Мы, оставшиеся без отцов, ушедших на фронт, не видели ни свинцового огня, ни немца или полицая, но сполна познали голод, холод, непосильный труд. В нашей семье росло шесть детей. Мне, самой старшей, было 14, а братику только одиннадцать лет. Но мы уже трудились в колхозе за трудодень, вернее за «палочку», как тогда говорили. А расчет получали в конце года.
Младшие, как муравьи, помогали. Питались чем могли, по полям собирали оставшиеся колоски пшеницы или стручки сои. Картофель варили только мелкий и только в мундире, крупный сдавали для фронта и города. Лучшее зерно тоже шло на сдачу. Пекли лепешки, куда добавляли размоченные бобы для большего объема. Зато какими вкусными казались нам эти оладьи, спеченные прямо на раскаленной плите. Помню, в 1942 году после полученного расчета нам дали подводу, чтобы на мельнице перемолоть полученные отходы на муку. Погрузили по два мешка и повезли в соседнее Красноярово. Там надо было поднять наше с трудом заработанное добро на третий этаж. Посмотрели на нас, «карликов», пожилые мужики, помогли поднять и засыпать в ковш. А при отъезде на прощание положили на нашу телегу по оклунку добротной муки - на галушки. Как же можно это забыть! Годы шли, мы взрослели, а вместе с нами «росла» и более трудоемкая работа. В 1944 году мне пришлось из Свободного уехать в Улан-Удэ. Та же карточная система и бесконечный труд. Даже, когда нам объявили на планерке о Победе, мы не бросили работу. Стало чуть полегче после капитуляции Японии, когда на наш завод прибыли военнопленные. Они строили сказочный по тем временам микрорайон, на него мы не могли наглядеться. Жила я со своими сестрами и братьями, над которыми мне пришлось взять опеку после смерти матери, в той же зоне, где держали пленных японцев. Только комнатушка у нас была своя.
Возрастная категория материалов: 18+