Монолог Евгения Миронова о профессии, партии и мечте

ЛЕНИН НА КУХНЕ

Работа в картине «Демон революции» для меня была очень интересна. Чаще демоном называли Льва Троцкого. А кто демон на самом деле, это уже судить зрителю. Чем интересна работа была? Личность Ленина, роль которого я сыграл, безмерно противоречива, а оттого очень интересна.

Кинематографисты нечасто обращались к эмигрантскому периоду жизни Ленина. А именно тогда у него закончились деньги матери, именно тогда он, как теоретик, созрел и все понимал. Но он никак не мог проникнуть в Россию, через Германию было нельзя, там шла война. В тот период жизни он встречался с очень многими людьми. От многих денег он отказывался, говорил, что революцию нужно делать чистыми руками.

Нашу картину зрители очень хорошо восприняли, а критики от нее камня на камне не оставили. Они спорили друг с другом, бились с документальным напором за ту или иную деталь.

Это говорит о том, что у каждого свой взгляд на историю и каждый интерпретирует свои факты.

Мне, как артисту, было интересно посмотреть на «кухню» жизни Ленина. Его же нам чаще всего показывали либо на броневике, либо уже в последние дни жизни, когда он был настолько немощен и слаб, что от него, как от человека, уже мало что осталось. Ленина блестяще играли многие наши великие актеры — от Бориса Щукина до Михаила Александровича Ульянова, но никто не показывал Ленина, который не под фокусом. Который моет тарелки, ест; который вынужден общаться с людьми, ему не интересными, но это необходимо, поскольку нужно найти деньги на дело революции.

Вот такой Ленин мне был интересен. Хотелось посмотреть не на монумент и не на памятник, а на живого человека. Человека, которому бывает больно, которому бывает неприятно, который бывает влюблен и любит целоваться. Ленин в тот период живет с Надеждой Константиновной, а напротив почти всегда в это эмигрантское время живет Инесса Арманд. Они почти всегда вместе путешествуют, общаются. Там был свой клубок отношений…

Нам хотелось показать его в очень личные моменты, когда его никто не видел. Когда он уже «звезда», но еще не под фокусом. Мне очень многое дала фраза, написанная Александром Исаевичем Солженицыным: «Посмотреть в глаза Ленину было невозможно, так как невозможно посмотреть в кончик шила». Чтобы максимально добиться такого взгляда, мне надевали карие линзы.

Ленин смотрел насквозь, он все знал про своего оппонента. Очень точные короткие характеристики писала о нем Крупская. Хотя они тоже разнились. Да что Крупская? У многих его современников по-разному описан цвет ленинских глаз. Вот какой это был человек.

ВЫЖАТЬ ИЗ СЕБЯ

Я читал страшные документы, в которых рукой Ленина было написано: «Довести количество расстрелянных помещиков до двух тысяч человек. Не жалеть ни в коем случае! Это будет очень хороший сигнал, как надо бояться советскую власть».

Когда я это читал, меня охватывал ужас. Если так можно сказать, себя я успокаивал тем, что мой Ленин — это очень талантливый теоретик. Актер должен быть адвокатом поступков своего героя, иначе будет очень трудно сродниться с образом.

Ленин себя сжег. Он спал по три-четыре часа в сутки, и ему этого хватало. Он часто бывал очень эмоциональным. Когда читал статью, мог тут же начинать ругаться с автором, вычеркивать какие-то вещи, спорить и возражать. Заводился мгновенно. Но он был абсолютный конформист, способный и с дьяволом заключить соглашения, лишь бы была польза для его дела. А дело у него было одно — власть мирового пролетариата.

Ленин был фанатик своего дела, он в него верил безоглядно. Верил в мировой пролетариат как в утро наступившего дня. И для достижения своих целей у него не было никаких препятствий. Интересная деталь: картину мы снимали в павильонах в Венгрии. Там, оказывается, можно снимать все. Даже Петербург. Приехали, называется…

В моей актерской жизни было два таких типажа, два впрыгивания в характер, из которых мне было очень трудно выходить. Это Ленин и князь Мышкин. Они оба во мне оставались очень долго. Я не мог после завершения съемок проснуться Евгением Мироновым. Ничего подобного!

Очень долго эти два человека жили во мне. И потребовалось много времени и большого труда, чтобы я смог их выжать из себя.

СОВЕСТЬ И ГРАНЬ ХУДОЖНИКА

В большинстве европейских стран поддержка театров очень мощная. В Америке слабая, но там и нет театра как такового.

В советское время поддержка была очень мощная. И нет ни одной страны в мире, где бы театры чувствовали такую государственную заботу на протяжении всей истории, как в России. В страшные 90-е годы, когда было, мягко говоря, не до театра, ситуация провисала. Сейчас театр получает колоссальную поддержку от государства, и если будет принят «Закон о культуре», о котором президент говорил на Совете по культуре, то это облегчит механизмы поддержки государством театра. Что во многом будет способствовать еще большему его развитию. Хотя сейчас мы наблюдаем большой театральный подъем.

Я говорю не о госзаказе в искусстве, а о финансировании государством искусства. Государство поддерживает художников. Это в первую очередь означает, что оно доверяет деятелям культуры, а дальше дело их вкуса, совести и понимания граней жизни.

Понимаете, театр никогда не зарабатывал деньги, особенно у нас в России.

Гоголь когда-то сказал, что театр — это кафедра, с которой можно много сказать миру. Театр занимается формированием личности. А за это уже ответствен художник. Никакого давления государства я не ощущаю, все на совести художника.

Театр не исчезнет до той поры, пока на земле будут жить люди. А жизнь не знает ничего интереснее, чем люди. Несравненная особенность театра в том, что одни и те же произведения показывают с разных позиций, под разным углом зрения.

У поколений режиссеров взгляды разнятся, что само по себе очень интересно. Лет через десять лет будет новое поколение, которое уже по-иному посмотрит на «Иванова» или на «Чайку».

ШУКШИН — НАША ВАЛЮТА…

Откуда артист Миронов берет правду? Только из жизни. Я же сам из одноэтажной России, из городка Татищево Саратовской области.

Очень говорящий пример: мы уже десять лет играем спектакль по рассказам Василия Макаровича Шукшина. Это просто хит. За правдой для этой работы я ездил специально на родину Василия Макаровича, в алтайское село Сростки, где общался с его земляками. Мне хотелось почувствовать тот воздух, ту атмосферу, из которой он вышел.

А потом, когда играем спектакли по его рассказам, мы все вспоминаем свои корни, у каждого из артистов есть свои сростки.

Вообще мое одноэтажное происхождение для меня — стена, которая помогла мне не сбиться в жизни. Ведь, там, в корнях, очень искренние люди, с настоящими, не наигранными поступками и жизнями. В тех людях заложен очень ценный капитал, который помогает точнее жить. Очень точно сказал режиссер спектакля Алвис Херманис: «Шукшин — это ваша валюта». А для западного человека шукшинские «чудики», да и вся наша Сибирь — экзотика в чистом виде. У Шукшина очень верно прописан замес русского человека. 

Удивительно, но шукшинские человеческие прописи понимают во всем мире. В Гонконге играли. Там зрители прекрасно понимают и принимают спектакль. Это удивительно, но там спектакль попадает в «яблочко» с первых секунд, и нам не нужно было сокращать дистанцию, а ведь в зале только процентов десять наших соотечественников. Остальные китайцы.

Они переставали смотреть на перевод, строка шла выше наших голов. А зал смотрел на нас, на нашу работу. И никто голов к переводу не понимал. Они находили себя в персонажах нашего спектакля. Зрители одинаково понимают и чувствуют этот спектакль в Чили, Тобольске или во Франции. Человек остается человеком независимо от того, где живет. Он проживает свою единственную человеческую жизнь.

МОРДЮКОВСКИЙ ЗАМАХ

Картина «Мама» практически была возвращением Нонны Викторовны в наше кино. Она очень долго не снималась, я видел, как ей было непросто. Ей нужен был ее мордюковский замах. Она должна была эту героиню укрупнить, что она и сделала. А сил уже было не очень много. Ей та работа далась колоссальным трудом.

Вспоминаю нашу последнюю сцену, которая и в фильме была последней. Когда мы, ее дети, приехали на конечную станцию, она должна была заплакать.

Это было для нас всех большим уроком, как она животом проживала, через свою трагедию, через потерю своего сына. Как она готовилась! Вспоминаю, у меня сейчас мурашки по коже идут: Нонна Викторовна несколько раз подряд слушала песню Евгения Мартынова «Алексей, Алешенька, сынок...» Она безжалостно расковыривала свою боль, чтобы показать в кадре правду. Это был для нас настоящий урок большой актрисы.

Нонна Викторовна на съемочной площадке была непростым человеком, очень требовательна к себе и, соответственно, к окружающим. Мы были молодые, без особого актерского и жизненного багажа, хулиганили часто. Она это понимала и принимала.

Помню, сцена, где мы с Володей Машковым должны были ее разыграть, чтобы она засмеялась. И она прекрасно нас почувствовала, блестяще сыграла эту сцену, когда нас утром будит...

ГДЕ СВОИ, А ГДЕ ЧУЖИЕ…

Должен ли художник быть в оппозиции? Художник в первую очередь должен быть честен перед самим собой.

Сейчас еще такое время, когда все разделяется на лагеря: свой или чужой. И тебя часто переносят из лагеря в лагерь без твоего ведома. И причисляют тебя то к героям, то к предателям. И это касается не художника как такового, а человека, его гражданской позиции.

Необходимо терпение. Как никогда нужно быть терпимым, чтобы выслушивать противоположную точку зрения. Это очень сложно. Если мы не научимся слушать оппонента, то мы, честно говоря, обречены. Время очень непростое, театр и кино сейчас оказались на передовых позициях обсуждения конфликтных ситуаций.

Печально, что сегодня, как никогда, не хотят разбираться в правде. Одна деталь может, как грязный снежный ком, похоронить очень многие ценные и честные вещи. Это касается кино и театра, потому что современное искусство — это часто эпатаж, оно всегда остро.

Время иногда диктует традиционные ценности в традиционных рамках. Сплошные традиционные ценности — это тупиковый ход. Развитие — это всегда что-то новое. А новое часто бывает неудобным. И мы это должны кропотливо объяснять. Тут очень важный и очень тонкий баланс. Который не просто соблюдать. Но надо стараться.

НАСТОЯЩИЕ СЛЕЗЫ

Мой князь Мышкин? Я непросто находил его образ. Понимаете, я артист, который работает с разными школами. Школа Станиславского — это я в предлагаемых обстоятельствах, а школа Михаила Александровича Чехова — это некий большой образ, в который необходимо впрыгнуть.

Ни один из них мне не подошел.

К роли Мышкина было очень много разных подходов, актеры мощного дарования и разных школ играли эту роль. Я все пересмотрел, и мне ничего не помогало. Мне хотелось найти какую-то сущность, которая помогла бы мне в работе над образом. А все оказалось просто: он очень правдивый, он никогда не врет. Поэтому и оказался идиотом на фоне нашей жизни. Мы же привыкли к компромиссу: часто общаемся с людьми, с которыми не хочется, но мы это делаем. Это часть нашего бытия, часть нашего сосуществования.

А Мышкин другой. Ему двадцать три года, из которых он двадцать лет болен. Значит, ему три года, и он не научился у взрослых, как можно обманывать, как можно лгать и как можно исхитряться. Это его состояние очень мощно влияет и проявляет всех героев, которые рядом с ним. Он как бы отсвет на них. Его таким задумал гений Достоевского. Понимание всего этого мне и помогло в работе над ролью.

В РОЛИ ХУДРУКА

Вообще у русских актеров очень мощная школа переживания. Недавно в Гонконге меня спросили, чем отличается русская школа, на которой построен весь Голливуд?

Есть одно существенное обстоятельство: русские артисты играют по-настоящему, плачут по-настоящему, а иногда и умирают на сцене тоже по-настоящему. Например, Николай Павлович Хмелев, который сыграл Ивана Грозного в спектакле «Трудные годы», ушел за кулисы и умер. И это нам в театральных институтах подавалось как идеал профессии.

Главное — искренность понимания. То, что ты играешь как в первый или в последний раз, со стороны смотрится очень странно. Немцы, например, играют очень технично. У них один спектакль похож на другой, они по два месяца играют один и тот же спектакль, и нет никакой разницы. У нас каждый спектакль играется по великому закону «здесь и сейчас», все живое.

«Театр наций» — это такая большая площадка для молодых  и для великих режиссеров. Главная задача — обогащать нашу же собственную традицию, поэтому мы приглашаем представителей разных школ.

Я к тому, что если мы будем кичиться только своим и не открывать форточку, а может, окно или даже дверь всему миру, то без этого взаимодействия школ мы не будем расти. Главное, чтобы зоб не становился больше мозга…. Строгий ли я худрук? Я разный. Когда нужно быть строгим, я включаю свой актерский потенциал и играю ту роль, которая необходима для дела.

Мечта? Она слава Богу, осуществилась. Другой мечты, кроме как быть артистом, у меня никогда не было. В студенчестве хватанул жизни по полной. Я был очень домашний и не очень коммуникабельный человек. Москва кружила коршуном и побила меня достаточно сильно. Не сломался только благодаря любви к профессии и колоссальной поддержке моей семьи.

ИЗ БИОГРАФИИ

Евгений Миронов, народный артист России, двукратный лауреат Госпремии Российской Федерации. Художественный руководитель театра наций. Выпускник Саратовского театрального училища и школы-студии МХАТ. Своим отцом в профессии называет Олега Табакова. Снялся более чем в пятидесяти картинах, среди которых такие как: «Анкор, еще анкор», «На верхней Масловке», «Лимита», «Ревизор», «Матильда» и другие. Евгений — один из успешных и талантливых театральный актеров России. Он умудрился дважды сыграть одну из главных театральных работ — роль Гамлета — в постановках разных режиссеров. О своей политической деятельности актер говорит, что он состоит в единственной партии — это в партии защиты животных.

Возрастная категория материалов: 18+