«Мы никого никогда не обманывали»: Валерий Вощевоз о бизнесе на крови, братстве и уголовных делах

Амурский союз ветеранов Афганистана, отмечающий в эти дни 30‑летие, давно перерос свои рамки и стал ядром, объединяющим всех, кто прошел горячие точки в любых странах на любых континентах. О настоящем братстве, торговле водкой и памятнике погибшим, об уголовных делах и восстановленной чести — обо всем, через что пришлось пройти за время становления союзу и его лидеру, читайте в откровенном интервью Валерия Вощевоза «Амурской правде».

Полковник с морпехами баржи разгружал

— Валерий Васильевич, вы со дня основания в амурском союзе афганцев?

— Нет. Когда союз образовали, я жил в Москве, учился в военной академии. В июне 1991‑го вернулся в Благовещенск преподавателем на кафедру тактики в ДВОКУ. Однажды носился с мешками в речном порту, подходят ребята: «Ты афганец?» — «Ну да, служил в Афганистане». — «А ты поможешь нам баржу с товаром разгрузить?» — «Да не вопрос». Эти ребята пытались общественную деятельность вести и параллельно коммерцией заниматься, чтобы и себя содержать, и семьям погибших, инвалидам помочь: то яблоки из Китая привозили, то мясо людям раздавали. Так и познакомились. Потом они меня в организацию позвали.

— Вы — подполковник с академией за спиной — грузчиком в порту работали?!

— А что было делать? Приехал — жилья нет, у меня жена и двое детей. Снял на Амурской, 297, «деревяшку», температура зимой в доме 8 градусов. Лучше жилье найти не на что. Зарплату месяцами не платили. Вот и приходилось днем тактику курсантам преподавать, а ночью баржи разгружать. Иногда договаривался с другим преподавателем: он вместо меня занятия проводил, а я с ним мешком сахара рассчитывался.

— Потом вы с ним ролями менялись?

— Мешки по 50 килограммов тягать могли далеко не все. У меня была своя бригада. Морпехи-курсанты ко мне подключились. Женатые ребята с четвертого курса, у кого‑то уже были дети, тоже надо семьи содержать. Брали увольнительные — и в порт. Темп погрузки у нас был — в минуту два мешка. Кто не успевал, того исключали из бригады. За два с половиной часа мы грузили в вагон 60 тонн. Меня уже в порту знали и просили, чтобы именно наша бригада работала. Заказчику выгоднее было дать нам по мешку сахара дополнительно к оплате, чем за простой вагона платить. Мы с этими морпехами до сих пор на связи. Хорошие офицеры. Сережа Носов орденом Мужества награжден. Вчера буквально из Владивостока звонил, поздравлял.

«Слово, данное семьям погибших, я сдержал»

— Это про те времена вспоминают, что Вощевоз водкой торговал?

— Не я лично, конечно, торговал. При союзе ветеранов было создано предприятие «Скорпион А». Я на тот момент был уже заместителем председателя общественной организации. Сам не напрашивался — уговорили. Проблем было море. Но самая больная — это жилье. Возникла идея: коль от государства помощи никакой, почему бы нам самим не купить завод кирпичный? Можно будет дома строить и обеспечить всех ветеранов боевых действий квартирами. Посчитали, что на это нужно 30 миллионов рублей. Где их взять? Вот и решили под крышей союза создать частное предприятие, чтобы самим деньги зарабатывать. На тот момент закон это позволял.

— Насколько знаю, никакого завода так и не купили?

— Вспомните, что творилось с экономикой в начале девяностых, как цены скакали? Вчера завод стоил 30 миллионов, а сегодня 300! Однажды наш председатель Андрей Кукушкин не выдержал: заявил, что слагает свои полномочия по состоянию здоровья. Для всех, как и для меня, это была полная неожиданность. Когда потом на общей конференции меня выбирали председателем, я дал обещание: «Через год мы поставим памятник погибшим воинам-интернационалистам». Решение возвести его приняли еще в 1987 году, когда я сам в Афганистане служил. Но за пять лет ничего так и не было сделано. Деньги, которые лежали на счете у Зары Васильевны Сливко (мамы погибшего Саши Сливко), из‑за инфляции обесценились. Если первоначально собранная всем миром сумма была эквивалентна стоимости 25 «Жигулей», то, когда я пришел в 1993 году, это было уже колесо от «Жигулей».

Хочу заметить: ни копейки с того счета я не взял. Вот тогда‑то под эгидой нашей организации и была создана частная компания. Водкой почему торговали? У нас же своих денег не было. Купить товар мы не могли. А бублики и конфеты нам не давали под реализацию. Самое главное — заработанные деньги шли на помощь людям. Благодаря водке мы памятник нашим погибшим ребятам поставили. Слово, данное семьям погибших, я сдержал.

Больной квартирный вопрос

— Вас не любят и боятся чиновники. Говорят: «Вощевоз до сих пор воюет!» Обидно?

— Обижаются пусть барышни. На самом деле нужно понимать, для чего вообще нужна общественная организация в любой стране, в том числе и в России. Знаете?

— Чтобы пробивать вопросы, которые власть не торопится решать?

— Вот именно: ключевое слово «пробивать». Решить их общественная организация не может. Она должна обратить внимание власти (пусть это вопросы экологии, больных детей, инвалидов или ветеранов), что есть проблема. Общественность подталкивает к конкретным действиям — чтобы через какие‑то федеральные или региональные программы, законопроекты они эту проблему закрывали. Вот в чем задача любой общественной организации, в том числе и нашей, ветеранской. И мы в этом направлении работали. Первые подвижки по жилью были в 1993 году еще при губернаторе Сурате. Мы заключили с администрацией области договор, что наш союз вступает в долевое строительство жилья для ветеранов-афганцев. И на 300 бюджетных миллионов по тем деньгам смогли купить только 6 квартир.

— Когда их распределяли, не перессорились?

— У нас было право распоряжаться жильем самим — кому решим на правлении, тому и дать. Но мы пошли другим путем. Чтобы никому не было обидно, распределяли квартиры в соответствии с той очередью, которая уже была в мэрии города. Одним из первых квартиру получил Тяпкин (до сих пор помню фамилию). Я с этим человеком даже знаком не был. Оформляли квартиры ветеранам сначала договором дарения — так дешевле было. Говорили: «Мы тебе выделяем квартиру, но все налоги (на тот момент это было порядка двух тысяч) ты платишь сам». Все соглашались. А потом закон поменялся — выгоднее стало оформлять жилье с помощью договора купли-продажи. Мы шли навстречу людям, а спустя годы меня из‑за этого чуть под уголовную статью не подвели.

Полгода под следствием

— Вы нарушили закон?

— Ничего не нарушал. Но однажды вот в этом кабинете появились сотрудники ОБЭП из амурского УМВД и, ничего не объясняя, стали изымать всю нашу документацию. А потом еще полгода я был под следствием. Пока они искали деньги, которые я якобы воровал! Следователи подумали, что я взял деньги на возведение жилья ветеранам сначала из областного бюджета, а потом еще — с каждого ветерана. И все это себе присвоил. Полгода искали, опрашивали семьи погибших по всей области — вдруг я кого‑то в чем‑то еще обманул.

— Ваша репутация спасена?

— Да, все подтвердили, что никаких махинаций не было. Все честно. Причем все то время, пока нам нервы трепали допросами и уголовное дело еще не было закрыто, мы занимались реальными делами — людям помогали. Даже госструктуры обращались к нам, общественникам, за помощью.

«Забирайте памятник и сами везите в Урушу»

— С какими просьбами обращались?

— Шел 1996 год. На Северном Кавказе погиб наш солдатик из Уруши. Областной комиссариат готов был оплатить памятник погибшему. И только. Его транспортировка в смету не заложена — не было даже такой статьи расходов в военкомате. Руководство военкомата обратилось к нам: «Валерий Васильевич, помогите, пожалуйста. До властей пока достучишься, полгода пройдет. Родители горем убиты, не скажешь же им: «Приезжайте в Благовещенск, памятник забирайте в военно-мемориальной компании и сами везите его в Урушу». А цена вопроса‑то была — пять тысяч рублей.

— Мальчишка погиб в Чечне, и власти области или Благовещенска не могли найти 5 тысяч на транспортировку памятника?!

— Не могли! Бюрократия. Вот для чего нужен был союз ветеранов. Мы взяли расходы на себя. И много лет выплачивали семьям погибших в горячих точках солдат и офицеров суммы к 15 февраля и Дню Победы только из личных средств общественной организации. С тех самых денег, которые зарабатывали, в том числе и продавая водку оптом, за что нам до сих пор тычут в глаза. Да, торговали — по лицензии, законно. И деньги шли не на дорогие коттеджи, и не на Майами, а на помощь людям. Многие остались без работы, и пенсию по полгода не платили. Как‑то парень принес заявление на материальную помощь. Читаю: «Я сам повешусь, а детей в форточку выкину. Мне их кормить нечем». Были такие, кто не выдерживал. Один красивый парняга занял крупную сумму, купил рыбу и поехал в Краснодар, а там его барыги кинули. Вернулся — ни рыбы, ни денег. В союзе просить помощи постеснялся. Взял обрез и поставил на жизни точку. Разные ситуации были…

«Мы проводим огромную работу. Дни ВДВ, турниры по волейболу и футболу, заплывы, шефские концерты в Сирии, съемка фильмов —все это в общую копилку», — говорит Вощевоз. Фото из архива РСВА.

Выручали людей чем могли. Однажды в Казань ездили, своих ребят отбивали от бандитов. Нас и самих кидали, даже в родной Амурской области: товар брали под реализацию и потом не рассчитывались. Всякое было. Но главное — мы сами никого не обманывали. Мы компанию «Скорпион А» потом закрыли потому, что коммерсанты стали мудрить. Я им сказал: «Людей обманывать под крышей союза не позволю!»

«Чем горжусь»

— Валерий Васильевич, что из сделанного амурским отделением РСВА за многие годы вы лично себе можете поставить в плюс?

— Есть два значимых дела. В 2009 году удалось добиться, чтобы в Амурской области была разработана региональная программа по улучшению жилищных условий ветеранов боевых действий: афганцев, даманцев, чеченцев, балканцев — всех! Я приложил к этому много сил. За десять лет субсидии на приобретение жилья получило более 250 ветеранов.

— А сколько их всего в очереди стоит?

— На сегодняшний день по этой программе в региональном министерстве социальной защиты стоит в очереди чуть более 700 человек. Губернаторы меняются, и каждый раз нового главу региона приходится убеждать, что это надо. Я каждый раз пытаюсь добиться расширения программы до 100 субсидий в год, чтобы за 5—7 лет полностью закрыть жилищную проблему. Пока не получается. Порой нам «опускали» планку всего до трех субсидий в год. В 2020‑м выделили 33 субсидии, на этот год столько же запланировано. Размер субсидии на сегодняшний день — порядка 1 миллиона 345 тысяч рублей. Конечно, этих средств хватит разве что на дом с коровой в деревне или на комнату в общежитии в Благовещенске. Но можно взять ипотеку — вот тебе первый взнос. Хоть какая‑то поддержка.

Предвидя вопрос, который может у кого‑то возникнуть, сразу скажу: свою квартиру я получил еще в 1994 году, как военнослужащий, увольняемый в запас. По ветеранским программам лично я никогда ничего не получал — ни субсидий, ни квартир, ни материальной помощи. В прошлом году впервые за 30 лет съездил подлечиться в военный санаторий в Евпаторию. Стоимость путевки мне, как ветерану боевых действий, оплатило государство, а дорога к месту лечения уже за счет регионального бюджета.

— А второе значимое дело?

— Это офис, где сейчас находится наша организация. Если помните, раньше на этом месте было деревянное двухэтажное здание. Так вот, когда я был полномочным представителем президента РФ в Амурской области и уже отошел от общественной деятельности, узнал, что «деревяшку» решили снести и построить на этом месте жилой дом. Я тогда встретился с мэром Благовещенска Александром Колядиным и настоял на том, чтобы он издал постановление: когда будет построено новое здание, первый этаж должны отдать под офис Союзу ветеранов Афганистана. Мы здесь находимся по договору с мэрией областного центра. И много лет за это платили. Только пять лет назад кое‑как удалось пробить вопрос, чтобы с нашей ветеранской общественной организации хотя бы аренду город не брал.

«Каждый из привезенных  экспонатов полит кровью»

Фото из архива РСВА

— В свое время я не понимал участников Великой Отечественной войны, когда они хотели попасть в те места, где когда‑то воевали: найти «высоту, которую брали с боем», увидеть «лесочек, где выходили из окружения», — рассуждает подполковник запаса Вощевоз. — Думал, ну что там можно увидеть: дота того давно уже нет и вместо леса дорога… Прошли годы и у самого стали возникать мысли: как там сейчас на Саланге? И когда в 2008 году мне предложили поучаствовать в сьемках документального фильма об Афганской войне, с радостью согласился. Для меня еще интересно было встретиться с Гульрахманом и Усманом — афганцами, с которыми вместе сидели в засадах, уходили одними и теми же тропами. У нас друг от друга зависела жизнь — у них от моих действий, у меня от их действий. Можно сказать, кровно повязаны. Только в третью поездку нам удалось встретиться в Кабуле. Потом бывал в гостях и у одного, и другого. Усман всегда повторял (сейчас его уже нет в живых): «Комбат, что тебе нужно, все отдам. Все мое — твое. Кроме жены». Был в Афганистане 20 раз — источники финансирования на поездки всегда находил сам через своих московских боевых друзей. В Сирию летал два раза, три раза был на Донбассе. В 2015 году сопровождал известного амурского журналиста, который сам родом из Енакиево, где как раз были боестолкновения. У него там мама жила, а сам боялся ехать. Из всех поездок привожу экспонаты для нашего музея боевой славы, которыми мы делимся со всеми местными ветеранскими отделениями. Какой самый ценный? Наверное, фрагмент сбитого в Сирии Су-24. За крохотным куском алюминия — мировая история и героический подвиг Олега Пешкова. Каждый из наших экспонатов полит кровью, за каждым судьбы погибших людей.

«Не люблю слово «патриотизм»

Фото: Андрей Ильинский

— Проблемы, которыми мы занимаемся, они, в принципе, государственные. И я, и все наши ветераны боевых действий — не какие‑то наемники. Мы исполняли в горячих точках задачи, которые нам поставило государство, — куда бы нас ни посылали: в Афганистан, Вьетнам, Ливию, Сирию или другую страну, где есть интересы России. Мы исполняли свой долг с риском для жизни: кто‑то погиб, кто‑то стал инвалидом, а кто‑то хоть и вернулся живым и целым, но искорежен морально. И мы хотим, чтобы родина любила нас так же, как мы любим ее. Чтобы государственные приоритеты и социальные ориентиры для людей, которые защищали родину, были расставлены четко. Это одна из задач нашей общественной организации. Можно сколько угодно произносить патриотические речи, заставлять подростков бегать по тропе «боевого братства». Но если человек не будет уверен, что государство окажет его семье какую‑то поддержку в случае контузии или гибели, то вряд ли ему захочется это государство защищать. 

«Не пиар, а реальная помощь»

Валерий Вощевоз вспомнил, как несколько лет назад союз помогал судиться с Дальневосточным военным округом вдове погибшего в Южной Осетии лейтенанта Артема Цинько. Все были уверены, что Нина с дочкой получила квартиру, об этом даже по телевидению сообщили. Прошло два года, а обещанное жилье вдове героя никто так и не предоставил.

— Нина Цинько пошла в областной военкомат выяснить, где квартира. И была, по ее словам, в шоке, когда военком лично показал ей копию доклада, поступившего на его имя из Дальневосточного военного округа, где говорилось, что ей якобы четыре раза предоставляли квартиры в Москве и она от них отказалась. Я обратился к председателю Совета Федерации РФ Сергею Миронову и полпреду ДФО Виктору Ишаеву, сам ездил с Ниной на заседание суда в Хабаровск, — вспоминает Валерий Васильевич. — И мы его выиграли. Когда Нине Цинько позвонили из ДВО и сообщили, что ей выделили двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне Хабаровска, она не могла поверить своему счастью. Кто‑то любит пиарить себя, а мы реально помогаем людям.

Возрастная категория материалов: 18+