Откровения известных амурчан, чье детство прошло в детском доме

Каждый ребенок заслуживает счастливое детство, любящих родителей и теплый дом. Но не у каждого это бывает. И еще меньше счастливчиков среди тех, кому выпала сиротская доля. Главный судья Приамурья Сергей Семенов тоже из тех, кого называют подранками. Его сиротское детство и школьные годы прошли в казенных учреждениях. Сегодня мы публикуем истории известных людей, которые смогли, покинув детские дома и интернаты, крепко зацепиться за жизнь, стать благополучным и успешным человеком. В надежде, что их откровения помогут кому‑то выйти на новый виток судьбы.

СЕРГЕЙ СЕМЕНОВ

«В 17 лет я думал, что буханки хлеба на деревьях растут»

«Тема хорошая, я на нее очень часто в связи с занимаемой должностью обращаю внимание. И встречаясь с проблемами бывших детдомовцев, нередко сопоставляю все это с собой», — начал Сергей Николаевич нелегкий для него разговор.

Барская усадьба для сирот

— Про мать мне кое‑что известно, а в графе «отец» свидетельства о рождении — прочерк. Время, которое я провел до школы в детском доме, помню плохо. Только величавое здание бывшей барской усадьбы, где мы жили, как сейчас перед глазами. И голос няни, когда укачивала нас спать. С одной стороны была спальня мальчиков, с другой — девочек, она садилась посередине и тихо пела нам песни о войне.

Из детей я запомнил только Витю Шулейкина. Этот мальчик совершенно не мог ходить. Неподалеку от детдома было гороховое поле, и нас часто водили туда горох поесть. Идем отрядом через мост, веселую детскую песню поем, а он сзади скачет за нами на руках, как лягушонок. Он никому не был нужен… Почему‑то я всегда рядом с ним крутился, и на этот мост его затаскивал, и в песочницу… И он ко мне тянулся. До боли в душе до сих пор хорошо помню его печально-испуганные большие глаза…

Сергей Семенов до сих пор помнит радостные и грустные моменты своего детства

Помню, как уезжали из детского дома. Все рыдаем, и воспитатели плачут. Соломы в кузов машины настелили и посадили нас туда. Моя воспитательница протягивает мне помидоры и шепчет: «Сережа, возьми, спрячь, потом поешь»… Любила она меня.

За вредность — в ухо!

— В интернате было, конечно, сложнее. Указка учительская так и гуляла по нашим рукам. Мне тоже часто доставалось. Хотя, не скрою: и сам я был вреднющий до такой степени, что из‑за меня даже одну воспитательницу судили. Я настолько проявил упрямство в одном из эпизодов, что она не выдержала и съездила мне по уху. Да так, что я потом неделю лежал в больнице с воспалением среднего уха. Воспитательницу наказали, а мне потом, конечно, было стыдно и очень ее жалко.

«Кто‑то мечтает вернуться в детство, юность — я не хочу».

После ужина самым любимым занятием было — пробраться в помещение, где резали хлеб, и поесть там кем‑то специально сохраненные крошки. Две конфеты — только по праздникам. Но сказать, что у меня было несчастливое детство, я не могу. Государство делало для нас все, что могло тогда. Я не держу обид, напротив, испытываю глубокое чувство благодарности ко всем, с кем свело меня детство.

«Инкубаторские!»

— Многих ребят на лето забирали родственники, а нашу сиротскую группу отправляли в пионерские лагеря. Городские пацаны называли нас «инкубаторские», потому что мы все ходили в одинаковой одежде. Спустя годы я понял, что не только за это. У нас было все по звонкам: на зарядку — звонок, на завтрак — звонок… У детей на все эти звонки уже были рефлексы соответствующие: звонок — у нас уже слюни текут — на обед. Вот где настоящий инкубатор!

Обучение реальной жизни началось только тогда, когда меня оторвали от этих звонков, от белых простыней, готовой еды… В интернате мы жили на всем готовом. Это смешно, но в 17 лет я, почти уже взрослый человек, думал, что буханки хлеба на деревьях растут! Слышал про какое‑то хлебное дерево, а «технологию» появления продуктов, самых разных вещей нам никто не объяснял. Настолько все было ограниченно. Воспитатели по мере возможности принимали участие в нашей жизни. Но когда подопечных 400 человек, порой взрослые были не в силах отследить все и все объяснить.

Как у Горького — на дне

Государство сегодня уделяет очень много внимания материальной поддержке ребят, которые вышли из детдомов и интернатов. А мне выдали комсомольскую путевку на фабрику технических тканей учеником фрезеровщика, брюки одни, рубашку — и до свидания. Остальное я сам зарабатывал.

Описать жизнь мою в рабочем общежитии… Жуть какая‑то. Я попал на такое дно… По вечерам пьянки, драки. Подойдет какой‑нибудь дядя: «Пацан, займи денег». А как не занять, когда он полупьяный? Конечно, я ему отдаю последнее, понимая, что назад их не получу. А самому потом по субботам и воскресеньям приходилось бутылки сдавать, чтобы купить себе еду.

Комнату я делил со своим фабричным «учителем», звали его Николай — уникальнейший был человек. На работе — мастер от Бога. К нему обращались со всех крупных заводов, если нужна была какая‑то шестеренка. А рассчитывались чем? Бутылкой… и не одной. Мне говорили: «Сережа, учись, будешь таким же». А каким будешь? В быту дядя Коля был беспробудным пьяницей. Узнав, что Николай выполнил очередной уникальный заказ, в нашей комнате собиралась вся окружная алкашня. Я старался уходить пораньше и приходить попозже. Когда все уже на полу или кто где… Но Коля, царство ему небесное, мою кровать никому не давал, она всегда стояла аккуратно заправленной. И как бы с вечера ни напился, по утрам рано вставал и будил меня на работу.

Сергей Семенов:

 

«Да, бутылки собирал, ходил в цирке убирал — все было. Но главное, что я усвоил: всегда надеяться надо только на себя».

Однажды просыпаюсь, а он не двигается. Я не сразу понял, что он мертв. Побежал к бабе Шуре — это была его собутыльница, неформальный комендант. Никогда не забуду ее вопль на все общежитие: «Ай, Колька, Колька сгорел!». И у меня, если бы я там остался, наверное, было два пути: закончить жизнь вот так же или тюрьма.

Армия как спасение

— Когда меня призвали в армию, очень обрадовался: я уходил от той жизни, которая меня крайне не устраивала. Отслужил в Бакинском воздушно-десантном полку, а потом рванул на Дальний Восток. Товарищ списался с отцом — он был начальником строительного управления и обещал мне место в общежитии. Сначала я работал на стройке и там понял — надо идти учиться. Подал документы и поступил на юрфак в ДВГУ. Мне, полагаю, просто повезло.

Оглядываясь назад, я иногда думаю: если бы за мной кто‑то ходил, как сегодня за выпускниками интернатов: «Пальтишко тебе — нате, денежек нет — нате!», еще неизвестно, стал бы я тем, кем стал. Государство сделало свое дело, сурово, но сказало: плыви, дорогой. И я пытался найти выход. Главное, что я усвоил: всегда надеяться надо только на себя.

И когда уже получил профессию, и когда появилась семья, мы с женой сами тянулись, растили своих детей, ни у кого помощи не просили. Раньше зарплаты у судей были невысокие и, конечно, денег не хватало. Я работал председателем суда городского, а жена подрабатывала уборщицей в районном суде. Когда она ушла в декрет (мы ждали третьего ребенка), я по вечерам ходил и сам мыл за нее пол. Кто‑то настучал в обком партии. Из Благовещенска приехал проверяющий, выяснить, правда ли, что председатель горсуда моет полы? Я говорю: «Да, это правда, я отрабатываю заработную плату, чтобы содержать семью». Не знаю, что он доложил в обкоме, но вопросов мне больше не задавали.

Мне иногда говорят, что у меня нестандартный взгляд на многие вещи. Коллеги порой удивляются: Сергей Николаевич, как вы здесь увидели проблему, если в материалах дела ничего об этом не говорится? А это знание жизни в разных ее проявлениях. Многое из того, о чем другие читали в книжках, я испытал на себе. Но ведь не зря говорится, что человеку по судьбе дается столько испытаний, сколько он может вынести. Как бы тебе ни было горько и больно, важно не сдаваться, не опускаться, а карабкаться вперед к мечте. Самая величайшая победа — это победа над самим собой.

ВАЛЕНТИНА ГУРОВА

 «Самая добрая няня не заменит родную маму» 

Известная благовещенская бизнес-леди, руководитель авиационно-туристического агентства «Моисей» Валентина Гурова достала старое коллективное фото — выпуск 8‑го «а» класса школы-интерната N 4 города Кишинева 1968 года. «Это моя любимая учительница. То, что я люблю географию, это благодаря ей, — на глазах Валентины Яковлевны блеснули слезы. — Вот я, а рядом девочка в Сбербанке в Москве работает. Все! Остальные детдомовцы — кто спился, кто наркоманом стал, кого убили в пьяной драке. Из всего класса только у нас двоих судьба удачно сложилась».

Разлучили с братиком

— В детском доме я воспитывалась с семи лет. Папы не стало за месяц до моего рождения. О маме говорить не хочу. Нас с младшим братиком раскидали по разным учреждениям, и мы потерялись. Через много лет я нашла его и забрала к себе на Амур. У него все хорошо — трое детей и пятеро внуков.

Не могу читать про детские учреждения, когда там детей бьют, нечего есть. У нас не было этого. Нас действительно не обижали. Потом, я и сама была сильная. Не позволила, чтобы меня ударили. Мы были всегда хорошо одеты и сыты. Я благодарна судьбе и господу богу, что училась именно в этом детском доме.

Валентина Гурова:

 

«Когда дочка была маленькой, иной раз так хотелось подойти, прижать, приласкать, сказать добрые слова. И не знаешь, как это сделать и  что сказать, сама же я этого не видела.  Не могу даже представить, как можно бросить родных детей». 

Многое зависит от руководства. У нас был прекрасный директор — лидер. Он договаривался с колхозами: начинается весна — все с пятого по 10‑й класс едем собирать черешню, потом клубнику…. На каждого была норма по два ящика собрать. И всегда приво­зили с собой машину или две той продукции, которую собрали. Все зарабатывали сами. Директором столовой была такая здоровая женщина. Она всех нас любила и своими огромными ручищами готова была всех обнять. Младших ребятишек накормит ягодами, остальное в переработку. Компоты, варенье, свежие яблоки у нас всю зиму были на столе.

Воспоминания о детском доме хорошие, хотя на душе, конечно, было тяжело. Самая добрая няня не заменит родную маму. Мама даже нос по‑другому вытирает. Ревели много, что там говорить. Другие ребята уходят к родственникам на выходные или на каникулы, а ты сидишь у окошка в тоске и никто к тебе не приходит. Пьющих женщин я просто ненавижу. И мужчин тоже. Иногда смотришь — молодые, а готовы из‑за бутылки поступиться всем святым — детей бросают… Тяжело на эту тему говорить.

С узелком в руке

— После 7‑го класса с разрешения директора мы не ездили в лагерь летом, а работали. Розы, шалфей собирали для эфиромасличных заводов, почту разносили. Деньги у нас никто не забирал, копили, чтобы на выпускной платье себе новое купить, обувь.

Самой строгой была учительница математики. Да, она могла ударить указкой по столу и потрепать мальчишек за ухо. Но детдомовцы и сами не подарок: только покажи учитель слабину, доведут до слез, бойкот объявят. У нас был класс хороший. Детский дом мы покидали со слезами. Это сейчас ребятам помогают и с поступлением, и квартиры дают. А тогда выходишь за двери интерната и понимаешь, что ты никому в этой жизни не нужен. Ты один на один остаешься со своей бедой, со своим горем. В руках узелок, где лежат платьице и туфельки, купленные на заработанные летом деньги, и вперед…

Я поступила учиться в вечерний энергостроительный институт только благодаря моей настойчивости и нашему директору Лазарю Георгиевичу — видя мое стремление к учебе, он выделил мне на первое время маленькую комнатушку при школе-интернате. Я там два месяца жила, пока дали общежитие. Вечерами училась, а днем работала разнорабочей в маркшейдерском бюро. У нас диспетчер была женщина — она как мамочка меня опекала. Обед принесет и с любовью такой: «Где там наш ребенок детдомовский? Иди покушай». Очень хорошо ко мне в коллективе относились.

Дети должны трудиться

— Приехала я на Зейскую ГЭС на практику и в Кишинев уже не вернулась. Меня покорили дальневосточная природа, раздолье. А еще над нашим общежитием часто пролетали самолеты, а это для меня — все. Устроилась заправщицей в Зейский аэропорт, через три месяца окончила курсы бортпроводников — и в полет, новый виток в жизни. Мечта сбылась! Позже второе высшее образование получила. Я не считаю себя чем‑то обделенной. Живу полноценной жизнью — любимая работа, любимая семья.

Порой смотрю на сегодняшних выпускников интернатов и удивляюсь: они почему‑то считают, что им все должны. Сами ничего не пробуют — не хотят! Иждивенцы. Может быть, это от недоученности, от того, что их не приучили к труду. Я противник того, что у детей в школе сейчас нет нормальных уроков труда. Раньше мы сами и парты, и пол мыли… Сейчас нонсенс, если заставить ребенка работать. Я считаю: только труд, труд и труд должен быть, если хотим вырастить из ребенка нормального человека. А они сидят все в телефонах, и кроме гаджета им ничего не надо. Надо вернуть в школы и отработки на каникулах. Только тогда начнешь ценить копейку, когда почувствуешь, каково это —заработать ее.

Где бы ребенок ни находился, в интернате или в семье, он должен уметь обслуживать себя сам. Я и своих детей с самого малолетства к этому приучала.

В нашем детском доме посуду мыли 9—10‑классники, с шестого класса мы накрывали столы, начиная с седьмого класса полностью в комнатах у себя убирали. У нас были уроки домоводства очень сильные. Когда я вышла, умела и стирать, и варить. Мы вместе с учителями квасили капусту, солили огурцы и помидоры. Все делали сами! Сейчас почему‑то в детских домах ребята на лаврах почивают. А их надо заставлять работать. Где бы ребенок ни находился, в интернате или в семье, он должен уметь обслуживать себя сам. Я и своих детей с самого малолетства к этому приучала.

Тот пинок детдомовский был мне стимулом, что надо карабкаться по жизни, надо доказать всем, и прежде всего самой себе, что ты не хуже тех детей, которые идут по улице с мамой, папой, с красивыми бантиками, едят мороженое. Хотелось такого же вкусного мороженого, платья и бантов красивых. Один человек течет по течению: куда вынесет, туда и вынесет. А другой, наоборот, барахтается изо всех сил, плывет к нужному берегу. И я стремилась хорошо учиться и трудиться, чтобы иметь все, что так хочется получить от жизни, и чтобы мои дети не повторили мою судьбу.

ТАТЬЯНА КОНДРАТЬЕВА

«Было, что нас ремнем наказывали. Но я не в обиде»

О Татьяне Кондратьевой в Мазановском районе говорят: такая коня на скаку остановит. Заместитель главврача ЦРБ по административно-хозяйственной части успевает не только ремонты в больнице вести и порядок блюсти, но еще строить новый дом, держать огромное хозяйство: кроме четырех коров, поросят и пернатых, у нее еще 62 лошади! Во взрослую жизнь она шагнула из интерната. Добившись благополучия своими силами, на вопрос, надо ли помогать детдомовцам, она ответила: «Нужно подсказывать пути решения, но не делать все за них. Хочешь помочь голодному — дай ему не рыбу, а удочку».

— Мне было 12 лет, сестре 10, а брату 8, когда умерла наша мама от инсульта, — вспоминает Татьяна Кондратьева. — Отца своего я даже не помню. В Мазанове жила тетя и хотела нас забрать. Но мне почему‑то захотелось в интернат. Я представляла, что это вроде как «колхоз для детей», где нам выделят дом, мы будем вести свое хозяйство. Младшие дети сказали, что поедут туда, куда поеду я. И в опеке прислушались к нашему мнению.

Как сейчас помню, был День пионерии. Вместе с другими школьниками мы приехали в Новокиевский Увал на праздник. А потом нас посадили уже в другой, интернатовский автобус. Первое, что меня поразило, когда прибыли на место, это грязные липкие стены. Я думала, нас повезут куда‑то далеко, а оказалось, это совсем рядом, в поселке Пионерский. Уже через неделю мы сбежали к тетке. Но назад пути не было.

В интернате я прожила четыре года, а после восьмого класса выскочила замуж. Мое счастье, что мне попался хороший человек. Мы с мужем сразу же хотели забрать сестру и брата из интерната, но нам их не отдали, так как я еще была несовершеннолетней. От свекрови мы ушли. Муж работал в совхозе и меня туда устроил телятницей, сразу взяли на откорм коров, телят и лошадь. Через год я родила сына. Было трудно — ребенок маленький, хозяйство, но в интернате приучили к труду. У нас были свои поля и ферма, где мы работали.

Я нисколько не жалею, что не уехала в город, как другие мои одноклассники. Многие девчонки хотя и получили образование, но не нашли себя в жизни. Я часто думала: почему так? Наверное, виноваты гены родителей-алкоголиков. Пока в интернате был за нами контроль, все держались, как только вышли на вольные хлеба, и пошло…

Очень жаль, что интернат в Пионерском закрыли. У нас лошади неподалеку пасутся летом, и когда я проезжала мимо, несколько раз туда заходила. Там сделали хороший ремонт, приучали ребят к семейной жизни — сестры и братья могли жить в одной комнате, у нас этого не было. Условия стали намного лучше. Да, было и такое, что нас ремнем наказывали. Но я не в обиде. В интернате такие трудные дети, что по‑другому просто никак нельзя. Учителя прививали нам строгость, честность и трудолюбие. Наказывали за дело — за то, что мы сбегали или не работали. Для меня это был хороший урок.

 

Возрастная категория материалов: 18+