• Обычный дом Кравченко превратил в музей-усадьбу.

Большая русская печь, красный уголок с иконами, где стоит зажженная свеча, портреты родителей, лоскутные покрывала, салфетки на полочках, вышитые рушники и занавески. О том, что ты заходишь не в совсем обычный дом, становится ясно еще в сенях. На входной двери огромный животворящий крест. Мужчины снимают шапки и крестятся, женщины, низко кланяясь, заходят в избу.

— Если душа черная, человек, видя этот крест, сразу из сеней выбегает, в дом даже не идет, — встречает нас на пороге хозяин. — А вы, значит, люди хорошие.

Чтобы убедиться, не принесли ли мы с собой злые помыслы, Алексей Кравченко осеняет нас крестом, очерчивает круг свечой: «Я не проповедаю, я просто верю», — заявляет мужчина.

60

лет находится в вере Алексей Кравченко. С тех пор, как его крестили родители

В Грибовке он живет три года. Как вышел на пенсию, так на родину и потянуло. Но к тому времени деревни Татакан, где родился, уже не было. Решил осесть в ближайшем населенном пункте.  Отремонтировал заброшенный разваливающийся дом, выложил печь, смастерил мебель. «Все здесь я обустроил так, как было в доме моих родителей, — делится Кравченко. — Только у нас комната гораздо больше была. Вот так и живу: молюсь да могилы родителей навещаю. Оба похоронены в Татакане. Сейчас там только кладбище осталось. Хожу пешком, через сопку 17 километров по тайге. По речке — 25. Я последний ребенок в семье, было восемь детей, а выжило только трое.

О том, что хозяин на все руки мастер, свидетельствует старинная швейная машинка среди зала. «На досуге занавески, полотенца и покрывала шью. По памяти восстанавливаю такие, как были в детстве, — продолжает Алексей Сергеевич. — Тяга к рукоделию — это у меня от мамы досталось, Лукерьи Гавриловны. От отца — характер, стойкость и преданность вере. И ничем это не вытравишь. Как родители меня в год крестили — в 1955 году, так и верую. Три школы и два интерната поменял, армию прошел, Тихоокеанский флот, служил в милиции и никогда с крестиком не расставался. Хоть тогда и советская идеология была. Не раз дрался с пацанами, когда те хотели крестик сорвать. Не на жизнь, а на смерть.

В перерывах между пищей насущной пенсионер воссоздает историю своего рода, пишет книгу об амурских староверах. Как говорит, удивительная судьба была у многих его родственников. Трое дядек воевали за белых, трое — за красных. Но больше всего выпало испытаний на долю отца Сергея Алексеевича.

— Мой отец — удивительный человек, — вспоминает Кравченко. — Прошел ГУЛАГ, дважды был приговорен к расстрелу и дважды бежал с Колымы, но веру не предал. Справедливый был и непокорный. Истовый старообрядец, работал пекарем. В 1937 году в разгар репрессий выступил с критикой на рабочем собрании и тем самым подписал себе смертный приговор. Отец возмутился: «Что ж вы, коммунисты, делаете, почему людей в тюрьмах гноите? Кто у вас работать будет? Говорят, скоро война начнется, а кому воевать?». Через пару дней в эту глушь приехали две подводы. Батю объявили врагом народа, изменником родины и увезли на Колыму. Там приговорили к расстрелу. Но ему удалось сбежать каким-то чудом. Несколько тысяч километров прошел по тайге, домой вернулся. Через некоторое время приехали в село, и его снова увезли чекисты.

Меня с детства учили: главное — не грешить и делать добро. А это сложно. Нести свет всегда тяжело.

Кравченко второй раз приговорили к расстрелу. Но коварный умысел не удался: когда конвоир выстрелил, слегка раненный старовер претворился мертвым. Овраг закидали ветками. Мужчине удалось дойти до Облучья. Тут его снова взяли, но расстреливать врага народа уже не стали, дали еще один срок. Пожизненно.

— Из ГУЛАГа папа вышел в 1953 году, после смерти Сталина, — рассказывает наш собеседник. — А через год родился я. Старший брат с 1932 года, средний — с 1943-го. Вот такая у нас была разница. Отец еще долго прожил. После тюрьмы жил почти отшельником, работал пчеловодом. Но и в мирное время подвергался разным гонениям.   И за то, что он старовер, и за то, что враг народа. Я уверен — отца от смерти в лагерях вера спасла. Он и там никогда не снимал нательный крест и пояс богородицы. И молился. Во всяком случае дома иконы от коммунистов не прятал. Все время они стояли в красном углу. Мои предки были грамотными, умными и добрыми людьми. Кто бы ни пришел к нам в дом, сначала напоят-накормят, а потом спросят, что ты за человек и по каким надобностям пришел.

Родителей уже давно нет на этой земле, а блудный сын возле семейного портрета не может сдержать слезы. Вся история старообрядческого рода Кравченко уместилась в небольшой самодельной расписной шкатулке да в старом потрепанном чемодане.

— В 1976 году я отсюда уехал, — прощается с нами Алексей Кравченко. — А в 2012-м вернулся. 36 лет прошло, но родину разве забудешь?  Вот так и восстанавливаю нашу историю по крупицам. А в основном пилю, строгаю, жизнь обустраиваю. Как и мои предки, которые сюда полтора века назад приехали жить-поживать да эти места обживать. Кто такой старовер?!  Это верующий человек, который соблюдает быт и законы домостроя. А прежде всего — закон природы. Меня с детства учили: главное — не грешить и делать добро. А это сложно. Нести свет всегда тяжело. Проще нагрубить, обругать. Ну да бог с вами, идите с миром.

Возрастная категория материалов: 18+