Александр Ярошенко

Судьба в белом халате

Она толкала застрявшую в снегу машину, спеша на помощь умирающей женщине. Прятала под пальто пакеты с донорской кровью и думала только об одном: успеть и спасти. Она приняла тысячи родов, а сотни женщин родили детей благодаря ей. Доктор Кузнецова умела отговорить и убедить не делать аборт. Старейший акушер-гинеколог Приамурья Светлана Ивановна Кузнецова встречает свою 86-ю весну в здравии и на каблучках. «Думаю, что Бог дает мне здоровье за спасенные жизни матерей и детей, которые могли не родится», — говорит доктор.

Спала на сцене

Ее отец — выпускник Московского медицинского института, большую часть жизни проработал врачом-терапевтом на Дальнем Востоке.

— Желание лечить и спасать людей было во мне с самого раннего детства. Это всё от папы, — говорит Светлана Ивановна.

Она родилась в Уссурийске в черном от горя 1937 году. Вскоре родители переехали в Москву. Она до сих пор помнит тяжелый гул немецких самолетов, испуганные лица родителей, когда они заклеивали окна для светомаскировки.

В октябре 1941 года Света с мамой и маленьким братиком полмесяца ехали на поезде из Москвы до станции Сковородино. В Приамурье в поселке Невер в военном госпитале служил врачом ее папа. Отец их встречал на перроне в военной форме, высокий и стройный.

У доктора Кузнецовой на груди под пальто — пара пакетов с донорской кровью. Она тогда была на вес золота. В голове пульсировали две мысли: успеть к больной и — только бы с кровью ничего не случилось.

— Папа, ты такой красивый, как солдатик! — выпалила маленькая девочка, едва увидев отца. Всю дорогу в поезде у Светы была одна забава: оловянные солдатики, которыми девочка «била фашистов».

Она в школу пошла в шесть лет, была говорливой и непоседливой, но училась хорошо. В 16 лет получила аттестат о среднем образовании.

В 1953 году Благовещенский мединститут только во второй раз принимал на учебу студентов. Ректор, увидев шестнадцатилетнюю абитуриентку, сказал ее отцу: «Маленькая она. У нас очень суровые условия, нет общежития. Пусть приходит на следующий год».

— На следующий год у нее перегорят крылья, — вздохнул отец девчонки.

«Борис Николаевич Анфимов. Я на всю жизнь запомнила имя первого ректора Благовещенского мединститута», — замечает Светлана Ивановна.

Он был фронтовик, мудрый и немногословный. Посмотрел взглядом-рентгеном — и выдохнул:

— Пусть идет вольнослушателем, потянет программу — будет учиться.

Она не только «потянула», но часто получала повышенную стипендию. Годы учебы в медицинском институте доктор Кузнецова называет одним словом: «счастье».

Жильём студенткам служил актовый зал одного из учреждений Благовещенска. Там поставили 75 коек, так они и жили. Светлана спала на сцене.

— Две кровати рядом, потом тумбочка и опять две кровати. Одежда висела на гвоздях, которые были вбиты в стенку, — говорит Светлана Ивановна.

Мыться ходили в городскую баню, там же стирали белые халаты и одежду…

Тогда в медакадемии преподавали уникальные люди. Большая часть медицинской профессуры — это были доктора из Ленинграда, высланные на Дальний Восток по так называемому еврейскому делу.

Профессор Абрам Иосифович Лаббок читал курс топографической анатомии.

— Муляжей тогда не было, так он сам шил матерчатых пупсов, на них рисовал кровеносную систему и нам показывал и объяснял. Да как объяснял — заслушивались, я до сих пор в восторге от его лекций! — восклицает Светлана Ивановна.

В акушерство ее влюбил профессор Могилев, его занятия были как моноспектакли. Профессор Могилев тогда жил в городском роддоме, его комната была через стенку от детской, где сутками плакали новорожденные дети. На все вопросы — а не мешает ли вам их плач? — Михаил Вениаминович отвечал неизменной фразой: «Для меня лучшая музыка на свете — плач здоровых детей».

Знакомство «на трупе»

Первым местом работы молодого доктора стала участковая больница на станции Тахтамыгда. Жилья не было. Молодой акушер-гинеколог снимала угол у хозяйки.

— Тогда была совсем другая жизнь! — машет рукой моя собеседница.

Она начала работать врачом в 1959 году. Вспоминает, что в то время было много темного, непросвещенного народа — у людей юность и молодость отняла война. Часто взрослым женщинам приходилось объяснять элементарные вещи, которые сегодня знают школьницы.

В одном из сковородинских поселков произошел суицид. Тахтамыгдинского доктора отправили на вскрытие, туда же приехал и молодой следователь районной прокуратуры Василий Кузнецов.

— В Джалинде тогда жило много офицерских жен, у них жизнь была тревожная, переживали за своих мужей. У многих на нервной почве развивался тяжелый токсикоз во время беременности. Их мучали отеки, высокое давление. Приходилось помогать изо всех сил, — вздыхает врач.

Медицина того времени — статья особая. Сегодня разве можно встретить акушера-гинеколога, который вскрывает трупы? Никогда и нигде. А тогда это было обыденным делом.

— Я оперирующий врач, поэтому мы с хирургом по очереди дежурили как патологоанатомы и судмедэксперты, — вспоминает Светлана Ивановна. Помолчав, добавляет: — Я со своим будущим мужем познакомилась «на трупе».

Нужно было где-то переночевать. Доктора и следователя определили на постой к одной старушке.

— Вам вместе стелить или врозь? — спросила хозяйка.

— Мы пока не женаты, — пояснил следователь.

Светлана споткнулась о его «пока»… Василию старуха постелила на полу, ей велела ложиться с ней на кровать. Так и ночевали. Через несколько месяцев они стали мужем и женой.

Своего мужа она называет одним словом: «золотой». Он был у нее первым донором. Его первая группа крови была универсальна.

Если жену вызывали на тяжелый случай, ей достаточно было произнести одно слово: «Вася». Он всё понимал по интонации и по взгляду. Не говоря ни слова шел сдавать кровь.

Операция в Джалинде

— Ночью звонок из Джалинды: погибает женщина, произошел разрыв матки во время родов. А у меня дочке только четыре месяца исполнилось, я ее грудью еще кормила. Собираю тревожный чемодан, и поехала, — рассказывает Светлана Ивановна.

Зима, мороз пятьдесят градусов. Дорога до Джалинды тогда была только лесовозная. Машина забуксовала. Водитель, врач и операционная сестра еле вытолкали ее из колеи.

Успели. Ту женщину она спасла. Оперировала несколько часов. Кровопотеря была жизнеугрожащей.

— Из живота у нее вычерпывали кровь, как могли фильтровали — и снова вливали. Как в войну, — вспоминает врач.

Она четверо суток не отходила от тяжелобольной. А ее маленькую дочку коровьим молоком кормила мама. Заметив в моих глазах удивление, Светлана Ивановна пожала плечами: «Так тогда все жили и работали…»

С той поры прошло много лет. Однажды на сковородинском вокзале ей на шею бросилась молодая цветущая женщина.

— Светлана Ивановна, вы мне жизнь в Джалинде спасли, оперировали меня! Каждый день вас добром вспоминаю! Вы меня не узнали? — скороговоркой частила незнакомка.

— Я ее правда не узнала. Посмотрела, улыбнулась, и сказала: когда я вас оперировала, вы выглядели по-другому.

За полвека работы она приняла тысячи родов. Уверена, что двух одинаковых не бывает. Замечает: «Мы знаем, как начинаются роды, но никогда не знаем, как они закончатся».

Рожайте, милые

А сколько родилось детей благодаря врачу Кузнецовой! Счету нет. Каждую женщину, решившую прервать беременность, она до последнего отговаривала не делать этого. Бабоньки плачут, рассказывают ей про трудную жизнь, про то, что в семье детей «лесенка», а денег катастрофически не хватает…

— Я до последнего прошу ее подумать, рассказываю, какой у нее хороший родится ребеночек. Часто бывало — встречу женщину с ребенком на улице, а она мне говорит: «Светлана Ивановна, посмотрите какая у меня дочка славная растет», а потом счастливым шепотом: «Родила ее благодаря вам, вы меня отговорили делать аборт», — улыбаясь вспоминает доктор.

Я как врач понимаю, что происходит с моим сердцем, что ему тоже 86 лет. За здоровьем слежу, лечусь. Пожить еще хочется, у меня хорошие дети и уже восемь правнуков.

Есть в ее практике один давний случай, который саднит до сих пор. Кузнецова сделала операцию по поводу внематочной беременности 35-летней женщине. У той в анамнезе уже было пять родов — все тяжелые, дети рождались крупными.

Послеоперационный период шел благополучно, уже сняли швы. Неожиданно у пациентки поднялась высокая температура. Пришедшая врач-терапевт заподозрила пневмонию. Решили переводить в терапевтическое отделение.

Сковородинская больница тогда представляла из себя жменю почерневших бараков. Каждый был отделением.

— Женщина сказала, что она дойдет сама. Дошла до терапевтического отделения — и умерла на пороге. Вскрытие показало, что у нее при жизни было несколько инфарктов, о которых она не знала. Представляете, пятеро детей остались без матери?! Десятки лет прошло с той поры, а как вспомню — так сердце кольнет. Виню себя, что разрешила ей пешком пойти… Хотя судебный медик из Благовещенска убеждал, что с её сердцем она была не жилец, — замолкает Светлана Ивановна.

Она 18 лет была главным врачом Сковородинской железнодорожной больницы. При ней были построены новые корпуса. Говорит, что клиническую медицину никогда не бросала, а административной работой тяготилась всегда. Признается, что зимой больше времени проводила в котельной, чем в ординаторской. Зимой в Сковородине пьяный кочегар был синонимом беды.

Рано овдовела. Поднимала на ноги двоих детей. Оба стали врачами: дочь — ветеринарным. Сын — лечебником.

…Стыл недопитый чай. Светлана Ивановна горевала, что мы отказались от ужина: «Картошка такая вкусная, и стынет».

Показывала альбомы, где в черно-белых фотографиях застыли мгновения ее благородной, полной служения людям жизни.

Она себя считает счастливой. Ну и что, что есть аритмия?

— Я как врач понимаю, что происходит с моим сердцем, что ему тоже 86 лет. За здоровьем слежу, лечусь. Пожить еще хочется, у меня хорошие дети и уже восемь правнуков. Все замечательные, — улыбалась женщина.

На мой вопрос: «Если бы жизнь можно было повторить сначала, что бы вы в ней изменили?» — Светлана Ивановна ответила сразу:

— Ничего! Заново пошла бы учиться в медицинский, а потом села бы на поезд и снова приехала бы в Сковородино.

Вот такая судьба человека. Судьба, которой хочется поклониться.