Она без труда разгадывает мои жизненные маршруты и болеет моими болезнями. Фото: Андрей АнохинОна без труда разгадывает мои жизненные маршруты и болеет моими болезнями. Фото: Андрей Анохин

Ровно год назад вышел из самолета, спускаюсь по трапу, нащупывая в кармане сотовый телефон. Пора включать — полет закончился. Какие-то доли секунды, до асфальта летного поля еще пять-шесть ступенек, — звонок. На телефонном табло знакомый номер, который никогда не перепутаешь с другими. За тысячи километров словно долго ждали моего появления в Сети после многочасового отсутствия.

Чутье на уровне зубной боли

— Ты где?

— Во Внуково...

— Опять Кабул?

— Да, мам, опять...

Можно было продолжать врать, сказать, что это журналистская командировка в Москву, которая предполагает культурные интервью, пестрые фоторепортажи. Язык не повернулся. Не умею врать маме, потому что бесполезно. Это чутье на уровне зубной боли. Ее чутье, не мое. По опыту всей своей жизни знаю, что мой самолет еще выруливал на взлетную полосу в родном Благовещенске, а мама уже разговаривала по скайпу со своей невесткой. Моя жена, конечно, делала честные глаза и уверенным голосом рассказывала, будто я в рядовой командировке. Дескать, клятвенно обещал звонить каждый день по четыре раза, купить магнитиков на Красной площади и на обратном пути привезти детям самолетной еды.

Моя мама в очередной раз все поняла и простила нам обоим эту нехитрую ложь. Годом ранее была предпоследняя попытка ее обмануть. Сидя в кабульской гостинице, по интернету расписывал маме красоты российской столицы. «Мавзолей уже маленький, не такой, как казалось в детстве, а брусчатка не изменилась...» Она задавала наводящие вопросы, искренне уточняла детали. В итоге все свелось к позорному разоблачению.

— Что ты мне там насвистываешь!? Я на сайте «Амурской правды» твои репортажи читаю...

Ей шестьдесят лет, но она уверенно ориентируется в интернет-пространстве и легко дает расклад по политической обстановке в любой точке земного шара. Жизнь заставила. И бесполезно говорить, что в команде народ сверхнадежный, что Кабул это не Кандагар и даже в Панджшерском ущелье сейчас достаточно стабильная обстановка. Что война закончилась и русских встречают цветами и финиками. Сколько раз она точно так же, еще до развития телекоммуникационных технологий разгадывала мои жизненные маршруты, болела моими болезнями.

В детстве она часто говорила: «Ты мое наказание». Все мамы так говорят и при этом сильно приуменьшают масштаб проблемы. Мы, дети, не просто наказание, мы пожизненное наказание для своих матерей. 

По примеру больших пацанов

Я уже давно не удивляюсь ее способностям определять мое местоположение в данный отрезок времени с точностью до географических координат. Я не удивляюсь ее умению переносить мое самочувствие. Помню, служил в армии, пришел на переговорный пункт.

— Ты там курить не начал? — первый вопрос в телефонной трубке.

Буквально накануне разговора по примеру других «больших пацанов» выкурил свою первую сигарету. Как-то мучился с флюсом, тут же письмо из дома, и в первых строках: «У тебя зубы не болят?» Стоит зародиться рядовому семейному недоразумению, а она уже учит всепрощению и самокритике: «Жена у тебя золото, лучше за собой следи».

Приехала ко мне на присягу, всплеснула руками.

— Похудел!

— Возмужал! — иронично-хмуро прокомментировали стоящие рядом старослужащие.

С тех пор прошло много лет. Теперь она приезжает к нам в гости, сядет устало на диван, посмотрит на меня.

— Седой стал.

— Так ведь пятый десяток уже разменял!

— Мне кажется, у тебя насморк...

Распаковывает дорожные сумки, и среди подарков невестке и детям обязательно гостинец для меня. Пакетики с чудодейственным мумие, носки и пара новых старомодных футболок, купленных по случаю на уличной распродаже. Знает точно, что мумие прокиснет в самом пыльном углу серванта, а футболки я буду носить только дома, но все равно везет, покупает, тратит свою небольшую пенсию для родного сына.

В детстве она часто говорила: «Ты мое наказание». Все мамы так говорят и при этом сильно приуменьшают масштаб проблемы. Мы, дети, не просто наказание, мы пожизненное наказание для своих матерей. Моя мама тащит на себе этот приговор, вынесенный без суда и следствия, и не надеется на условно-досрочное освобождение. Я могу быть бесконечно благодарен своей маме, но это никогда не окупит всех ее моральных и материальных жертв. Не убавит седых волос, не омолодит потрепанные нервы.

Булавка за отворотом рубашки

В последние годы меня успокаивает ее фраза: «Хоть за тебя у меня душа уже не болит». Вырос мальчик, остепенился, стал человеком. Она скрупулезно собирает вырезки из газет с моими статьями, копирует из «Одноклассников» наши семейные фотографии. Вчера вновь звонила.

— Читаю твои посты в Фейсбуке. Всякую ерунду пишешь. Лучше в газету пиши, там у тебя лучше получается…

Вот и пишу. О том, что действительно важно и незыблемо. О маме пишу. Каждый раз во время сеанса видеосвязи она просит замереть и делает одинаковые низкокачественные фотографии при помощи функций скайпа. Ворчит: «Перестань глаза выпучивать. Тебе сколько лет?» Показывает фото своим подружкам, рассказывает, какая у меня умница жена, хорошие дети.

Я давно не смеюсь над булавками, которые она прикалывает к отвороту моих вещей. Я не выбрасываю в урну клочки бумажек, где написаны ее почерком слова материнских молитв. Она подсовывает их в мои карманы при каждом удобном случае. Сейчас, спустя годы, я точно знаю, что материнская забота в любом ее проявлении хранит каждый мой шаг, лечит все мои болезни.

Накануне Дня мамы принято писать замечательные вещи. О том, как она нас любит, жалеет, прощает. Это праздник с оттенком осенней грусти, когда понимаешь, что она самая красивая и внимательная, но моложе не становится. В такие моменты начинает покалывать сердце, ныть душа. Прости меня, родная, я слишком поздно начал многое понимать.

Моя мама не экстрасенс. Моя мама всего лишь Мама. Это самая мощная сверхспособность, которая не дается обычным людям. Это самое сильное наказание, которое не под силу нести обычным людям...