Князь тишины: рецензия на новый фильм Мартина Скорсезе «Молчание»

Фото: Cultprostir

За «Последнее искушение Христа» автора разве что не побили камнями, после выхода фильма «Кундун» — запретили приезжать в Тибет. «Молчание» тоже вполне способно оскорбить чьи-нибудь собенно обостренные чувства, но вряд ли вызовет высокую волну протестов. Об этом проекте Скорсезе размышлял добрых три десятка лет, за которые фильм превратился в очень личное дело: постороннему человеку вполне может стать неловко или просто очень скучно. 

Основой для картины стал роман писателя Сюсаку Эндо, посвятившего львиную долю своего творчества особенностям возникновения и существования христианства на японской почве. «Молчание» активно использует эту тему, доходя до назойливой буквальности; однако Скорсезе гораздо больше интересует человек, а не течение, которое этого человека уносит к странным и опасным берегам. Рассказывая историю двух иезуитов XVII века, отправившихся в Страну восходящего солнца на поиски наставника, которого заподозрили в отречении от веры, постановщик постепенно сосредотачивает внимание на одном из них — и в какой-то момент географическая принадлежность событий становится не так уж важна.

Гонения на христиан в Японии времен Токугавы Иэясу, конечно, отлично подходят для такого кино: все эти распятия в волнах прилива, подвешивания вниз головой и прочие фуми-э (процедура публичного осквернения чуждых святынь) — но абсолютно тот же внутренний перелом главного героя мог случиться и в Европе. Благо, времечко на дворе вполне подходящее, понятия о милосердии и справедливости — своеобразные, а чернозем религиозного несогласия дает такие жуткие плоды, что действительно хочется задаться вопросом о причинах равнодушного молчания высшего разума. 

Когда-то режиссер собирался снимать в этой картине Дэнила Дэй-Льюиса, Бенисио Дель Торо и Гаэля Гарсию Берналя, но проволочки взяли своё и актерский состав обновился полностью. Фигура Лиама Нисона отнюдь не случайно занимает столько места на постере: несмотря на то, что экранного времени у него не так уж много, именно канувший в неизвестности отец Феррейра становится определяющим персонажем. На роли его благодарных учеников Скорсезе пригласил Эндрю Гарфилда и Адама Драйвера. Гарфилд, у которого не сложились отношения с Человеком-пауком, перековался в экранные узники совести: и если в военной драме Мела Гибсона «По соображениям совести» плаксивое выражение лица его героя больше раздражало, то в «Молчании» все иначе.

Родригес шествует от ступени к ступени со все нарастающим ощущением ужаса, которое постепенно вытесняет все остальное и становится нормой. А вокруг творятся такие вещи, что восторги и улыбки лучше отложить на неопределенный срок. Его спутник, Гарупе, гораздо меньше подвержен внутренним поворотам оверштаг, хотя и сталкивается со схожим набором искушений. Драйвер очень уверенно чувствует себя в качестве героя, которому свойственны и сила, и слабости — тем естественнее выглядит и непредсказуемость его поступков в критические моменты. Несколько талантливых японских актеров, имена которых ничего не скажут широкому зрителю, успешно создают условный ад и не менее успешно рисуют перспективу освобождения.

Собственно, об освобождении от мук, от угрызений совести, от страха неизвестности и прочих оков Скорсезе и рассуждает все без малого три часа экранного времени. Испытывать искреннее сочувствие по отношению к главным героям долгое время не получается: молодые люди, которые прибыли в далекую страну, чтобы насаждать и поддерживать веру, сидят в кустиках и плачут, глядя на свою несчастную паству, принимающую мученическую смерть. Описываемый период в Японии стал результатом страшной, почти химической реакции на христианство: в результате 300 тысяч обращенных ранее граждан подверглись преследованию, а само религиозное течение оказалось под запретом, продлившимся чуть ли не три века.

Не нам судить, нашли ли особый смысл в молчании божества люди, которые за него умирали — зато очень неприятно становиться свидетелем рассуждений молодых священников о том, что приверженцы других религий есть животные, обреченные на вечные страдания. Герой Гарфилда и вовсе неприкрыто мнит себя Христом, не ощутив при этом ни тяжести креста, ни всего прочего, что при этом полагается: чем он точно успевает обзавестись, так это ручным Иудой, путешествующим по кольцевому маршруту между предательством и раскаянием. Скорсезе быстро устает от намеков и начинает говорить о непомерной гордыне Родригеса прямо — возникает парадокс, при котором именно плохо контролируемое эго придает сил в неравной борьбе за право быть смиренным. 

«Молчание» не притворяется притчей, не учит, как правильно верить и в кого — по крайней мере, не делает этого открыто. Одежда священника актуальна в разные времена, так же, как и вооруженные культурно-кодовыми мечами японцы отнюдь не обязательно привязаны к XVII веку. Столкновение традиций, ведущее к издевательствам и ненависти — одно из любимых развлечений человечества, и кому-то удается даже найти в этом смысл всей своей непродолжительной жизни. Скорсезе снимает об этом одновременно авторское и массовое кино, хотя массам, конечно, будет хотеться спать сильнее: обычно в его фильмах поддерживается необходимый градус зрительского вовлечения.

В «Молчании» же и сам постановщик сохраняет хладнокровие, и оператор ни во что не вмешивается, время от времени делая движения камерой в духе документального кино, и актеры оттачивают мастерство убедительно страдать, ни на что не отвлекаясь. Публика от таких кунштюков редеет, а тем, кто остается до конца, все время есть над чем подумать вне сюжета, который, по правде говоря, грешит не самыми необходимыми повторами. Скорсезе, безусловно, великий мастер — благодаря этому ему и удается находить деньги под проекты с заведомо незавидной коммерческой судьбой. Но для того, чтобы принять и полюбить это кино, нужно стечение персональных обстоятельств, не свойственных общественному восприятию.  

Сам постановщик, кстати, не раз предрекал кинематографу неминуемую гибель именно из-за тяги угодить миллионам зрителей — что никогда не мешало ему делать сугубо коммерческое кино. «Молчание» ожидаемо привело в восторг критиков, раздраженных кокаиновым мельтешением человеческих слабостей в «Волке с Уолл-стрит», но вот с наградами вышло не очень. Поздний выход на экраны лишил картину возможности заявить о себе на фестивалях, а киноакадемики наспех выдали ей только одну номинацию на «Оскар» — и ту операторскую.

Фильм автоматически переходит в разряд блюд для истинных гурманов, которые проведут немало увлекательных часов, отыскивая в нем аллюзии, поклоны и ассоциации: Скорсезе умеет высказывать почтение своим учителям в профессии. Отправляясь в путь вместе с героями «Молчания», средний зритель в некотором роде добровольно обрекает себя на муки — и хотя ему, в отличие от персонажей, заранее гарантировано освобождение (в том числе — и досрочное), этот выбор стоит все-таки сделать осознанно. Это кино не сможет заставить или разубедить верить — но вполне способно изменить некоторые представления о вере. А Лиаму Нисону все же следовало выдать номинацию на «Оскар» за роль второго плана — великолепно сыграл.