Читая эти скорбные строки, видишь ужасающую по своей бесчеловечности картину произвола и беззакония. Хоронили без гробов В 1932 году в марте отца моего, Вербицкого Степана Егоровича, проживавшего в деревне Новороссийка Мазановского района, арестовали и увезли в неизвестные места. Семью нашу (нас было 10 детей) в августе того же года выслали. Из нашей деревни выслали три семьи: Вербицкого Степана Егоровича, его брата Вербицкого Романа Егоровича и Ковальчука Тимофея (отчество не помню). Погрузили нас на пароход «Муром» в трюм, на железной двери трюма сидел с ружьем мужчина из нашей деревни. Привезли на пристань в Суражевку, а потом на поезде до станции Юхта и дальше. Там, около реки Перы, был поселок для высланных, назывался Улан. В апреле 1933 года нас увезли в Хабаровский край, на Оборскую ветку, в тайгу. Хлеба давали по 200 граммов в сутки. Там был сплошной лес и огородов не было. А в мае нас, девочек-подростков, отправили до станции Верино, в Переяславку и Егоровку. Там был совхоз, и нас послали обрабатывать все, что было посажено. В августе привезли домой на три дня. За это время только один братик Толя умер с голоду (ему было 6 лет). Младший брат Леня (ему было 13 лет) уже опух от голода, и я взяла его с собой в деревню, чтоб не умер. Это было вечером. Вагон товарный, сплошные нары, и мы все, девчонки, улеглись спать, а братика я спрятала под нары, так как нас сопровождал стрелок (милиционер). Проснувшись, я стала его потихоньку звать, но его уже там не было. Мне сказали девчонки, что его стрелок выбросил из вагона на станции Сета. Добрался он кое-как домой на вагоне лесовоза и спросил: «Мама, а на том свете хоть картошки дадут поесть?» На следующее утро умер. В октябре все, что вырастили на полях, на станции Верино погружали в вагоны (было много картошки, огурцы соленые в бочках и всякие овощи). Мы с одной девочкой из Благовещенска, Надей Гостевой, попросились у стрелка в туалет, он разрешил сходить. Мы с ней пошли на станцию, зашли в здание, а там женщина из нашего барака говорит мне: «Дочка, куда ты едешь? У вас почти все поумерли с голоду». Мать продала швейную машинку и с мужиками отправилась тайгой до железной дороги, чтобы доехать до Хабаровска. Там хлеб продавали вольно, но их стрелки с собаками догнали и заставили маму на станции Сета месяц пилить дрова. Одна моя сестренка, Катя, умерла без мамы, хоронили ее соседи по дому. Осталась только одна сестра Мария, которой было 11 лет. Хоронили всех без гробов: приезжали за покойником с гробом на лошади, а потом из гроба выбрасывали в общую яму (всего за два года умерли шесть моих братьев и сестер). Услышав рассказ женщины, я очень испугалась, и мы с Надей решили не ехать на Обор. Пришел поезд, мы сели и доехали до Хабаровска (тогда при посадке билеты не требовали, проверяли потом, но мы с ней прятались в туалете). У Нади в Хабаровске жила тетя, и мы с ней утром пошли пешком на край города к тете. Она дала мне кусок хлеба, и я ушла на станцию. Паспорт — за отказ от родителей На следующую ночь шел поезд на запад, я днем выбрала место, где можно пройти к вагону, ведь у ворот проверяли документы и, возможно, билеты. Я пролезла через колючую проволоку около туалета и зашла в вагон. На мое счастье, там ехали вербованные, и я примостилась в ногах одного пассажира и так сидела почти сутки. Одна женщина подозвала меня к себе и спросила, куда я еду. Я ей все потихонечку рассказала, она меня накормила и положила на свое место. Проехали ст. Белогорск (раньше называлась Куйбышевка-Восточная) и стали проверять билеты. Меня шевелят, но я не сплю, притаилась, а эта женщина говорит: «У нее есть билет, она едет из Хабаровска». И он отошел от меня. Вскоре я на станции Арга слезла (около моста в Суражевку) и пошла пешком, дошла до Новокиевского Увала и там узнала, что подальше от Увала, около озера, есть кирпичный завод, там живут и работают высланные («стоверстники», как их называли). Я обратилась туда и устроилась носить кирпичи летом, а зимой пилить дрова для завода. Когда мне сравнялось 16 лет, меня вызвали в милицию и сказали: «Откажись от родителей, «врагов народа», и получишь паспорт». Но я отказалась, так как не знала, где отец, жива ли мама. Тогда меня отправили в Майскую комендатуру - поселок Ивановский, где проживали высланные из Украины, Белоруссии и других мест. Там меня заставили работать с мужчинами на добыче золота. Возила я тачки с породой и еще работала в шахте на глубине 18 метров. В 1937 году моя двоюродная сестра из Новороссийки вышла замуж в Майский, за Евсеева Петра. Когда я к ней пришла, меня стали уговаривать, чтобы я вышла замуж за его брата Евсеева Алексея (он на 7 лет меня старше). Они знали моих родителей. Но нам не разрешали выходить замуж за вольных. Алексей тогда работал в геологоразведке, договорился с комендантом, и ему разрешили жениться. Но только чтобы он меня увез в тайгу, где идет разведка, и чтобы никто не знал об этом. И он меня увез по реке Норе к Становому хребту, там ключ Эликан, где нашли золото. Эликан - название якут-ское. Там недалеко за сопкой жили две семьи якутов - Яковлевы и Стручковы (сейчас их называют эвенками). Там я прожила три года. Муж со своими рабочими построил маленький домик из леса-сухостойника, пол, потолок и нары - из жердей, установили железную печку. Родила дочь и сына. Никаких врачей там не было. Когда я дочь Валю родила, была там только одна женщина (пекла хлеб). Было это около реки Норы, называлось то место «Кашурниково». Сына Бориса родила уже на Эликане, в своей избушке.