В 1974 году, после его изгнания из Советского Союза, помню, написал это: Подкосили, подкосили, Провели ножом по горлу. Обеднела ты, Россия, Без таких отважных, гордых... Я, двадцатилетний, прочел это стихотворение в Хабаровске, где тогда жил, и кто-то живо "настучал" на меня в КГБ. Помню, на пороге кабинета вырос незнакомец, весело и вежливо назвал по имени-отчеству, показал свое служебное удостоверение и попросил разрешения "часика полтора-два побеседовать по душам". После дежурных вопросов о самочувствии и настроении капитан КГБ поинтересовался моим отношением к Солженицыну. - Мне трудно судить о творчестве Александра Исаевича, - ответил я, - потому что за исключением повести "Один день Ивана Денисовича" больше ничего не читал. - Как истинный патриот, - "чекист" сделал акцент на этих словах, - вы обязаны помочь нам. Молодежь симпатизирует отщепенцу Солженицыну. Если услышите мнения какие-нибудь, высказывания, стихи о нем... - Он сделал паузу и выжидающе поглядел на меня. - Позвоните! Разумеется, никакой информации он от меня не дождался и... отомстил. Редакторы газет, прочтя мои стихи, отдавали их в набор, но на верстку они не попадали. Какой-то невидимый дирижер махал сверху палочкой, и вчера еще любезные редакторы сегодня хмуро возвращали мои сочинения. Потом, когда я стал писать песни, неутомимые дирижеры из КГБ запрещали мои концерты. "Отдайте гению стихи!" ...Я пришел за час до прибытия поезда с гением русской литературы, опасаясь, что перрон будет оцеплен. В руке держал свернутую в трубку рукопись со стихами, посвященными в основном Солженицыну. А еще вложил записку: "Вы заявили, что хотите пообщаться с народом, позвоните, пожалуйста, мне". И указал телефон. Ко мне подошел ФСБэшник и поинтересовался, что за предмет держу в руках. Я объяснил. Народ прибывал. Напряжение возрастало. Появились губернатор и мэр. И вот наконец поезд. Открылась дверь, и показался Александр Исаевич. Толпа ринулась к своему любимцу, но охранники оттеснили людей и к живому классику позволили приблизиться лишь представителям власти. Полеванов и Ляшко взяли под белы ручки Солженицына и повели к автомобилю. Народ ринулся вслед. Началась давка. Я успел протиснуться к машине с Солженицыным, но радость встречи куда-то испарилась: "Как же так? Александр Исаевич заявлял, что он ярый антикоммунист, не хочет иметь ничего общего с бывшими коммунистами, а наше начальство сплошь и рядом из партийной номенклатуры". Люди стали возмущаться, скандировать: "Дайте ему слово!" Александр Исаевич явно неохотно вылез из салона и взмахнул рукой. Толпа мгновенно затихла в ожидании проникновенного слова своего Бога. - Когда будут выборы губернатора и мэра, - выкрикнул фальцетом Солженицын, - смотрите внимательно, за кого голосуете! И снова полез в машину. Я растерялся: кумир не сказал ничего существенного - обычная банальщина. Но долго размышлять не было времени: если сейчас стихи не передам - не передам уже никогда. - Я поэт! - закричал я, обращаясь к собравшимся. - Хочу передать ему свои стихи! - Стихи, стихи! - тут же закричали люди, стуча по багажнику и капоту. - Передайте Солженицыну стихи! Классик обернулся, я встретился с ним глазами, показал на смятый сверток. Он кивнул, что-то сказал охраннику. Лобастый, мощный, тот подошел ко мне, забрал рукопись и вернулся в автомобиль. - Стихи отдайте Солженицыну лично, - кричали люди. - При нас! Охранник, иронично улыбнувшись, вручил сверток писателю. А люди облегченно вздохнули, на короткий миг почувствовав, что и от них что-то зависит. Машины с большой скоростью рванули в город... Я не сомневался, что Солженицын мне позвонит. Ведь совсем нетрудно набрать несколько цифр на диске аппарата, чтобы горячий поклонник еще больше поверил в своего Учителя и Кумира. Вечером по местной программе телевидения прокрутили кадры с места встречи, крупным планом показав момент передачи Солженицыну моей рукописи. Работники британской телекомпании Би-Би-Си понапрасну хлеб не ели. Они взялись сопровождать писателя, чтобы потом сделать рекламный фильм. ...Увы, Солженицын мне не позвонил. На следующий день амурское радио сообщило: сегодня в течение часа борец за права человека будет в районе гостиницы "Дружба" беседовать с простым народом. Крушение иллюзий В положенный час я с другом был на месте. Осмотрелись. Великого борца за свободу совести не наблюдалось. Через пятнадцать минут поинтересовались у дежурного администратора: "Где Александр Исаевич?" - Перед обедом уехал в Китай, - услышали мы в ответ. - Сюда не вернется. Он выписался из гостиницы, потом уедет из Благовещенска. Мы на "Жигулях" рванули на таможню. "Солженицын двадцать минут назад вернулся из Китая, - почему-то усмехнулся гаишник, - и укатил на вокзал". Был необыкновенно жаркий день. Обливаясь потом, мы обежали весь вокзал, пытаясь получить хоть какую-то информацию о писателе. Бесполезно. Наконец мой друг Коля вспомнил: "Справа от вокзала есть несколько вагончиков. Кажется, они служат в качестве гостиницы". Топаем туда. Замечаем группу людей в очень сильном подпитии. - Вон твой Солженицын, - говорит Коля, - сидит у окна что-то пишет. А я уже познакомился с его сыном Ермолаем. Подходим к той явно поддатой компании. Это охранники. Красивая блондинка что-то бойко говорит по-английски. Коля на правах уже познакомившегося с сыном писателя подводит меня к нему. - Папа устроил меня работать в Китае в одной из фирм... - зачем-то рассказывает нам Ермолай. - Передать вашу рукопись могу. Насчет встречи не обещаю. - Минут пять-десять, не более, - упрашиваю я. Почему-то становится стыдно за мою просьбу. Наверняка веду себя так уже из-за упрямства. - В машине гитара. Я бы спел вашему отцу две-три песни. В этот момент в окне вагона-гостиницы показывается рассерженное лицо Солженицына. - Ермоша, - зычно кричит он, - иди сюда! Следую за Ермошей. Из вагона выходит Солженицын. Он еле-еле держится на ногах: явно "перебрал" в гостеприимном Китае. Стою рядом с Ермолаем. Тот втолковывает отцу, дескать, приехал молодой литератор, хочет пообщаться, долго был гоним властями, твой поклонник и так далее. Солженицын краснеет как рак: - Никаких встреч! Никакой гитары! Я занят. Я пишу. (Последнее слово произнес с явной патетикой. - Авт.) Самое ужасное - он даже не взглянул на меня, искавшего с ним встречу. Это буквально парализует меня. Не в силах произнести ни слова, с трудом разворачиваюсь и подхожу к охранникам. Возвращается Ермолай. Я жду, что он мне скажет нечто вроде: "Знаешь, не получилось..." Но он тоже смотрит сквозь меня. ...Прошло десять лет с той невстречи. Увы, Солженицын не стал той долгожданной мессией, спасением для агонизирующей страны, которую он добивал в годы горбачевской перестройки. Помнится, предлагал даже разделить Советский Союз на шестьдесят (!) отдельных государств! Сейчас понимаем, какое это безумие! Кто сегодня зачитывается Солженицыным? Что толкового он написал за эти десять лет? Ничего. Зря он переехал в Россию. Жил бы у себя там в штате Вермонт, окруженный нимбом борца за простой народ. А мы бы время от времени вздыхали: "Эх, если бы Солженицын вернулся к нам!"