Она — украинка, полтора года провела в немецкой оккупации. Он — немец, которого русские лишили детстОна — украинка, полтора года провела в немецкой оккупации. Он — немец, которого русские лишили детст

Продолжение. Начало в номерах за 4, 9, 25 июня.

Ожиданием похоронок

Те школьные потасовки в селемджинском Семертаке он вспоминает как бы мимоходом. Лишь эпизод в сложном хитросплетении отношений русских и немцев. Даже здесь, за тысячи километров от передовой, шла борьба с врагом. Дети тоже играли в эту войну и делали это с недетской серьезностью. Было обидно? Да! Но не настолько, чтобы спустя десятилетия поминать старое.

— Это я сейчас понимаю, что тем мальчишкам было не легче моего. Они ведь жили ожиданием похоронок, — рассуждает Андрей Иванович, высоченный и крепкий не по возрасту мужчина. И рассудительный не по судьбе. — Я в Зильбергфельде родился, что в 17 километрах от Верхней Полтавки. Помню, отец трактористом работал. Рослый был, сильный. Домой придет, подкидывает меня — я смеюсь. Его в 37-м забрали, мне тогда четыре года было. Больше его не видел. Младшая сестра вскоре умерла.

Даже с потерей кормильца семья не пошла по миру. Маму многочисленного семейства звали Екатериной Петровной (в девичестве Дирксен). Она с утра до ночи пропадала в колхозе. При этом Нейманы умудрялись содержать внушительное хозяйство: три коровы, у каждой по теленку, плюс четыре кабанчика, 15 овец. Жили не так, как сейчас, намекает Андрей Иванович. Лучше жили — основательнее. Потому что работали все. Особенно старшие братья и сестры. Они чувствовали — добром это не закончится, но точно не могли предположить, что все рухнет в одночасье.

— На все село лишь один русский был — мальчишка, ровесник мой. Пашкой звали, — припоминает детали собеседник. — Кто-то из сердобольных соседей усыновил его, но лучше бы они этого не делали. Его вместе со всеми, под одну гребенку.

Русский сын за немецких родителей

По официальным данным, село Зильбергфельд и находившийся при нем немецкий колхоз «Энергия» уничтожены в 1939 году. Все жители вывезены в трудовые лагеря, 16 местных активистов расстреляны.

Однако Андрей Нейман уверяет — все случилось гораздо позже. По его воспоминаниям, стояла глубокая осень 41-го. Нацисты рвались к Москве, когда немецкий поселок в глубоком тылу России был блокирован красноармейцами. Зильбергфельд попал в окружение внезапно, ранним утром. Впрочем, местные жители сразу поняли — обратной дороги не будет.

— Всех загнали в дома, на каждую семью по солдату с винтовкой — даже в туалет под охраной, — разводит руками Андрей Иванович. — Мы, немцы, проживали настолько обособленно, что я по-русски лет до восьми вообще не разговаривал. Только шпрехал. Конечно, в той ситуации ничего не соображал и только смутно догадывался, что происходит нечто страшное. С мамы расписку взяли, где она отказалась от всяческих претензий к государству. Ведь нам даже кабанчика не дали зарезать на дорогу. Все с таким трудом выращенное там осталось.

Ближе к ночи подошла колонна «полуторок» — по одной машине на семью. Где-то неподалеку громко верещал русский Пашка. Мальчишка отправлялся вместе со всеми. Ему было страшно, и вся вина его заключалась в том, что жил у немцев. Принял их помощь, позволил себе называть их родителями.

Андрей Иванович помнит, как в открытом кузове укрывались наспех прихваченным одеялом. Все вместе, в кучке, чтобы не околеть по дороге от холода. Кажется, была вторая половина ноября. Мама все время плакала. Уже не за потерянное хозяйство — за детей, что сгрудились вокруг нее в кузове военного автомобиля. Их увозили в темноту и неизвестность. Быть вместе им оставалось недолго.

Маму отпустили умирать

На станции Березовка жителей Зильбергфельда перегрузили в теплушки, а в Суражевке их вновь ждала автоколонна. Дальше на север, в село Лукачок Селемджинского района. Полтора месяца, пока шло распределение, всех держали в одном бараке. В итоге Нейманы оказались в селе Семертак.

Екатерину Петровну вместе со старшими сыновьями сразу отправили на лесоповалы трудармии в поселке Токур. Андрей остался под присмотром сестры Кати и бабушки, что приехала вместе с ними. Таких, как они, там было мало, в основном все русские. Именно там немецкий мальчишка пошел в первый класс. Каждая перемена превращалась в пытку, он приходил из школы в синяках и ссадинах. Дети мстили за ушедших на фронт отцов и братьев.

Удивительное дело, но директором школы тоже был немец. Его звали Исаак Франциевич Эверт. Он, как мог, помогал Нейманам. Им, чужакам на этой дикой стылой земле, нужно было держаться вместе.

— Сестра умерла в свой день рождения — 10 апреля 1943 года Катерине исполнилось 14 лет, — хмурится Андрей Иванович. — Она умирала почти две недели. Врачи сказали, что проблема с почками. Сначала лежала, тихо мучилась, а под конец просто криком исходилась. Исаак Франциевич помогал с похоронами. Мы сестру в гроб положили и опустили в могилу. Закапывать не стали. Я письмо в Токур написал с просьбой отпустить маму на похороны — с Катей попрощаться. Десять дней ждали, но она так и не появилась. Потом земля оттаивать начала, поэтому решили сестру похоронить. А летом мама пришла. Сама, на распухших ногах, еле живая. Создавалось впечатление, что из трудармии ее отпустили умирать.

Клеймо подозрительности

Вопреки самым мрачным прогнозам Екатерина Петровна от болезни оправилась и впоследствии дожила до 82 лет. Вероятно, жизненных сил добавила необходимость вырастить оставшихся детей. В 45-м появился один из старших братьев. Иван Нейман сбежал из трудармии, и удивительное дело — его никто не преследовал. Он спокойно жил в семье, помогал чем мог. Карточная система не давала возможности для сытной жизни. В 46-м вернулся третий брат. Остатки некогда большой и дружной семьи воссоединились, но судьба пока не собиралась дарить им дорогие подарки.

В Селемджинском районе бежать особо некуда, но даже после окончания войны немцы не имели свободы передвижения. Нейманы как по распорядку периодически отмечались в комендатуре. Заявлять о своем присутствии приходилось дважды в неделю. И даже смерть вождя народов не сняла с них клеймо подозрительности.

В 53-м Андрей Нейман да друг его Генка Вибе сговорились поступать в благовещенское речное училище. Заручиться поддержкой решили у самого товарища Ворошилова. Письмо ему написали. Лично. Однако председатель Президиума Верховного Совета подобную прямолинейность не оценил. Прислал ответ с резолюцией «Отказать».

Сильно огорчившись подобному повороту событий, друзья все же махнули рукой и решили поднимать самое что ни на есть народное хозяйство. Генка надумал стать финансистом, Андрей подался в ветеринары. В Благовещенск добирались под конвоем капитана внутренних войск. Вместе с ними в кузове грузового автомобиля сидели две девчонки. Попутные пассажирки ехали в Райчихинск учиться на медсестер. Они тоже из ссыльных — тех, что называли закарпатскими украинцами. Север Приамурья долгие годы хранил, растил, воспитывал и предавал земле самую неблагонадежную часть Великой страны.

Свои хуже врагов

Даже оказавшись в Благовещенске, Андрей еще пару лет жил под пристальным контролем комендатуры. Сегодня с ним здороваются многие жители Тамбовского района — Андрей Иванович известный ветврач. Отдал годы совхозу «Партизан», который сейчас стал успешной агрофирмой.
Рядом Екатерина Артемовна. Жена. Эти двое больше пятидесяти лет вместе. Она — украинка, полтора года провела в немецкой оккупации. Он — немец, которого русские лишили детства, родных людей, права на будущее. Как они нашли друг друга? Как жили вместе?
Екатерина Артемовна улыбается и показывает небольшой садик за домом. Намекает, мол, приезжай, когда груши будут. Конечно, я не приеду, даже если очень захочу. Дела помешают, а может, природная стеснительность. Зачем обременять стариков, бередить им раны воспоминаниями? У них все хорошо, и слава богу.

Двоих замечательных детей вырастили, и людям в глаза посмотреть не стыдно. Напоследок все же задам главный вопрос. Иначе не успокоюсь.

— Нет, не боялась я за немца замуж, — облегчает мне душу добрая женщина. — Там, в оккупации, к нам в дом часто приходили полицаи. Ладно бы фашисты, но ведь наши — русские. Проводили обыски, пугали. Тогда я поняла, что свои бывают хуже врагов.

Возрастная категория материалов: 18+