«Тюрьма народов» на улице Южной. Страшная снаружи, теплая внутри.«Тюрьма народов» на улице Южной. Страшная снаружи, теплая внутри.

«Тюрьму народов» на улице Южной построили японские военнопленные.

Драники детского сострадания

Кто дал жилому дому это жутковатое название, история умалчивает. Но автор мрачного определения был близок к истине. Этот дом и многие другие здания Белогорска стали настоящим наказанием для нескольких тысяч солдат Квантунской армии. После войны их часто видели на улицах города и в его окрестностях. Военнопленные искупали трудом свои прегрешения во Второй мировой войне.

Худые, изможденные не оттого, что к ним плохо относились — амурчане были не в лучшем положении. Что, впрочем, не мешало местным мальчишкам проявлять чудеса сострадания. Такие же голодные, чумазые и больные, маленькие белогорцы делились с пленными последним куском.

— В 46-м началось строительство этого дома на горе. Не знаю почему, но его сразу прозвали «тюрьмой народов». Мы с пацанами часто из школы бегали смотреть, как японцы там работают. Встанут цепочкой, по четыре кирпича в руки возьмут и пошли друг за дружкой вверх по лестнице. Никаких кранов или приспособлений — все вручную. В общем, настоящий муравейник, — рассказывает председатель белогорского совета ветеранов Александр Петрович Лада. — Еще их заставляли улицы подметать, на подсобном хозяйстве военторга работать. Свиней там выращивали, коров, культивировали зерновые, овощи.

Как вспоминает председатель совета, военнопленные были очень доброжелательные и простые. В основном крестьяне. Один на ломаном русском да на пальцах объяснял, что у него дома двое детей.

— Свистульки нам делали из глины, из дерева, — продолжает Александр Петрович. — Мы им за это драники таскали. Наберем отходов на мелькомбинате, просеем хорошенько, смешаем с гнилой картошкой, а мама потом их на раскаленный лист железа и безо всякого масла. Такие, я вам скажу, вкусные эти драники получались. Сами покушаем, что-то от завтрака школьного оставим, так японцам несем. Он бедный ест, аж руки трясутся.

Гнилая картошка для себя и японцев мальчишкам доставалась почти с боем. Причем воевать за нее приходилось со своими. По весне пацаны, собравшись стайками, делали вылазки на окрестные поля, где откапывали остатки прошлогоднего урожая.

Периодически появлялся сторож на лошади. И ладно бы огреет плеткой, да отберет уже заготовленную добычу — больше всего маленькие кормильцы боялись остаться без своих мешков. Гнилой картошки можно было еще накопать. Но этот старый, штопаный-перештопаный, полуистлевший кусок холстины, перекочевав в руки сторожа, считался невосполнимой утратой.

Авиаудар выдержит

В тот год Александру Петровичу исполнилось 13 лет. По меркам послевоенного времени — взрослый мужик. Вполне отдавал себе отчет в том, что японцы — не просто жертвы войны или случайные бедолаги с исковерканной судьбой. Не так давно это были смертельно опасные враги. На границе с Китаем это хорошо понимали все — от мала до велика. Однако не было у населения к японцам той ненависти, что питали к фашизму.

— Мама хорошо знала, куда мы часть еды относили, — продолжает рассказывать Александр Лада. — Ведь, с другой стороны, японцы помогали восстанавливать экономику. И делали это на совесть. Командовал всем японский офицер: он был для них и начальник, и охрана. Очень строгий со своими, а на нас — ноль внимания. Еще помню, что умирали пленные каждый день. От болезней, от недоедания. Хоронили их на васильевском кладбище, рядом с русскими могилами. Там длительное время насчитывалось множество небольших прямоугольных памятников. В начале 2000-х началась массовая отправка останков на родину. Сегодня японских могил там, скорее всего, не осталось.

По воспоминаниям свидетелей, «тюрьма народов» приняла первых жильцов примерно через год — это были военнослужащие с семьями. Сегодня рядом стоят точно такие, типовые для того времени сталинские четырехэтажки. Однако по нелепому стечению обстоятельств только этот «японский» дом не дождался своей штукатурки. Скоро 70 лет, как стоит он в одном лишь одеянии из грубого красного кирпича, угловатый, местами нелепый и жутковатый.

Простоит еще столько же, поделилась одна из обитательниц «тюрьмы народов». Заметив фотокамеру, женщина выглянула из окна. Говорит, внутри дом не такой, как снаружи. Высоченные потолки, просторные кухни и комнаты, очень толстые, теплые и крепкие стены.

— Еще бы ремонта дождаться, и тогда любой авиаудар выдержит, — сказала на прощание случайная знакомая. — Качество — японское!

Пилил — упал

Японцев зимой не хоронили. Пленные гибли слишком часто, и ковырять мерзлую землю под новые могилы не было ни сил, ни возможностей.

— В здании 22-й школы располагался японский госпиталь. Всех умерших складывали в кирпичное здание на заднем дворе, где они лежали до весны, — рассказывает известный белогорский краевед Валентин Голубев. — Многие даже до больничной койки добраться не успевали — сразу в этот морг отправлялись. У меня мама работала на железной дороге, так у них японцы на заготовке дров трудились. Сядут вдвоем, сил уже нет, поэтому перевернут пилу кверху зубьями и возят ровным полотном по бревну. Делают вид, что пилят. Как на автоматизме. Потом вдруг — бац! Упал один. Подходят к нему, а он уже мертвый. Особенно в январе или в феврале гибли. Климат наш большое влияние оказывал — японцы тяжело его переносили.

Угнанные пряники

Другая история, повествующая о процессе захоронения японских военнопленных, передаваемая из уст в уста, вызывает горькую иронию. Две девушки из села Нового вступили в комсомол. Дело было все в том же 46-м году. За документами отправились в райком.

О регулярном транспортном сообщении тогда приходилось только мечтать, поэтому каждый визит в город считался настоящей удачей и заканчивался походом по магазинам. Девчата набрали полные авоськи пряников и конфет, прикупили другой, редкой для села провизии и двинулись в обратный путь. На выезде из города их нагнала крытая «полуторка».

Новоиспеченные комсомолки махнули, грузовик остановился. В кабине двое красноармейцев. Сидят улыбаются. Еще бы, девчонок встретили. Естественно, на просьбу подвезти солдаты приветливо указали на кузов.
Девчата на радостях забросили через борт пакеты со сладостями и давай следом карабкаться. Только оказались внутри и вгляделись в полумрак, как с визгом выскочили наружу. Внутри вповалку голые мертвые японцы. Несколько десятков. Машина тронулась, пакеты уехали. Догнать их и вернуть угнанные пряники удалось только через несколько километров.

Уже знакомая «полуторка» встретилась на васильевском кладбище, что расположено возле села Междугранка. Бойцы опускали трупы военнопленных в заранее приготовленную большую яму. Потом достали мешок с известью, все посыпали ею. Закапывать общую могилу прибыла специальная команда. От всего этого траурного процесса веяло какой-то обыденностью. Что, впрочем, не удивительно — после войны смерть продолжала жить рядом с людьми. Брала без разбора — и чужих, и своих. Русская часть васильевского кладбища расширялась не менее активно.

Японская память о русской земле

Жизнь японских военнопленных в Амурской области до сих пор один из самых малоизученных моментов в истории. Но в ближайшем будущем в нее будет вписана новая страница. В октябре на васильевском кладбище появится мемориальный памятник, посвященный тем событиям. Инициатором установки выступило правительство Страны восходящего солнца. Соответствующее двустороннее соглашение подписано между Васильевским сельсоветом и Министерством здравоохранения, труда и благосостояния Японии. «Такие памятники уже есть в Хабаровске и на Сахалине. В целом по государственной программе мы планируем установить стелы в 28 регионах России, — подчеркнул представитель японской делегации господин Хирасэ Синьити. — Что касается непосредственно Амурской области, то Белогорский район выбран не случайно — родственникам военнопленных должно быть удобно добираться до места. А здесь достаточно высокая транспортная доступность.

Материал подготовлен при содействии администрации Белогорского района.

Цифра

2224 японских военнопленных умерли на территории Амурской области. 34 коллективных захоронения находятся в разных районах Приамурья. В начале 2000-х годов значительная часть останков вывезена японскими делегациями на историческую родину.