Это сегодня фотографии почти не нуждаются в предварительной подготовке перед сдачей в типографию, а тогда снимок тщательно ретушировался, потому в штатном редакционном расписании была обязательная должность — художник-ретушер.

Шатон попал в редакцию, можно сказать, из-за колючей проволоки. Он, в общем-то, никогда не афишировал, но и не скрывал тот факт в своей биографии, что несколько лет отсидел в Тахтамыгде. За что? Якобы за хулиганство: что-то не так ответил привязавшемуся милиционеру, тот решил применить силу, а патологически не терпевший несправедливости Шатон ответил на силу силой.

Это только на первый взгляд высокий и вечно тощий Леха казался человеком, неспособным постоять за себя. На самом деле он был жилистым и выносливым —  в молодости без особых тренировок почти двухметровую высоту брал с первой попытки и на спор мог переплыть Зею в самом ее устье.

Надо отдать должное тогдашнему редактору «Амурки» Павлу Александровичу Уханову. Взять в штат областной партийной газеты вчерашнего зэка —  это был поступок! А рекомендовал Леху Боря Машук —  будущий писатель трудился тогда корреспондентом в отделе писем. Журналистские пути-дороги и привели Машука в Тахтамыгду.

—  Мне запомнилось то чувство собственного достоинства, с каким держался в специфических условиях Алексей, —  вспоминал потом Машук. — Его уважали и заключенные, и лагерное начальство. Стол Шатона стоял в отделе иллюстрации, под который строители переоборудовали один из редакционных туалетов. Фотокорреспонденты Феликс Дунаевский и Лев Безруков получили по персональной лаборатории, а Шатон — место для рабочего стола. С утра до позднего вечера Леонид Трофимович с помощью белил ретушировал снимки. Тонкая, но нудная работа! Однако свой крест Леха нес без всякого нытья. Когда же перед очередным праздником в отдел иллюстрации заглядывал ответсекретарь Дмитрий Андреевич Епифанов и интересовался у Шатона: «Плакат в праздничный номер когда будет готов?» — тот морщился как от зубной боли и жаловался потом сослуживцам: — Я этих плакатов только в увеличенном виде в Тахтамыгде столько нарисовал, что ничего нового на ум уже не идет. Единственный праздник, к которому Шатон загодя, без всякого напоминания рисовал отличные плакаты, был Новый год. А вот на Первомай и 7 Ноября рисовал почему-то неохотно. Подружила нас с Лехой, можно сказать, Зея. Он любил рыбалку, я тоже. Планы на очередную рыбалку начинали вынашивать загодя, а в субботу на Лешкиной моторке отплывали вверх по реке, подальше от шумного надоевшего города. Хорошо летом на воде! Как-то незаметно для себя я тоже стал владельцем моторной лодки. Наши интересы еще больше сблизились. Когда мы в первый раз столковались вместе поехать в командировку по заданию редакции, честное слово, не помню. Я любил ездить в командировки вместе с фотокорреспондентами: проиллюстрированный текстовой материал всегда более выигрышно на полосе смотрится. Скорее всего, Леха, который как художник отлично понимал все плюсы хорошо иллюстрированной статьи, пожалел меня. Оба редакционных фотокорреспондента были заняты — надо ехать одному. «Возьми меня», — попросил вдруг Шатон. Он даже прихватил с собой старенький «ФЭД» — на всякий случай, если из его задумки с рисунками ничего не получится. Но фотоаппарат Лехе расчехлять не пришлось. Работать с ним в паре было даже удобнее, чем с фотографами. Я беседую со своим будущим героем, а Леха рядышком положил свою зеленую жесткую папочку на острое колено и карандашом тихонько рисует нашего собеседника. Как на рыбалке — один подтачивает рыбу к берегу, а другой подсачок под нее подводит. На редакционной летучке наш первый совместный труд одобрили. А вскоре раскрылась еще одна сторона таланта художника Шатона — он оказался не только прекрасным портретистом, но и отменным карикатуристом. Мои скучные отчеты с заседаний областного комитета народного контроля Леха стал такими сочными карикатурами сопровождать, что это заметили даже в Москве, и наша целевая страничка народного контроля была названа лучшей во всесоюзном конкурсе. Годы, увы, как правило, здоровья не прибавляют. Вот и у моего друга со временем стало барахлить сердце. Бывало, расставим на Зее закидушки, пристроимся вздремнуть у костра, а он все старается на правый бок прилечь, бережет левую сторону — там ведь сердце, которое лучше не тревожить. Но Леха терпел боль, пока мог. Приговор врачей был неумолим: «Нужна операция на сердце». Его положили в клинику, которую когда-то основал в Благовещенске профессор Ярослав Петрович Кулик. День операции Шатон назначил сам — 27 июня, в день своего 50-летия. Шутник, однако, мой друг, а может, просто мужественный человек. Дважды родился в один и тот же день. Помню, после операции по пересадке искусственного клапана сердца пустили меня в палату к Лешке. Зашел — на койке сидит какой-то худой мальчишка. Иду дальше, а он меня по имени окликает. Оказывается, Лешку перед операцией заставили сбрить предмет его гордости — рыжеватую бороду. Вот я сразу и не признал друга. После операции врачи прописали нашему художнику щадящий режим. Из «Амурки» с ее постоянными стрессами он вынужден был уйти, но профессию не оставил. А вот к Зее он стал еще ближе. Поставил на ее берегу, чуть ниже Белогорска, рубленый дом и перебрался из городской квартиры туда. Свежий воздух, рыбалка рядом, около дома огород, садик. Мы навещали его частенько. Леха был бодр и жизнерадостен. Даже как-то забывать стал о том, что в его сердце стоит искусственный клапан. Из колеи его, как мне кажется, выбила смерть жены — Эмилии Павловны. Затосковало его больное сердце и, увы, не вынесло тоски. Умер он в доме, который возвел своими узловатыми мужицкими руками. Такого верного и надежного друга у меня не будет больше никогда.

Возрастная категория материалов: 18+