Иван Охлобыстин: «Я и голодранцем жил отлично!»

В канун 50-летия популярный артист поделился сокровенными мыслями

Известный актер, режиссер, сценарист, священнослужитель и отец шестерых детей Иван Охлбыстин отметил свой юбилей большим творческим вечером. Поздравить его пришли друзья-артисты и большая дружная семья. Корреспондент  ИА «Столица»  задал юбиляру свои вопросы незадолго до торжества. Беседа получилась искренняя и «без затей» — во многом благодаря тому, что Иван старательно избегал юбилейного пафоса. «А что, потрем за жизнь по стариковски!» — так начался наш разговор…

О Боге

— Бог есть. Могу это объяснить простыми словами, да простят меня богословы. Совершенно для нас очевидно, что «азм есмь». То есть я есть. Я могу себя ущипнуть, я вижу, что на столе что-то лежит, и могу это потрогать. То есть, это априорные знания, это невозможно доказать, но это и не нужно доказывать. Бесконечность невозможно доказать и исследовать — на то она и бесконечность. Невозможно бесконечность записать на файл, придумать ей код. То есть либо ты ее принимаешь, либо нет. Если принимаешь априори, то и доказывать ничего не нужно, не нужно искать подтверждений. Это так же, как понимать, что я — это я. Бесконечность подразумевает всевозможность. Всевозможность в том числе подразумевает, что Бог есть. У меня есть знакомый батюшка — такой симбиоз мудреца, священнослужителя и мотоциклиста. Это деревенский отец, которых мы почему-то недооцениваем, не заглядываем глубже лавки церковной. И у него есть такой рассказ. Он говорит: «Вот у меня есть друг атеист». Все тут: «О, как это так?» «Меня это никак не пугает, — он говорит, — потому что Господь столь велик и столь всемогущественен, что для тех людей, кто искренне считает, что его нет — его действительно нет. Объяснить это невозможно, но вы хотя бы оцените уровень свободы!»

У меня часто спрашивают, как я совмещаю службу Богу и светскую жизнь? Так вот — никаких особых методик у меня нет. Все само объединяется, нет никакой системы. Я же не Электроник! Но скажу так: в церкви я всегда себя комфортно чувствовал. Но есть процессуальные нюансы, которые пока меня держат — пока я под запретом, не могу причащать людей в храме…

У меня есть татуировки на теле. Они сделаны в разное время по разным мотивам. Но когда у меня спрашивают,  влияют ли татуировка на судьбу, я говорю: «Нет». С того момента, как вы стали верующим человеком, стали исповедоваться, причащаться, на вашу судьбу ничего не влияет. Огонь причастия, огонь крови и плоти Христовой опаляет все. Я так верую во всяком случае.

О фатализме

— Фатализм, конец света — это всё общие слова. Например, для кого-то фатально исчезновение каких-то продуктов из магазина… Понятно, что сыры — это прекрасно. Но я не очень привередлив, в плане еды например. Не советую равняться на меня. Но меня это делает несколько свободнее, потому что я удовлетворяюсь тем, что есть. Я не говорю, что это хорошо, что на этом нужно остановиться. Но иногда, чтобы ощутить вкус хлеба и вкус настоящей воды из источника — для этого нужно какое-то время не поесть и не попить. Например, самое вкусное, что я ел в жизни за свои 50 лет, реально самое вкусное, — это капуста с сахаром.

Бывали времена, когда я был крайне ограничен. В армии, например. С одной стороны, армия — это каторга, это ужасно бесчеловечно. А с другой — ты до такой степени зависим, что становишься абсолютно свободен внутренне. Это ощущение мирозданья вокруг тебя, ты становишься сомелье (сомелье — это «человек, ответственный за подачу напитков в ресторане, дающий советы по выбору вин и напитков, сервирующий их или следящий за их подачей клиенту вплоть до момента, когда тот покидает зал) жизни, только пока еще не осознанно — в силу молодости. Так вот, мы разгружали какой-то склад. Холодно, перчатки нам не выдали, мы газеты намотали поверх портянок — на ногах-то кирзовые сапоги, кто в армии служил — понимает. А на складе этом стратегическом — капуста и сахар кусковой. И я кусал капусту, а потом — сахар. И это было нечто! Потом появился черный хлеб — он самый вкусный. Белый хлеб — это все-таки пирожное. А вот черный — это черный. Этот вкус нужно пронимать. Потом вода, самая вкусная питьевая вода. Это как в притче Ходжи Насреддина, которого спросили, что самое мягкое: перина или подушка? И он сказал — рука. На чем не спи — ты все равно будешь спать на руке…

О сценариях

— Сценарии для фильмов я давно не писал, но уже хочу сесть и что-нибудь написать. Например, в сценарии к фильму «ДМБ» я просто вспомнил армию. Я любил армию, у меня военная семья. При всех минусах и плюсах к службе так же, как к нации русской, отношусь. Я знаю, что мы — дураки набитые, прости Господи. Но мы же и душевны. Когда надо — мы весь мир спасаем. Конечно, мы не разобрались, как шить штанишки. Но зато — какие мы покупатели благодарные! Конечно, мы не научились для себя делать хорошие автомобили. Но зато автомат Калашникова покупают во всем мире. Конечно, у нас больше недостатков, чем преимуществ — как у любого человека. Но опять же, повторюсь, чтобы понять человека, не надо знать его преимущества, главное — знать его недостатки. Недавно читал одно исследование, смеялся. Швейцарцы нас исследовали. И говорят: вообще не понятно, что там за народ живет! Воевать с ним нельзя, это ужас какой-то. У них кризис — исчезает пармезан, сопли вот эти — устрицы, работы меньше, пьянства больше, вообще должна быть депрессия. А они радуются, все довольны! Либо они уже все это пережили, либо за них все их предки пережили. Но все проблемы эти русские воспринимают как юмор! А я подумал: но ведь так же и надо! Мудрый человек только так и должен жизнь воспринимать — через юмор.

О киногероях

— Конечно, доктор Быков — это не я. Это персонаж из сериала «Интерны». Но, например, когда за границей продавщица-кореянка выбегает из-за прилавка и говорит: «О, доктор Быков! Сфотографируемся?» «Конечно!» — говорю я и фотографируюсь. Это то, что нужно нести. Это плата такая. Но когда спрашивают: не влияют ли на меня мои герои, образы, сыгранные мною, я отвечаю — нет. Я же психически здоровый человек. Профессионал. Роль — это работа. Я сам по себе чудной, зачем мне дополнительное чудное? Например, в фильме Павла Лунгина «Царь» я сыграл роль царского шута Вассиана. Вообще этот образ сборный, не было такого конкретного человека. Но в любом случае он один из тех, кто шел на приступ при взятии Казани. Много тогда людей погибло, в том числе и монахов. Осталось в живых несколько человек, и вот один из них — Вассиан. Он служил царю и «накручивал» его культ личности. Потому что сам искренне верил в царя. Однажды он застал царицу Темрюк с одним из опричников — Басмановым. И не знал, как доложить об этом тому, кого любил всем сердцем, кого реально обожествлял. И не сказать не мог, ведь Иван Грозный был влюблен в царицу Темрюк. А он, как патриот, должен царю все докладывать. И так шут всем надоел своими закидонами, что в итоге его сожгли…

Одевали меня девчонки, которые работали на «Царе», в какие-то лохмотья. Старый кафтан с колокольцами — тяжелый, зараза, килограмм 50 весил. Я бежал, помню, по колено в снегу — в сцене, где Иван Грозный едет на санках. Я всю жизнь занимаюсь спортом, но некоторые вещи мне не по силам…Это было очень тяжело, это как рвать жилы на турнике. Но, так или иначе, мы сделали несколько дублей. Художник по костюмам мне сказала, что облачение — со склада мосфильмовского. Им тряпки отдали, они их подшили. А кафтан этот, как оказалось, тот самый кафтан, который был в фильме Эйзенштейна «Иван Грозный» на актере Николае Черкасове! Просто он стал ветхим и перешел по наследству к шуту! Но и это еще не все! Мой отец дружил с Черкасовым. И когда мама моя сдавала сессию, она отдавала меня отцу, и он ехал со мной к этому актеру — у них было много общего, они даже внешне были похожи. И по семейной легенде папа меня частенько оставлял на Черкасова, пока сам за буфетчицами бегал на курортах. Правда, тогда он был уже разведен с мамой…

О наградах и прочем

— В Союзе добровольцев Донбасса меня наградили «Крестом». И я очень горжусь этой наградой. Хотя железяки не люблю разные. Но они, признаться, ко мне и не «липли».  Потому что я человек противоречивый — поди знай, что завтра ляпну… В любом обществе, на мой взгляд, главное — не доходить до крайностей. Можно «кипешевать», сколько угодно, но нужно помнить, что все на том свете зачтется. Все-таки мы не самые святые люди на свете. Но у нас есть возможность — не то чтобы прагматично откупиться, но просто сделать что-то приятное, утвердиться в этом мире. Нет позиции благороднее волонтерской, если честно. Это я к тому, что нас окружает много пожилых людей брошенных, одиноких. Им нужна наша помощь. Нас окружает загаженная природа, несчастные брошенные животные. Нас окружает безумный мир, и мы приближаемся к новой эпохе. И она приведет за собой и локальные конфликты, и неурядицы, и, возможно, жертвы… Но будут и романтические истории, появятся какие-то героические образы — то, на что будут равняться наши дети. И мы сами можем стать этими образами. Да, мы можем стать теми, о ком правнуки будут говорить: наши великие предки. Если мы оптимистично встретим то, что нам предстоит. Наше поколение 50-летних много чего уже пережило. А с теми, кто помоложе, делюсь опытом: ребята, я и тогда отлично жил, когда был голодранцем. И сейчас живу в удовольствие. Меня окружают прекрасные люди. И это — самое большое богатство и самая большая награда…



 

Возрастная категория материалов: 18+