Дневники Нехамы: история известной амурчанки, выжившей в аду холокоста

Она была выдающимся педагогом, талантливым литератором и первым театральным критиком Приамурья

«Приняли в институт, а ночью началась война»

Июнь 1941-го для Нюси Вайсман был временем надежд. Ей 17, она выпускница, впервые влюблена и мечтает стать врачом. «21 июня нас, окончивших школу с золотыми аттестатами, приняли в институт, а ночью… началась война», — писала Нехама Иоановна в своих мемуарах.

Несмотря на мольбы отца эвакуироваться вместе с другими студентами из Киева, Нехама в товарном вагоне из-под угля вернулась в родной Могилев-Подольский — не хотела оставлять горячо любимых родителей. После ночных бомбежек люди начали эвакуироваться. В семье Вайсман не было денег на поезд — всё израсходовали на дочь-выпускницу. Бежать от немца хотели на подводе, запряженной лошадьми, надеялись успеть перейти реку Днепр.   

Фашисты настигли беженцев в селе Терновка. «Мама часто вспоминала, как ее отец, весь белый, зашел в квартиру и сказал: «Я видел немецкий танк». И когда она расплакалась, он начал ее утешать и сказал: «Придет день, когда я увижу советский танк!», — делится воспоминаниями Юлий Перельман.

Семья решила возвращаться домой — надеялись, там спасут родные стены. Уже в пути поняли: находятся в аду.

«…Но что это за запах ужасный, что там жгут? Выяснили: через Днестр пригнали в ссылку множество румынских евреев. Больных и стариков, непригодных для передвижения и работы, уничтожают…» — шокируют строки из книги Нехамы Вайсман.

В дом, который уже был разграблен их же соседями, семью не пустили. Всех евреев согнали на окраину города. Обязали носить опознавательные звезды из желтых тряпок — «могендо́виды». И под угрозой смерти запретили выходить за границы гетто.

Помимо чудовищной жестокости фашистов, самым страшным для юной Нехамы стало предательство друзей и соотечественников.

«Маруся Пичкур, моя соученица, почти ежедневно кричала мне через забор гетто: «Там вже нимци для вас ямы копають!» — и ухмылялась кривой радостной усмешкой. А Ната, с которой были тесно связаны все мои школьные годы, хотя и навестила меня однажды, но в страшный час облавы, когда немцы забирали евреев в лагеря смерти, отказала мне в просьбе спрятаться в их погребе в старом доме на Дачной: «Ну, знаешь ли, папа занимает такое положение…» Я ушла. Я выжила. Я избежала облавы: спряталась в погребе разрушенного наводнением дома. А Женя Ваксенберг попала в Печерский лагерь за Бугом. Ее, как и сотни других схваченных в тот страшный час, расстреляли…» — писала Нехама Вайсман.

Она с ужасом видела, как изменилось отношение к евреям даже у их школьных учителей. «Наш классный руководитель Миколайчук Илья Иванович, математик, стал директором гимназии, а мы стали для него никем (ведь рано или поздно нас всё равно уничтожат). Елизавета Ивановна Карягина, русовед, разъезжает в открытом ландо с офицерами, а школьный делопроизводитель стал начальником украинских полицаев», — повествует она в мемуарах.

В 1942 году, узнав, что немцы заняли почти всю Украину, Нехама решила уйти из жизни сама. Отец убедил ее не сдаваться. И в свой день рождения, 28 января 1942 года, девушка с надеждой написала стихи, которые спустя 80 лет высечены на посвященном ей мемориале:

«Я словно ввысь поднялась,

Всю Землю окинула взглядом горячим

И с нею, родимой, слилась…»

«Пуля коснулась ее волос»

Может быть, удержала ее от страшного шага большая любовь к родителям. Чтобы прокормить семью, Нехама освоила две профессии — пекаря и продавца. Бралась за любую работу — однажды вместе с отцом вычищала дома, ставшие отхожими местами. Она рисковала жизнью, бегая в аптеку за пределами гетто, чтобы спасти отца от сыпного тифа. И сама перенесла этот недуг.

— Несмотря на все тяготы, которые пришлось переживать, мама оставалась красавицей. Родители заставляли ее плохо одеваться, старались делать ее крайне непривлекательной, — делится Юлий Перельман.

«Однажды, войдя в нашу хату, я увидела оцепенело сидевших у столика моих родителей, а с ними — Боже мой! – румынского солдата. Я бросилась к тарелке, наполнила ее сливами, пригласила угощаться. Он улыбнулся (понравилась!), а я стремглав вылетела из дому и спряталась на чужом чердаке. Я просидела там не меньше трех часов, а когда вернулась затемно, родители рассказали мне, что румын не хотел уходить и настаивал на свидании со мной. С трудом им удалось убедить его, что я абсолютно чужая, зашедшая к ним девушка», — вспоминала в своей книге Нехама Иоановна.

Выстояв почти три года в нищете, унижении и страхе в гетто, она едва не погибла в последний день оккупации.

— Офицер румынской администрации заскочил в дом, видимо, хотел чем-то поживиться. Мама бросилась помочь, а он выстрелил ей в голову. Она вспоминала, как почувствовала дуновение от пули, которая коснулась волос. Мамин отец упал без чувств — в этот день он стал седым. Румын выругался и убежал, торопился, не стал доводить дело до конца, — рассказывает Юлий Перельман.

Конец оккупации и казнь фашистов

Нехама Иоановна делилась в своих мемуарах: не верила, что останется в живых.

— Как в день маминой смерти написал мой двоюродный брат, для нее вся оставшаяся жизнь была чудом, — говорит Юлий Перельман.

Ей запомнился счастливый день отступления оккупантов. «Я не могла сидеть дома. Я выбежала во двор и увидела каких-то мужчин в нижнем белье, прятавшихся в кустарнике и с испугом глядящих на меня. Это были немцы! Они уже сдирали с себя обмундирование! Они готовы были отдаться в плен, лишь бы выжить. Это были жалкие трусы, цеплявшиеся за жизнь», — с отвращением описывала она фашистов в своей автобиографии.

В январе 1946 года Нехама Вайсман, студентка первого курса, присутствовала на киевской площади Калинина, где казнили 12 немецких военных преступников.

«Не пойти — не могла… Когда подвезли фашистов и дернулись петли веревок, не выдержала: прорвалась сквозь толпу, через заслон машин, к самой виселице… Я так кричала… Он, этот крик, и сейчас стоит у меня в ушах. Нечеловечно! — говорю я себе сейчас, — негуманно. Но пережитые страдания были еще так близки… Раны кровоточили: к этому времени я узнала о судьбе шести миллионов сестер и братьев», — признавалась Нехама Иоановна.

В аду холокоста сгорела почти вся ее родня. «У моей бабушки было 6 сестер, большая часть погибла всеми семьями. Одного ребенка просто разорвали за ножки. Мне очень трудно это обсуждать», — вновь переживает мамину боль Юлий Перельман.

В минуты, когда душа еврейской девушки разрывалась от желания отомстить, она вспоминала о земляках, протянувшим им руку помощи, — например, о простом пекаре Иване Слипеньком, который спас их семью от облавы на евреев.

«Спрятал родителей в погребе и, надев на меня крестик, посадил со своими детьми в комнате. Зашли и ушли немцы, не обнаружив в его квартире ничего подозрительного. В тысячный раз убеждаюсь: ни образование, ни высокий общественный статус, ни генетический код не определяют всецело человека. Только честное, доброе, бескорыстное сердце, которое может принадлежать человеку любой национальности», — рассуждала в мемуарах Нехама Иоановна.

«Счастье и горе первой любви»

Вмешавшаяся в ее жизнь война переписала судьбу заново. После освобождения из оккупации Нехаму вновь не приняли в киевский мединститут — сказали сдавать экзамены, ведь прошло три года. Девушка ушла на филфак, тем более, находясь под гнетом фашистов, она впервые начала писать стихи. Удивительно, что в самые мучительные годы Нехама Вайсман не бросала книг.

«А я — читаю. Попала на один из томов Леонида Андреева. Там есть прекрасные вещи: «Иуда Искариот», «О семи повешенных», «Бездна». И всё это так сильно, так сильно, что я невольно зарыдала. Мама удивленно глядела на меня…», — писала юная Нехама в 1942 году в дневнике из гетто.

Жестокая война разбила и ее первую любовь. В девятом классе Нюся Вайсман была влюблена в одноклассника Диму Чекайду, встречалась с ним тайком от мамы. В 1944-м, узнав, что его возлюбленная уцелела в оккупации, он писал письма, которые Нехама сохранила на всю жизнь. Тогда она была уверена: ее судьба решена.

Из письма 10 апреля 1945 года

«До сих пор, и думаю даже навсегда, останется в памяти твое письмо, написанное из Могилева. Твое коротенькое слово «ДА» сказало мне обо всем. Оно положило конец всем сомнениям, догадкам и неясностям. Ты ведь помнишь, о чем писала?..  Помни это и впредь. Помнить буду это и я. Это слово с разных дорог сведет нас на одну общую, главную, на дорогу счастья. Целую тебя, миленькая Нюсенька! Целую… Пиши. Твой Дмитрий».

Дмитрий Чекайда получил Орден Отечественной войны, медаль «За взятие Берлина». В июне 45-го Нехама прочла его последнее письмо. Вскоре она узнала: возлюбленный погиб — уже после Победы на пути домой. Ему Нехама Вайсман посвятила повесть «Счастье и горе первой любви», в которой опубликовала его письма с фронта.

— Она попросила у отца разрешения написать эту книгу, — улыбается Юлий Перельман.

Нехама Иоановна часто вспоминала свой выпускной класс: из 21 мальчика с войны вернулись только шестеро. Один из них — Зюня Перельман — и стал ее мужем.

— Я думаю, папа в живых остался только потому, что попал на Дальний Восток. Его бросили туда с Северо-Кавказского фронта, после пехотного училища. После войны он поехал в кратковременный отпуск к родителям и случайно узнал, что мама жива. В школе он и не рассчитывал на ее внимание. Когда папа предложил выйти за него, там и большой любви не было. По крайней мере, не сразу. Но маме хотелось иметь детей, она знала, что отец — хороший человек, — делится Юлий Перельман.

Дальний Восток

С мужем Нехама Иоановна согласилась отправиться на Дальний Восток. В профессиональной карьере супруга отчаянная Нехама сыграла решающую роль. Муж служил начальником заставы в населенном пункте Худино, а она устроилась в Благовещенский пединститут. Устав мотаться через Амур, молодая преподавательница решительно поехала в Москву.

— Записалась на прием к начальнику погранвойск Союза — на три часа ночи! Сталин был «совой», и все работали по ночам. Мама описала ситуацию: что с отличием окончила институт, а муж через реку — ни моста, ни парома. Попросила: переведите! Он спросил ее: «Вы комсомолка? Вас Родина освободила? Терпите. Ваш муж выполняет долг перед Отчизной». А когда мама вернулась, папа уже был начальником благовещенской заставы, — рассказывает Юлий Перельман.

Вероятно, высокого чиновника впечатлила неотразимая еврейская девушка — Нехама никого не оставляла равнодушным.

— Многие первые ученики, особенно мужчины, рассказывали, что мама оглушительное впечатление производила. В аудитории могла сесть на стол, налить себе кефира и кому-то из студентов предложить. И это не было наигранно. Она воспринимала аудиторию как большую семью, — вспоминает Юлий Михайлович.

Студенты-юноши были в нее влюблены, несмотря на то что зачеты и экзамены по своему предмету — зарубежной литературе — она принимала порой и с 10 раза. В ее домашней библиотеке осталось около тысячи книг — все она прочла, многие не единожды. «А как она читала стихи! Все рыдали», — делится ее сын.

«Я хочу умереть на полном скаку!»

Долгие годы Нехама Вайсман не рассказывала публично о чудовищных подробностях пережитого.

«К сорокалетию Победы, выступив со статьей, славящей великую дату, я вспоминала в ней о счастливом дне нашего освобождения из гетто. Но… рассказать обо всем подробно не могла. Не хотелось мне до времени бессмысленно погибнуть, оказаться в ряду диссидентов, потерять своих сыновей, любимую работу», — рассказывала Нехама Иоановна в мемуарах.

Но прошлое кричало в ней. Как вспоминает сын, когда в 80-х Нехаму Вайсман избрали депутатом областного Совета, на больших плакатах с ее портретом было написано: беспартийная, еврейка.

— Потом мама оформила документы как несовершеннолетняя узница фашистского гетто. Она ездила на Украину, где оставались в живых свидетели, те, кто с ней был. А уже после развала Советского Союза, когда наступили одуряющие годы свободы, начала писать и говорить всё, что хотела, — вспоминает Юлий Перельман.

Большинство автобиографических книг Нехама Иоановна написала в последние годы жизни. Сыну запомнилась ее фигура за столом при свете ночной лампы: Нехама Иоановна сидела, скрестив ноги и склонившись над работой, — писала и писала, почти не оставляя времени на сон.

— Я хочу умереть на полном скаку! — отвечала она детям, когда они просили щадить себя.

Она ушла в 2009-м, через полтора года после смерти мужа. И за это время успела закончить свою последнюю книгу – о супруге, с которым прошла рука об руку 67 лет.         

Возрастная категория материалов: 18+