«Ракурс» Андрея Анохина. Вооруженные силы — не исправительная колония

Фото: Андрей Анохин

Походка твердая, глаза стеклянные

Лет пять или семь назад мне позвонил давний знакомый. Настолько давний, что я даже не сразу вспомнил его лицо. Просил устроить сына в армию: «Ты ведь журналист, всех там знаешь». Предлагал деньги за разговор с военкомом и председателем врачебной комиссии. Между делом выяснилось — сынок этого человека изнасиловал и ограбил одноклассницу. Причем действовал в составе группы лиц и с особой жестокостью. На горизонте маячил серьезный приговор.

Папаша горел желанием отправить отпрыска как можно дальше от родного дома, хоть в Чечню, хоть за полярный круг. Лишь бы не в зону. От меня требовалось только позвонить и договориться о встрече. Невольно поставил себя на его место. У меня тоже сын растет. Как бы я действовал в такой ситуации?

Где-то на заре взрослой жизни, а точнее в середине девяностых годов прошлого века, довелось мне работать в магазине охранником. Магазин был новый, современный, один из первых супермаркетов Благовещенска. Работа не пыльная. Напарник мой, назовем его Николай, парень молодой, чуть старше меня. До этого успел поработать постовым милиционером на благовещенском рынке. Он особо не скрывал того факта, что уволили его со службы за вымогательство. Вместе с сослуживцами периодически тряс китайских торговцев на предмет лишних денег и вещей. Попался на глупости — не поделился с начальством. За что был изгнан со щадящей формулировкой «По собственному желанию».

— Запомни, Андрюха, — воровать надо много. Я вот по мелочи засыпался, — любил поучать меня друг и наставник.

Житейский ликбез проводился в магазинной подсобке, куда нас периодически запирали. Мы сидели на ящиках с паленой водкой и терли стирательными резинками цифры на просроченных шоколадных батончиках. Когда становилось скучно, тихо напивались. Опустевшую бутылку разбивали и списывали на «бой». В отличие от меня Коля занимался списанием прямо с утра. Остаток дня он не дышал на окружающих, ходил по торговому залу со стеклянными глазами, но твердой, уверенной походкой. Сказывался многолетний опыт.

— Если бы не мама, я бы давно спился или наркоманом стал, — пустился однажды в откровения напарник. — С 12 лет бухаю, а с коноплей и таблетками я после армии завязал. Намучилась мама в школе со мной, я уже из дома начал вещи таскать, да подворовывал с друзьями. Один раз попался, второй, а потом мама к военкому пошла и дала ему денег. Меня сразу в хабаровский стройбат забрали. Сначала на нее обижался, но со временем понял, как она мне помогла. После армии даже в милицию на работу взяли…

Всех перестреляю!

Больше всего на свете Коля любил водку и люто ненавидел бывшую жену. Она ему всю жизнь сломала. Напившись, напарник слал ей проклятия и горько сожалел о несделанном. 

— Мы на рынке-то весело жили. Бухать можно было каждый день. На смену выйдешь, китайцев тряхнешь, после службы в кабак. Прямо с оружием, в форме. Сидим, материмся, куражимся. Народ видит, но не возмущается. Кому хочется с пьяными ментами связываться? Бывало, девки знакомые понабегут, дашь им с пистолетом поиграться, и они твои, — ностальгировал мой секьюрити. — Я иногда неделями домой не возвращался. Из кабака сразу к студенткам в общагу, там продолжение банкета. Иногда на дежурство сбегаешь, денег добудешь и обратно, в ту же кровать. Это уже потом мне брякнули, что жена в нашей квартире замки сменила и мужиком каким-то обзавелась.

Я бегом домой, в дверь долблю рукояткой пистолета: «Открывайте, суки! Всех перестреляю!» Дверь распахивается, а там двое, в одних простынях. Дура моя на колени упала, в ногах валяется, плачет, пощады просит. А этот застыл как памятник и разговаривать разучился. Я-то пьяный, дурной, мне много не надо. Жене к виску пистолет приставил, говорю: «Молись, падла». Она чего-то бормотать начала, а я взял да нажал на спусковой крючок. Потом еще раз, еще… Еле дошло, что магазин с патронами в общаге остался. Я пистолет разрядил, когда девкам играть давал…

После закономерного развода Николай не страдал. Жил в свое удовольствие, и пока не попался, спокойно работал в милиции. Молодой парень при деньгах в те полуголодные годы был завидной партией, поэтому подружек менял как перчатки. Надоест одной, тут же переезжает к следующей. Неопытных дурочек всегда хватало. Работа в магазине тоже открывала массу возможностей. В отличие от бюджетных организаций или от той же милиции, зарплату там платили исправно, в твердой наличности. Китайцев, естественно, не хватало, но зато часто перепадали премии. Опять же водка списывалась легко и непринужденно.

Пить везде можно

Из магазина я вскоре уволился, а Коля остался. На прощание спросил его: «В милицию обратно не тянет?»

— На фига? Бухать везде можно, — резонно заметил бывший коллега.

Потом неоднократно встречал его в городе. Николай неизменно шел по улице твердой, уверенной походкой, не дыша и со стеклянными глазами. Каждый раз он появлялся на горизонте с новой подругой. Правда, с годами презентабельный вид спутниц жизни менялся, причем не в  свежую сторону. Впрочем, он тоже не молодел и со временем стал смотреться на их фоне достаточно гармонично.

Иногда по инерции я задавал себе вопрос: сколько судеб могло быть поломано, не забудь он патроны в общаге? Сколько из них могло быть поломано еще раньше, не попади он в стройбат? Сколько таких же дураков без тормозов и моральных принципов десятилетиями служили в боевых частях и получали доступ к оружию. Благодаря армии Николай оказался в правоохранительных органах и стал владельцем табельного пистолета. Не выстрелил он лишь по чистой случайности.

Лет пять или семь назад мне позвонил давний знакомый. Просил устроить сына, а точнее, преступника в армию. Папаша горел желанием отправить отпрыска как можно дальше от родного дома — хоть в Чечню, хоть за полярный круг. Лишь бы не в зону. Я отказался. У меня самого растет сын, которому служить в этой армии. Сейчас ему восемнадцатый год. Меньше всего хочется, чтобы рядом оказался очередной идиот, не привыкший отвечать за свои дела и поступки. Да простят меня матери малолетних алкоголиков, наркоманов и насильников.

К счастью, армия — больше не средство спасения от правосудия. Вооруженные силы перестали быть исправительной колонией. Нафталиновый лозунг «Армия мозги вправит и человеком сделает» потерял актуальность. Он пахнет человеческими жертвами. Горбатого казарма не исправит. Тут другой рецепт напрашивается…