Обои на обед
— «Мне часто снятся по ночам 125 блокадных граммов с огнем и кровью пополам», — признается жительница блокадного Ленинграда 83-летняя Ирина Ивановна Коршунова, отличник просвещения СССР и РСФСР. — Этот кусочек для нас был на вес золота, белый-белый — его пекли из отрубей и бумаги. Хлеб до сих пор остается для меня святыней. Помню, как-то мама выменяла тот 125-граммовый кусочек на жмых, и мы с подругой, которая жила с нами после гибели ее родителей, потихоньку стащили его и съели. Так мама нас еле выходила, ведь наши желудки уже не могли ничего переваривать.
Было очень голодно. Бомба попала в Бадавские склады, где запасов продуктов на восемь лет вперед, и город остался без продовольствия. В начале 1942 года, помню, пришла к подруге домой, а в комнатах — оборванные обои и сожженные шкафы. Ее мама варила суп из обоев — их ленинградцы клеили на мучной клейстер. Ужасный след в душах людей оставил голод: даже спустя десять лет после войны папа отворачивался и вылизывал остатки еды с тарелки.
— Как пах фронтовой хлеб, я не знаю, потому что всю войну ел солдатские сухари, — признается фронтовик 86-летний Георгий Александрович Груздев, который призывался в 1942 году и воевал на западном фронте. — Принесет старшина в плащ-палатке сухарей, разбросает ее на земле и делит между всеми. Это вся пища на целый день. Сухари, консервы и сахар — содержимое ранца солдата, наш НЗ. Если в течение суток не подъехала полевая кухня, питались этим. А кухня выезжала на передовую только перед рассветом, когда затишье. Покормят солдат, нальют по фляжке воды каждому и назад, в укрепление до темноты. Целый день солдат впроголодь.
А вот 82-летний Василий Григорьевич Шкарлет, участвовавший в войне с Японией 1945 года, запомнил на всю жизнь вкус фронтовой воды. Поскольку дивизии, где он служил, пришлось пешком пройти почти три тысячи километров по пустыне Гоби, когда наша армия перебрасывала свои силы на Дальний Восток.
— Одна фляжка была на целый день, — вспоминает ветеран. — Пески, жара, постоянно хотелось пить, да так, что порой впереди мерещились озера. Но ничего, выстояли: отстояли пять китайских городов и победу встретили уже в Харбине.
Баня в бочке
— Рубашка, гимнастерка, брюки и ремень — вот и все обмундирование советского солдата, — продолжает Василий Григорьевич Шкарлет. — Зимой носили шинели из сукна до самых пят. Нательное белье нам выдавали, но форму носили одну — зеленого цвета — до самого окончания войны. Потом, уже в Харбине, получили новую. Сапог у нас не было, только ботинки да обмотки. Наматывали полуметровые ленты вкруговую до самых колен. Носили их, когда шло наступление, не снимая по три-четыре дня.
О бане, по словам фронтовиков, приходилось только мечтать. Да и баню, которую им устраивали, было трудно назвать баней.
— Наступаем месяц-два, а потом баня — бочка с горячей водой да речка, — делится воспоминаниями Георгий Александрович Груздев. — Подходим к речке, набираем две бочки воды и разводим костер. В одну бросается сетка с нашей верхней одеждой, которая таким способом пропаривается. Ведь от грязи, пота, ружейного масла гимнастерки как кожаные делались. Вытащили, стрясли насекомых — и снова на себя. В другой бочке мылись сами, ополаскивались уже в реке. Кусочка мыла не хватало даже на голову, поэтому вшей было до самой макушки, хотя и стриглись наголо.
— Во время блокады мы донашивали то, что осталось, — рассказывает Ирина Ивановна Коршунова. — Помню заношенный вязаный свитер, босоножки, в которых с сестрой бегали до самых морозов. Носили папины кирзовые сапоги 42-го размера. В 1944 году, когда была снята блокада и мы праздновали первую Победу, мама сшила мне из зеленого шерстяного пальто платье на выход. Пришила белый воротничок, сплела из ленты поясок — и нарядное получилось платьице.
Гопак в честь победы
— Если выпадала свободная минутка, тратили ее на сон, — говорит Георгий Александрович Груздев. — Но несколько книг на фронте я все же прочитал. Первую в госпитале, где лежал со сквозным пулевым ранением. Сестричка принесла «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго. Вторую — в каком-то монастыре, это были «Три мушкетера» Дюма. Там же прочитал учебник компартии и пособие по ремонту радиостанций. Под Тюменью на чердаке полуразрушенного дома нашел подшивку журнала «Вокруг света», прочитал все номера. И потом, в свободное время, рассказывал сослуживцам много интересного.
— Из тех лет запомнилась морская песня: мы пели ее, когда провожали на войну друзей — выпускников мореходки, — продолжает блокадница Ирина Ивановна Коршунова. — «В плавание, в далекое плавание пары подняли боевые корабли, в плавание, в далекое плавание, чтоб стать на страже родимой земли…»
А Василий Григорьевич Шкарлет и сегодня напевает «По долинам, по взгорьям…» и знакомую многим «Катюшу». Репертуар советских солдат составляли также песни эпохи Первой мировой войны и сочиненные разными народами. «Танцевали мы, уже когда победили, с медсестричками под духовой оркестр, — признается он. — Танцевали все: и краковяк, и гопак, и барыню с выходом».
О любви
— На передовой не было любви, меньше всего она мучила солдат, — вспоминает Георгий Александрович Груздев. — По ночам мы не спали, а ловили «языков». Днем же были бомбежки, только успевали окапываться. Да и женщин на передовой, кроме нескольких радисток, не было. Ужас довлел над всем, вид у солдата был страшный: гибли друзья, однополчане, тебя могли в каждую минуту покалечить или убить. Когда я отправил с фронта свое фото маме, она попросила меня в письме: «Сынок, не присылай больше таких фотографий, приезжай сам, живой». Но когда попадали в госпиталь, то было дело — обращали внимание на медсестричек. Молодость ж брала свое!
— Хоть и война, но были и встречи, и расставания, — рассказывает Ирина Ивановна Коршунова. — Собирались в клубах, их в Ленинграде было много, доставали чемодан с пластинками, проигрыватель и танцевали. Но это уже было в конце войны. Прибежим с сестрой на танцы в кирзовых сапогах, спрячем их под лавочку и танцуем по очереди в одних на двоих туфлях. Но безумно счастливые!
Возрастная категория материалов: 18+
Добавить комментарий
Комментарии