, а на том свете хоть картошки дадут поесть?»

(Окончание. Начало в «АП» за 4 марта) Тогда самолеты не летали, и только один раз в зимнее время нa лошадях по реке Норе привозили кое-какие продукты. Конечно же, их было мало, и мы надеялись только на зайцев. Если муж поймает зайца - значит мы сытые. В 1939 году меня с детьми привезли по страшной реке Норе в Майский. В следующем году родила еще сына, и тогда нас с мужем зарегистрировали, а детям выписали метрики. Дали нам квартиру, позже мы купили корову.

В 1941 году, за неделю до войны, меня вызвали в комендатуру и дали какую-то бумагу, запечатанную в конверт, сказав: «Поезжай в район, получай паспорт». Я поехала, дали мне паспорт, но не поставили штамп «Житель Дальнего Востока», а сказали: 24 часа даем, чтобы выехала в Сибирь. Я со слезами к начальнику прииска Майского, чтобы он вызвал мужа из тайги. Начальник меня успокоил и что-то написал в район, в паспортный отдел, запечатал в конверт, отдал мне и сказал: «Поезжайте, и вас пропишут». Я поехала опять на Увал, переночевала у знакомых и утром пошла получать паспорт. Вижу - на площади много людей и милиции. Началась война. По окончании митинга я пошла в комендатуру, и мне поставили штамп «Житель Дальнего Востока». Вскоре приехал муж из геологоразведки. И хотя у него была бронь, он добровольно уехал в район. Его отправили в армию, а я с тремя детьми и с коровой осталась дома. Служил муж на Дальнем Востоке, воевал с Японией, по окончании войны еще год находился на Курильских островах. Прибыл домой в 1946 году. Продолжал работать по своей специальности, но в 1957 году умер. Щук-людоедок никто не ловил Я трудилась на разных работах день и ночь, но детей учила. Дочь окончила строительный техникум в Комсомольске, ее направили работать на строительство Амурска. Сыновья тоже окончили училище в Райчихинске (было такое училище - «Брикетстрой»). В 1959 году я с сыновьями переехала в Амурск, а позже на Колыму, куда дочь с зятем завербовались, чтобы строить пирс в поселке Зеленый Мыс (раньше он назывался Нижние Кресты). Недалеко было большое озеро с огромными щуками. Но эту рыбу никто не ловил и не ел. На строительстве с моими сыновьями работал бригадиром мужчина, который рассказал нам по секрету, в чем дело: тогда боялись говорить о таких делах громко. Мужчина тот был родом из Ленинграда, осужден в 30-х годах на 25 лет. Его с другими заключенными доставили сюда, можно сказать, на верную смерть. Они строили поселок из привезенного леса. Многие были слабы и не могли работать. Их паек отдавали тем, кто шел на работу, а их, больных, загоняли в это озеро. Они падали в холодную воду и умирали, а кто долго не падал, того пристреливали. В зимнее время больных вывозили сюда на лед, и песцы их съедали. Щуки тоже питались погибшими заключенными. Там было утоплено сотни, а может, и тысячи несчастных. ...Отец мой был осужден на пять лет, отбывал срок на строительстве Беломорканала. Его освободили, причем досрочно. Отец ничего не знал о семье и приехал в деревню, где был арестован. Ему бабушка моя сказала, где я нахожусь, и он приехал ко мне на прииск Майский. Но там комендатура зачислила его к высланным, потом маму с сестрой Марией перевезли к нему. В 1938 году его снова арестовали, и он сидел в тюрьме в Благовещенске, но тройкой НКВД был освобожден. В 1963 году Вербицкий Степан Егорович умер в Майском.