Мы приветствуем также воспоминания старожилов, работы краеведов, поэтические строки, посвященные родному краю. Словом, тут все средства хороши, чтобы рассказать о прошлом, сегодняшнем и помечтать о завтрашнем дне Приамурья. Ждем ваших писем, друзья!

Граница есть граница

Был один из теплых летних вечеров, когда солнце давно село, а ночь еще не наступила. Станица после трудового дня затихла. То здесь, то там хлопали двери, гремели закрываемые ставни и ворота. Граница-то рядом: за Амуром, не очень широким, Китай. Вроде и мирно соседи жили. Китайцы ходили на нашу землю, торговали помаленьку, добывали золото, промышляли охотой. Да и казаки, кто пошустрей, договаривались косить сено на той стороне, устраивали небольшие зимовьюшки, где можно переночевать. Но граница есть граница...

Наступила теплая летняя ночь. Иногда в Амуре плеснет крупная рыба, с шумом пронесется стая птиц. Где-то на окраине станицы пиликнула гармошка и больше не нарушала тишину ночи. Станица готовилась ко сну. Даже собачьего лая почти не слышно. Гасли огни и на той стороне Амура в китайском городке Мохэ. Свет пробивался только из домов станичного атамана Кожевникова да зажиточного казака Сенотрусова, который содержал несколько лавок и магазинчик со всяким мелким товаром. Лампа у Сенотрусова не в пример остальным — «семилинейка». Даже у станичного атамана такой нет. Казаки не то чтобы дружили, но уважали друг друга.

Атаманом Кожевникова выбирали уже в третий раз. За справедливость, порядочность и, конечно, личную удаль. Никто из казаков не мог потягаться в джигитовке. Особенно в любимой забаве, когда рассыпет атаман мелкие деньги на землю. И попробуй собери их на полном скаку, а он собирал играючи. А в стрельбе? Какой разговор — он всегда первый, хотя у казаков каждый охотник. Сенотрусова атаман уважал за честность, бескорыстие, нежадность. Конечно, имел он кое-какую выгоду, даже неплохую. Но трудился казак сам, как лошадь. Имел жену — работящую гуранку с Забайкалья. Мастерицу, хорошую хозяйку. Четверых детей-погодков она содержала в строгости. Помогала ей по дому дальняя родственница Лукерья, одинокая, работящая, спокойная женщина. А в последний год присмотрел хозяин на той стороне бойкого китайчонка Сашку, который был как золотая рыбка на посылках. Правда, чем дальше, тем меньше нравился Сашка хозяину из-за своей лживости и лени. А иногда блеснет из-под его раскосых глаз какая-то непонятная злоба. Давно хотел хозяин взять кого-нибудь другого, да некогда — все не доходили руки.

В тот вечер Сенотрусов сидел в большой комнате за громадным столом. Слева горела «семилинейка», справа высились гора бумаг и счеты. Нужно было все просмотреть, посчитать, подумать. На носу у хозяина очки: не так уж плохо видел казак, скорее носил их по привычке. Как говорили промеж себя казаки, «для форсу». В правой столешнице — наган. Вроде и свои люди кругом, но осторожность уже въелась в казачью кровь. Эти вечерние часы очень любил хозяин. Когда все улягутся спать, а он будет спокойно, с наслаждением перебирать бумаги и щелкать на счетах. Хозяйка с ребятишками устроилась в спальне, в боковой комнате. Через некоторое время там все стихло. «Что это с детворой, — подумал Сенотрусов. — Раньше, бывало, не уложишь. То баловаться начнут, хихикать, то ныть, чтобы мать рассказала много раз слышанную сказочку». Какая-то необъяснимая тревога мешала сосредоточиться. А тут еще эта Лукерья затеяла уборку на ночь глядя. Скребется как мышь, то в одном углу, то в другом. Что-то и Сашки сегодня не было видно, а ведь обычно, как мошка, мельтешит перед глазами.

— Ну хватит, пора заканчивать эту контору. Завтра рано вставать. Да и Лукерье пора угомониться. Хозяин поднял голову от бумаг и обомлел. Лукерья стояла в дверях боковой комнаты и показывала рукой куда-то за дверь. Наконец диким голосом закричала на весь дом: «Хозяин, китайцы!» Сенотрусов увидел распахнутую на улицу дверь и приближающегося человека. Быстро выхватил из столешницы револьвер, но выстрелить не успел. Откуда-то появился с топориком в руках китаец и бросился на казака. Еле успел Сенотрусов отклонить голову от страшного удара, но топорик, просвистев около головы, отрубил часть щеки. Брызнувшая кровь залила все лицо. Увидев револьвер, китаец бросился к дверям, где поджидали еще несколько бандитов. Почти ничего не видя, Сенотрусов несколько раз выстрелил в их сторону. Кое-как выбрался из-за стола и на крыльце еще раз выстрелил вслед убегающим. Как же китайцы пробрались в дом? Ведь закрывается дверь на громадный засов. И пробраться в казачий двор не так-то просто: дверь открывается только к себе. Что-то тут не так! Кто-то помог. У китайских бандитов были в ходу небольшие топорики, как у индейцев тамагавки, но с одним острым краем. Топорик прятался в широкий рукав халата. Китаец мог той же рукой даже поздороваться, а через секунду, выбрав момент, нанести удар. Станица проснулась мгновенно. Замелькали зажженными лампами окна домов. И через короткое время казаки с атаманом были уже во дворе Сенотрусова. Громкий вопль Лукерьи разнесся по дому: «Хозяин, а китайцы-то всех перерезали — и хозяйку, и детей!» От такой страшной вести Сенотрусов без сил повалился на крыльцо. Пошарили во дворе, в сараях. «А где же Сашка? — спросил кто-то. — Что-то нигде его не видно. Не обошлось, видать, без этого гаденыша!»

Стало светать, а казаки с атаманом уже были в Мохэ. Быстро нашли городского начальника, а затем и китайчонка. Признался тот сразу. Рассказал, что хунхузы подговорили его открыть ночью двери в доме и во дворе, чтобы ограбить богатого казака. Поймали еще пятерых бандитов. На китайском берегу Амура для пыток стояла изба. Топили ее, как баньку, по-черному. И когда изба наполнялась дымом, что нечем было дышать, по одному туда закидывали захваченных бандитов, а заодно и Сашку. Сначала были слышны громкие вопли: «Тоди ни ма» («Я не виноват!») Когда крики смолкли, китайцев без признаков жизни выволокли на воздух.

— Да-а-а, — произнес кто-то из наблюдавших казаков, — тут если и не виноват — признаешься. Мастера китайцы душу выворачивать. Потом на городской площади, забитой народом, падким на развлечения, еле соображавшим от угара бандитам по очереди отрубили головы. В том числе и Сашке. Кто-то из возвращавшихся казаков произнес: «Ну, слава богу, не взяли грех на душу. А вот кто Ивана Сенотрусова и его семью пожалеет?» До самого дома ехали молча.

Сергей Власов, художник. п. Ерофей Павлович, Сковородинский район.

* * *

У амурских казаков была своя флотилия

Для обслуживания казачьих станиц, разбросанных по берегам Амура, Уссури и озера Ханка, командующим войсками Приамурского военного округа (он же наказной атаман Приамурских казачьих войск) в 1895 году был приобретен старый пароход «Шилка», переименованный в «Казак Уссурийский». В том неурожайном году пароход оказал большую помощь в доставке станичникам хлеба и фуража. Одновременно финской судостроительной фирме «Крейтон и К°» в Або были заказаны пароход и катер. Их в разобранном виде в трюмах доставили во Владивосток, а оттуда по железной дороге в Иман (Дальнереченск). Здесь они были собраны и названы «Атаман» и «Дозорный». Из этих плавсредств в 1897 году была сформирована так называемая Амурско-Уссурийская казачья флотилия, подчинявшаяся штабу Приамурских войск. Пароходу «Казак Уссурийский» с баржей «Леной» предписывалось совершать рейсы по расписанию, утвержденному наказным атаманом, по рекам Уссури и Сунгача, озеру Ханка между станицами Уссурийского войска.

Паровой катер «Дозорный», чей пункт постоянного базирования — Благовещенск, предназначался для разъездов местной казачьей администрации по среднему Амуру. Флагманский пароход «Атаман» с баржонкой «Булава» находился в Хабаровске, служа плавучей резиденцией Приамурского генерал-губернатора. Он имел в длину около 40 м, ширину с колесами 12 м, скорость хода до 15 км в час. Там были большой салон с мебелью из красного дерева, приемная и спальная каюта, ванная и душ. Окрашен пароход был в белую краску, а трубы и мачты — в бледно-желтый цвет. На суда флотилии возлагалось несколько функций: наблюдение за пограничной линией, доставка станичной почты и грузов и, если имелась к тому попутная возможность, перевоз частных грузов и людей. Личный состав комплектовался из строевых казаков, знавших речное дело, а командиры пароходов, машинисты и их помощники принимались по вольному найму. Оклад командира «Атамана» составлял 2400, «Казака Уссурийского» — 2000 рублей, машинистов, соответственно, — 1200 и 900, их помощников — 600 рублей в год и плюс пять процентов с фрахта за перевезенные частные грузы. Штат «Атамана» состоял из 17, «Казака Уссурийского» — из 12 и «Дозорного» — из 6 военнослужащих.

Вольнонаемному командиру судна была представлена власть командира отдельной казачьей сотни. Его форма одежды соответствовала капитанам пароходных обществ, но с заменой белого канта на фуражке желтым, по цвету прикладного сукна Приамурских казачьих войск. Черные флотские погоны на бушлатах и фуражки у личного состава также имели желтые канты, на ленточках — надпись «Амурско-Уссурийская казачья флотилия». Старшему командиру флотилии присваивался особый брейд-вымпел с косицами цветов русского национального флага. Первым старшим командиром флотилии и командиром парохода «Атаман» был Д. А. Лухманов, ставший в советское время известным капитаном дальнего плавания. Говорить о боевом значении этой флотилии не приходится: ее суда не имели ни артиллерийского, ни пулеметного вооружения. Но плавание в те времена пароходов с воинской командой, конечно, производило впечатление не только на китайских нарушителей установленных порядков в пограничной полосе, но и на все население по правобережью Амура. Для жителей отдаленных населенных пунктов российского Востока суда казачьей флотилии были средством доставки грузов. С их помощью переселенцы узнавали о событиях в России.

Н. Сунгоркин.