Сегодня «Надежда» — это почти квартал домов на окраине Белогорска, где живут и работают 60 реабилитантов. Это фермерское хозяйство в селе Воронжа Серышевского района, где трудятся 35 человек, и хоспис в Благовещенске, в котором находятся 25 инвалидов и пенсионеров. На ферме у настоящего созидателя, спасающего судьбы, побывали наши корреспонденты.

Кайзер — не миссия

Александр Кайзер по отцу немец. Его предки при Екатерине II расселились в Поволжье и Казахстане. В Казахстане он и родился в 1961 году. После Великой Отечественной войны обрусевшие немцы находились под наблюдением. Вместе с ссыльными «неблагонадежными» ингушами они должны были отмечаться в военной комендатуре и не покидать черту оседлости. В годы «оттепели» ограничение было снято. И тогда Леонид Кайзер, автокрановщик, поехал на Дальний Восток заработать. Попал на угольный разрез Нерюнгри. Там Александр и вырос. Женился, в семье подрастало трое детей.

— Я всегда много трудился, занимался спортом, был комсомольцем, партийным, — вспоминает Александр Леонидович. — Началась перестройка, переоценка ценностей, ломка. Во что верили, чему учили — все перевернулось с ног на голову. Запил от безысходности. Тогда многие это делали. По образованию — строитель, какое‑то время работа немного держала. Мотался по стране, жил где придется. Жена не выдержала, ушла. Под Тулой колымил у православного батюшки, дом строил. Там и начал потихоньку приходить в сознание. Однажды ночью работал в церкви, упал на колени: «Господи, что делать? Я не хочу умирать! Я не хочу пить, но я не могу не пить!» И я почувствовал, как кто‑то коснулся меня. Легкое такое было прикосновение. Тогда и понял, что есть не только одна водка и блуд. Есть семья, родина, честь, достоинство. Вернулся домой, встретил хорошую женщину. Сейчас у меня еще трое детей. Вот так с 1997 года, в 36 лет, я завязал. С тех пор и в рот ни капли не беру. Пока человек живой, есть шанс все исправить.

За последней чертой

«Надежда» — последняя черта, за которую уже и отступать некуда. Точка невозврата. Или хватаешься за последний шанс, или упускаешь. Программа реабилитации рассчитана на год-два. Для людей, которые десятилетиями пили или полжизни просидели в тюрьме, это ничтожно мало. Попробуй их за год изменить.

Приют появился в 2004 году. Тогда Александр Кайзер приехал в Белогорск, купил на окраине три участка земли и начал строить дома. «Сами строили, сами двигались, сами себе репутацию зарабатывали, — рассказывает руководитель. — Наши реабилитанты улицы мели, грузчиками работали. К нам долго присматривались разные структуры, в том числе правоохранительные. Помогали добрые люди, фермеры и церкви. Одежду приносили, утварь, стройматериалы. Но город нас не мог прокормить. За зиму только картофеля уходило 30 тонн. Поэтому решили искать подходящую деревню и там продолжать реабилитацию. Если человек хочет двигаться дальше, то ведь ему можно помочь всем миром».

Село, в котором почти не было жителей, но были земля, электричество и дорога, нашлось в 60 километрах от города. Оформили 560 гектаров земли, фермеры поделились семенами и техникой. Пару домов для начала купили у местных жителей за 30 тысяч рублей. В планах создать здесь целую деревню из «бывших». Но так далеко здесь заглядывать не решаются. Главное — выжить и устоять сегодня и завтра. А послезавтра?! Если государство начнет помогать таким вот некоммерческим организациям, тогда, может, и все получится.

«Если не мы, то кто?»

Цель приюта «Надежда» — не обуть, обогреть и накормить, хотя и это тоже важно, а вправить мозги, изменить жизнь. Чтобы человек обрел достоинство и никогда больше не пил. Чтобы работал, женился, чтобы родине от него польза была. Для кого‑то и эти простые истины — неподъемная ноша.

— Накормить не жалко, но смысл паразита кормить?! — спрашивает руководитель приюта. — Трутней не терплю, сам работаю как вол. Хотя, не спорю, дело неблагодарное. Оденешь, обуешь, накормишь, закодируешь, только за паспорт пошлину две тысячи отдашь (за год 20—30 документов делаем) — а он сорвался и запил. Махнешь рукой — мы здесь никого не держим. Человек ушел, и в лучшем случае оболгал, а в худшем — поджег или еще какую гадость совершил. Мы дважды горели: раз жилой дом без крыши остался, другой — погреб с запасами картошки уничтожили. Бросить все это? Тогда если не мы, то кто?! Я же сам бывший алкоголик, бывший бомж. Сам все это пережил. Если бы мне не протянули руку помощи, не накормили, не напоили, не вправили мозги, не дали пинка под зад, то не было бы меня на этом свете. Если я поднялся, то почему другие не должны? Не оставлять же на улице людей без помощи.

Раз взялись, так тяните

— Восемь лет назад я был никому не нужным безногим калекой и медленно умирал, — рассказывает Геннадий Антоник. — А сегодня у меня есть семья, свой дом, работа. Когда ампутировали обе ноги, ухаживать за мной стало некому. Прямо из больницы меня, так и не долечив (не было полиса), привезли в «Надежду». Из культей торчали кости, все кровоточило. Вместо санитаров меня вытаскивали бездомные. За год я встал на протезы, начал шевелиться, работал руками. Через полтора года женился.

Последнее время к воротам «Надежды» калек подбрасывают как котят. Здесь их выхаживают или берут на пожизненное содержание.

— До сих пор вспоминаю слова одной чиновницы, у которой я просил забрать от нас умирающего от рака человека в хоспис, чтобы ему там могли оказать достойную помощь, — замечает Александр Кайзер. — «Но вы же его взяли, — ответила дама. — А раз взяли, так и тяните». Вот мы и тянем. Процент поднявшихся небольшой. Но даже если из 100 человек одному поможем — значит не зря старались.

Тут говорят не «встал на ноги», а «поднялся». Как бы сильно человек ни упал. Сколько «поднявшихся» — такая статистика не ведется. Не до вычислений. Нужно здесь и сейчас одеть, обуть, накормить людей. «В день мы готовим около 300 килограммов еды, потребляем 15 килограммов мяса и 100 килограммов картофеля. Хлеб свой печем. Сеем, пашем — одним словом, живем, — признается Александр Леонидович.

Прощаясь, задаю вопрос Александру Леонидовичу, не хотел бы он бросить все и уехать в Германию. Этническая родина как‑никак. Да еще и с такой королевской фамилией. Сам бог велел.

— Что я там забыл? — говорит Кайзер. — Никогда в Европу не стремился, хотя родственников там много. Моя Германия здесь, в Амурской области.

Джентльмены удачи

Живут на ферме натуральным хозяйством. По принципу: как потопаешь, так и полопаешь. Сам себя не накормишь — никто не накормит. А работать надо за себя и за того парня, который лежит в хосписе. Государство на подобные приюты денег не выделяет. Огород с мелочовкой, два гектара картошки, теплица. Только помидоров пять тысяч корней высадили. Работают все, даже инвалиды. По силам. Сергей Ковалев — электрик со стажем. Трудился на больших благовещенских фабриках. Но из‑за систематического пьянства долго не задерживался. Несколько лет назад отморозил ноги.

— Врачи сказали: чего возиться, лечи не лечи — все равно отрежем, — признается Сергей. — Два года назад приполз сюда. Тут мне и паспорт выправили, и документы на пенсию оформили. Пока хожу на своих двоих, с божьей помощью.

Двое на вид вполне приличных мужчин возятся у старого разобранного грузовика. Говорят, у Радика Максимова золотые руки. Все починит. «Не Радик я, а Радий, — говорит мастер. — Вот за зиму вдвоем с Сашей Кожевниковым пекарню построили. А какой пекарь у нас! Парень молодой. Никогда тестом не занимался, а такие пироги да булки печет — пальчики оближешь. Да тут всему научишься. Себя уважать начнешь, жизнь любить. Что самое трудное?! Трезветь. Выходить с похмелья. Ну а потом даже не тянет.

Александр Кожевников — разнорабочий, несколько раз уже срывался, уходил из приюта, но возвращался. На этот раз продержался год. В августе у него выпускной. В прежнюю жизнь возвращаться не хочется. «Дома не удержусь, останусь пока здесь», — делится он планами.

Воронжа и ее обитатели: реальные истории

«Вика, ты еще живая?!»

Жизнь сегодняшних реабилитантов складывалась по одному сценарию. Украл, выпил — в тюрьму. На этом совпадения заканчиваются. У каждого — своя дорога.

— Никогда не думала, что буду птичницей, — рассказывает Виктория Лосева. — Я ведь в прошлой жизни медсестрой была, а стала ветеринаром.

О прошлом она говорить не любит. «А чего там хорошего?! Мне кажется, что это не я была. Была девочка из хорошей семьи, отличница. А стала оторвой. Но надо было пройти весь этот сложный путь, иначе не ценила бы я жизнь».

Виктория Лосева: «В прошлой жизни медсестрой была, а стала птичницей».

Виктории 47 лет. Трое детей. Свою младшую дочь забрала из детского дома три года назад. На тот момент Маше было 15 лет, а изъяли ее у матери, когда малютке исполнилось всего 15 дней. «Я же в розыске была. Приехала домой ребенка регистрировать, вот и повязали», — делится моя собеседница.

За плечами этой женщины три ходки. В исправительной колонии в общей сложности она провела семь лет. «Первый срок был условный, в 16 лет. Зашла в магазин, тут свет отключили. Ну я и не растерялась. Стянула одежду с вешалки. Последний раз посадили за то, что выкопала у соседей 127 кустов картошки. Посчитали, сколько в каждой лунке должно быть картошки, взвесили, умножили на рыночную цену. Потянуло на 11 тысяч и четыре года», — вспоминает женщина.

В 39 лет вышла с твердым намерением завязать.

— Прихожу к Александру Леонидовичу, говорю: все, не могу больше, измениться хочу, — продолжает Виктория Лосева. — Он сказал, поедешь в деревню птиц разводить. Фабрика полторы тысячи бракованных кур прислала. Через некоторое время поднялась, вышла замуж и стала дочку Машу свою искать по детдомам. Наша встреча прошла как в тумане. Ведь я ее не помню, она меня не знает. Но у меня такой замечательный ребенок! Маша сразу потянулась ко мне. Мы понимаем друг друга с полуслова, такое ощущение, что она всегда была со мной. Меня восстановили в родительских правах. Я забрала дочь. Теперь она живет со мной, в следующем году оканчивает школу. Средний сын сейчас в Самаре. Он тоже простил меня. А вот старший — нет. Да я и сама не могу простить, что моя мама так и не дождалась, пока я встану на путь истинный. Умерла, пока я в тюрьме сидела. Не успела я у нее прощения попросить.

На озере птичницу Викторию встречают собаки Филя и Линдой да Петрович. Петрович — это белый уральский гусь-вожак. Он, как и родная дочь, понимает с полуслова и ведет свою стаю на зов хозяйки. Громко гогоча, они плывут горделиво, словно лебеди. А ведь еще несколько лет назад с этой женщиной отказывались пить даже алкаши. Да и сегодня в родной Зее, когда встречают, не узнают и удивляются: «Вика, ты еще живая?!» На попечении Лосевой 600 гусей и 300 курочек-несушек.

«Здесь я Сашу встретила»

Марина и Александр Мигутины живут в Воронже почти с самого основания крестьянско-фермерского хозяйства. Марина — бывший учитель музыки, бывший продавец, бывший алкоголик. Теперь она отвечает за животноводство. Растит свиней, крупнорогатый скот и баранов. Александр — управляющий. Здесь встретились и поженились, построили дом. «Самый красивый в деревне», — замечают супруги. И это не хвастовство. В заброшенной, почти вымирающей Воронже, где до прихода Кайзера со своими реабилитантами уже лет двадцать было пять дворов, после распада колхоза ничего не строилось. Некогда плодородные земли, поля и огороды заросли лесом. Сейчас здесь взяли в аренду 560 гектаров, распахали и засадили 80 гектаров сои и 60 — овса. Возвели столярку, свинарник, коровник, пекарню, двухэтажное общежитие, несколько жилых домов, баню.

— Смотрите, какая у нас эксклюзивная свинка, вся черная, будто шоколадка, — не без гордости говорит женщина. — Это американский ландрас, мясная порода. Сегодня одну такую зарезали, триста килограммов мяса. Повезли в город людей кормить. Осталось 17 свиноматок, один хряк, двадцать годовалых хрюшек. А весной с поросятами под двести голов было. Баранов разводим, 160 голов. Два года назад министерство сельского хозяйства выделило нам грант полтора миллиона рублей. На эти деньги купили 11 герефордов, косилку, рулонник. Сейчас народилось семь телочек и четыре бычка.

Марина и Александр Мигутины.

Марина запила после смерти мужа — она осталась одна с троими детьми. Допилась до того, что из друзей остались одни собутыльники, брат выселил из родительского дома за разгульный образ жизни.

— Попала в больницу с бронхитом, — продолжает Марина Мигутина. — Выписывают меня 28 декабря 2008 года. Идти некуда, только на улицу. Врачи посоветовали «Надежду», чтоб как‑то морозы пережить. Прихожу в приют, мне говорят: «Вход здесь свободный. Выход — там. И тоже свободный. Держать никто не будет. Колхоз — дело добровольное». Ничего, год отстояла. Хотя тяжело было. Пить нельзя, курить нельзя, материться нельзя. А я же привыкла к вольной жизни. Потом перевели в деревню. Здесь я Сашу встретила. Стали жизнь свою строить и поднимать сельское хозяйство.

Александр Мигутин запился до того, что мать с отцом отказались от 29‑летнего парня. Говорит, если бы не сбежал от дружков куда подальше, уже бы в живых не было. «Уехал в Воронжу, чтобы новую жизнь начать, — признается мужчина. — Я даже матери год не звонил, не говорил, где я. Боялся. Сейчас в Белогорск езжу как белый человек. Родители сюда отдыхать приезжают, уважают меня».

В 60 лет семейная жизнь только начинается

За тринадцать лет существования «Надежды» здесь сложились 34 пары. «У нас этот процесс хорошо идет, — улыбаются обитатели Воронжи. — 20 июня расписались бабушка с дедушкой. Вам надо как‑нибудь к нам на свадьбу приехать. Весело проходит».

Валентине — 60, Валерию — 62. У него нет пальцев на ногах, да и на руках не хватает. Ошибки молодости. Сам с Сахалина, в Амурской области служил в армии. Играл в футбол и за белогорский «Темп», и за благовещенский «Амур».

«10 месяцев мы с Валентиной дружили — не целовались, не обнимались. Потом расписались. Александр Леонидович нам кольца купил, золотые».

— В 80‑м году я сел за продажу краденого, — вспоминает мужчина. — Так как с моей статьей нельзя было проживать в пограничной зоне, с острова выселили. Осел в Хабаровске, но ненадолго. Через полгода снова сел за грабеж. Уже на девять лет. Потом вроде все устаканилось, переехал в Благовещенск, женился. В 2008 году снова закрыли за попытку убийства. С собутыльником что‑то не поделили. Он шесть дней в больнице пролежал и вышел жив-здоров. Я же на семь лет сел. Освободился, дача сгорела. Так и болтался по городу. В декабре всего обмороженного подобрали с улицы и привезли к Кайзеру. Он в больницу меня отвез. Повезло. Ноги сохранили, отрезали только пальцы. Здесь я и встретил Валентину. Женщина она хорошая. 10 месяцев мы дружили — не целовались, не обнимались. Положенный срок выстояли, да и проверили свои чувства. Потом расписались. Александр Леонидович нам кольца купил, золотые. Здесь нас хлебом-солью встретили. Праздничный ужин приготовили.

Молодым выделили отдельную комнату в общежитии. В будущем они хотят купить домик на земле, завезти курочек. «Будем жить друг для друга, нам ведь многого не надо», — делятся молодожены.

В женском общежитии на общем казенном фоне ярким пятном выделяется букет полевых цветов. «Мальчики нам дарят», — радуются дамы. Жизнь продолжается. Не за горами еще одни брачные узы.