Александр Ярошенко

Откровенный монолог Левона Оганезова

Он блистательный музыкант, гениальный аккомпаниатор и уже более пятидесяти лет стоит на самом верху эстрадного олимпа. Под его музыку пели десятки больших артистов большой страны — от Лидии Руслановой до Максима Галкина.

Кошачья ловкость

У нас была очень большая семья: две сестры, брат, тетки, родители, бабушка. Мы жили в деревянном доме в районе Перово поле, там сегодня метро Перово. Отец из Рязанской области перевез дом-пятистенку и построил хороший дом в Москве.

Я был младшим. А младший сынок в армянской семье — это особый случай. Любят и балуют безумно.

С пяти лет я учился в Центральной музыкальной школе, которая располагалась на Арбате. Я на трамвае доезжал до станции метро Сталинская, это которая сегодня Семеновская, затем на подземке добирался до школы.

Первый раз переступил порог школы в тот день, когда был Парад Победы. Запомнил этот июньский день на всю жизнь. А осенью 1945 года меня уже зачислили в младший, подготовительный класс.

Я быстро охватил свою профессию, в которой, кстати, очень много ипостасей. Она дана мне природой, с раннего детства хорошо играл на слух. Нот еще не знал, но услышав песню один раз, тут же мог ее наиграть.

У нас был сосед, Герой Советского Союза Натан Стратиевский, отважный летчик. Он приходил к нам и с обожанием смотрел, как я, малец, играю.

К нам часто приходили гости, пели грузинские, еврейские, армянские, русские песни, справляли праздники. Я в силу своего природного слуха все эти песни запомнил. Констатация факта: слух у меня не просто мелодический, но и гармонический. Гармония слуха — это понимание интеллекта музыки. Я все услышанное изображал на пианино, которое мне родители брали напрокат.

У нас была замечательная соседка, Нелли-ханум Юсупова, она была дочка нефтепромышленника Юсупова, которого расстреляли большевики. Именно она уговорила моих родителей учить меня музыке. Благодарность ей за это безмерная.

Наша профессия не требует особых музыкальных рук. Если вы посмотрите на пальцы Эмиля Гилельса... Согласен, есть пианисты, которые рождаются с более готовыми руками. Им, конечно, легче. Не дав мне длинных, чувственных пальцев, бог компенсировал это большой ловкостью рук. И я этой своей кошачьей ловкостью добираю.

От Кобзона уйти было нельзя

По гастролям скучаю. В Москве помру от скуки. Что дают гастроли? Главное, они дают разную публику и возможность общения с ней.

Понимаешь, я никогда не халтурю. Неважно, сколько людей в зале, сто или несколько тысяч, клуб это простенького санатория или Кремлевский дворец. Везде я работаю одинаково, на полную отдачу. Идет обмен энергией. Равноценный. Сколько отдаешь энергии людям, ровно столько ты ее и получаешь.

Конкуренция? За много лет работы зарекомендовал себя так, что стою на две ступени выше. Простите, поэтому про конкуренцию не знаю. Но если я хоть немного сделаю не так, то мне этого «не так» никто и никогда не простит. Многим простят, но только не мне.

У меня не было конкурентов и нет, у меня были только учителя. Борис Мандрус и Давид Ашкенази. Сыграть по нотам — это одно, а придумать свою концепцию аккомпанемента — это совсем другое. Концепция подбирается исключительно эмпирическим путем.

У Иосифа Кобзона была кличка Барин. И была необъяснимая притягательность. Ты просто живешь и работаешь в другом месте, но по первому его требованию идешь к нему.

С высоты своих 78 лет, из которых больше полвека на вершине эстрады, я сделал непоколебимый вывод, что досада и зависть таланту и успеху другого — это удел малоодаренных людей. Талантливые люди — щедрые.

Ярким примером такой щедрости была Нина Дорда, первая исполнительница несравнимой песни «Ландыши» — она была замечательная певица. Роскошный голос, хорошо выглядела. Природа дала ей очень правильное и очень точное звукоизвлечение. У нее был свой большой репертуар, и было еще одно редчайшее качество — не выпячиваться. Она никогда не лезла вперед. У нее была своя неповторимая аура и своя публика.

В семидесятые годы все резко поменялось, люди времени Нины Дорды и Капитолины Лазаренко оказались не нужны. Они перестали блистать и просто какое-то время, по инерции, тянули свою лямку. Пришло другое время, иная волна вкуса и понимания этого вкуса.

Валя Толкунова была не эстрадная артистка в чистом виде. В ней была большая доля народности, чистейший, флейтовый голос с редкой сердечной ноткой. На нее никто не похож.

Она такая индивидуальность, что словами не выскажешь. Два года я работал с ней, потом ушел. Понимаете, я долго не могу сидеть на одном месте. Одно и то же мне быстро надоедает.

Дольше всего я проработал с Иосифом Кобзоном, лет десять.

У Кобзона был фантастический феномен. Поработав какое-то время с ним, ты от него не можешь уйти. Не можешь и все…

Ты просто живешь и работаешь в другом месте, но по первому его требованию идешь к нему. У Иосифа Давыдовича была необъяснимая притягательность. У него была кличка Барин. Почему? Нет ни одного человека из его окружения, которому бы он не сделал кучу добра. Кому с квартирой помог, кого в больницу устроил, кому-то путевку в санаторий пробил, и нет этому ни конца ни края. А когда человек тебе сделал столько добра, разве ты сможешь ему отказать? Если ты, разумеется, человек нормальный.

У него всегда были феноменальная работоспособность и не менее феноменальная жажда и любовь к жизни. Он много лет героически боролся с онкологическим заболеванием. Переступая через многое, порой просто через невероятные вещи, выходил на сцену.

Для него сцена была долгим спасением от смерти. Из такого же теста была Любовь Орлова. На всю жизнь запомнил: сидит она за кулисами вся уставшая и больная, но как только раздалось: «Любовь Петровна, на сцену…» — в ее глазах вмиг появился блеск, она стала похожей на легкую бабочку. Помню, что она не выходила, а выпархивала на сцену.

Лечит ли меня сцена? Я не болею... (Хохочет.)

А если серьезно, я никогда не отказывался от предложений работы. За деньги выступить или бесплатно — всегда соглашаюсь. Кстати, бесплатно работаю чаще всего. Ну как можно не согласиться, когда просят ветераны или перед детьми нужно выступить, или отработать концерт для военных! Как им можно отказать?..

Ни голоса ни слуха

Все, кому я не подавал руку, померли раньше времени… Я не анализировал, что да как, но это правда жизни.

Я никогда не обижался на музыкантов, которые уходили работать в другие команды. Рыба ищет где глубже, человек — где лучше. Это истина непреложная. Но я не выношу, когда меня обманывают на деньги. Не смогу потерпеть, когда кто-то равный по правам со мной зарабатывает на мне больше, чем зарабатываю я. Этого просто не выношу органически.

Если человек плохо поет, а ему надо спеть, я его научу. Любого научу! Наташку Селезневу, у которой вообще нет слуха, научил петь после нескольких занятий.

Максим Галкин, у него очень своеобразный слух, он не слышит ноту и не может правильно издать звук. С ним надо по-особому работать. И на это «по-особому» он отвечает талантом и работоспособностью, в результате чего у Максима получается довольно хорошо.

Марку Наумовичу Бернесу тоже надо было играть мелодию так, чтобы он ее слышал. Без мелодии он не мог петь. Такой же был и Андрюша Миронов. Фониатры это объясняют так: когда человек издает звук, он своей внутренней акустикой перекрывает себе ушные раковины. Получается, что себя не слышит.

Валерий Ободзинский, когда пел, часто держал правую руку возле уха. Это ему помогало слышать себя.

Андрюша Миронов был светлый человек, чистый и настоящий. Застенчивый и угрюмый, остроумный, к друзьям относился искренне. Его очень многие обманывали. Помню, с каким недоумением он меня спрашивал: «Как ты думаешь, почему мой сводный брат Кирилл ни разу меня не встретил на вокзале? А я его всегда встречаю в семь утра, во все его приезды в Москву?» Он обижался, как ребенок, но все равно продолжал встречать.

Никогда не забуду, как он обходил машину и открывал мне дверь. Несмотря на все мои протесты. Он по-другому не мог.

Андрюша бы совершенно неумолим на сцене. Он мог наброситься на человека, если что-то было на сцене не так…

Где стоять стулу, роялю, микрофону — он сам высчитывал все до миллиметра. Необычайно был точен во всем. Он был человек интереснейших конструкций — внутри этой точности мог позволить себе некоторые вольности, но ни на сантиметр не выходя за рамки своей природной геометрии. А как он готовился к концерту или спектаклю! Тщательность во всем.

Без глупостей!

Из этой актерской породы была Людмила Марковна Гурченко, которая для сцены и для профессии делала все. С ней работалось очень легко. Мы понимали друг друга по одному вздоху и излому бровей. У нас с ней был одинаковый слух. Гурченко была фантастически музыкальным человеком. Она самым тщательнейшим образом выстраивала свое выступление. Каждое движение, каждый жест — все прорабатывалось до мельчайших деталей.

Вне сцены Люся была легким, веселым человеком. Лексикон у нее был очень богатый, при случае могла на всех падежах проговорить. Но исключительно по делу и очень точно.

Понимаешь, женщины — более своеобразный народ, чем мужики. Это мое многолетнее наблюдение. И мужчине их сложно чувствовать и понимать. Так природа все устроила.

Лариса Голубкина — ярчайший пример женской своеобразности. Я с ней много лет работал. У нее был свой «пунктик»: в любом гостиничном номере она переставляла мебель. «Лёв, помоги…» — это была ее классическая фраза. И Лёва всегда помогал. Ну был у женщины такой свой внутренний фэншуй, к которому я всегда относился снисходительно.

Мария Владимировна Миронова была совсем не сложной дамой, как сегодня любят многие говорить. Главным ключом успешного общения с ней было не говорить при ней глупостей. Она их чувствовала сразу и не выносила на дух.

Марья Владимировна была необыкновенно умна, образованна и немножко старомодна. Ее уроки запомнил на всю жизнь. «Лёвочка, не выходите на сцену раньше артиста. Не кланяйтесь, пока на вас не покажут рукой», — эти ее актерские постулаты живут во мне и сегодня.

Помню, однажды Андрей Миронов пел в концерте, затем спустился в зрительный зал. После выступления был немедленно отчитан строгой матерью: «В зал могут спускаться только клоуны!»

Почему Андрюша Миронов сразу стал прекрасным артистом? Да потому что он высочайшую планку профессии видел с детства, с запахом кулис все впитал.

Когда сегодня артисты бегают по залу с криками «А где ваши ручки?» — это клоунство и отсутствие сценической культуры. Законы сцены строги и незыблемы. Недаром сцена больше чем на метр выше зрительского зала, в этом есть большой смысл.

Между туризмом и эмиграцией

Кто Алла Пугачева — певица или актриса? Ну и вопрос вы задали… Конечно, в первую очередь она певица. Но и большая актриса тоже. Она очень тщательно продумывала многие актерские вещи. Но вокал у нее был на первом месте.

Я с Пугачевой предпочитал не работать. Так, несколько раз аккомпанировал. Почему? Объясню примером.

Как-то ансамбль Людмилы Георгиевны Зыкиной опаздывал к концерту, и она меня попросила сыграть первую песню. Я сыграл, в это время приехали ее музыканты. И я услышал, как изменился голос Зыкиной, когда она разговаривала с ними.

«Ну-ка быстрее, я сказала…» — вместо голоса полился металл… А со мной несколько минут назад она ворковала исключительно «Лёвочка». Вот она — разница между туризмом и эмиграцией.

Послушайте песни Лидии Андреевны Руслановой. Через хрипы патефонных записей пробивается такой могучий талант и голос, что мороз по коже идет.

Барство я позволял единственному человеку — Иосифу Кобзону. Потому что Ося был всегда справедлив. Мы могли совершить ошибку, он нет.

Он не сорвал, не отменил ни одного концерта в жизни. Ни единого! Да что там, отменил?! Ося в неглаженной рубашке на сцену никогда не выходил. При мне заставлял костюмеров стирать и тщательным образом отутюживать свой сценический гардероб.

Понимаете, в нашем жанре кто поет, тот и главный. Но я всегда могу сделать замечание, когда вокал уходил не туда. Но Кобзону замечание делать не надо. Он выучивал песню так, что менять уже ничего не нужно было.

Профессия и та ступенька, на которой я стою, приучили меня держать данное слово. Я мог себе позволить в 20 лет что-то пообещать и не сделать. Но быстро понял, что, не выполнив обещанное, я для этого человека больше не существую. В нашей работе случайных людей не бывает, ведь все мы — потенциальные партнеры по сцене.

Профессия меня научила еще одной вещи — быть пунктуальным. Вовремя спуститься из номера, вовремя сесть в автобус, вовремя выйти на сцену. Если ты не такой, долго не продержишься.

Лидия Андреевна Русланова была кумир народа. Когда она выходила на подмостки — стадионы ревели и вставали.

Трудный ли у нее был характер? Человек, который отсидел в лагерях и с фронтовыми концертами прошел по многим фронтам, не мог быть с простым характером. Характер у нее был. Но не г…

Я тогда был молодым мальчишкой и на гастролях по утрам приносил ей в номер творожок, чаек. Считал это за честь. Тогда же в гостиницах завтраков не было. Помню, Лидия Андреевна дает пять рублей и говорит: «Сынок, купи на вечер две бутылки водки и бутылку коньяка. Ко мне гости придут, посидим…» Она понятия не имела, что сколько стоит. Тогда бутылка коньяка была дороже четырех рублей.

Лидия Андреевна во всех городах, где бывала, покупала картины. Она очень хорошо разбиралась в живописи, хотя была крестьянка чистейшей воды.

У нее все было от Господа Бога. Я всегда говорю молодым вокалистам: «Послушайте песни Лидии Андреевны, через хрипы патефонных записей пробивается такой могучий талант и голос, что мороз по коже идет».

Изабелла Юрьева. У нее не было вокального вкуса, а был необычайный тембр голоса и роскошная дикция. Она идеально произносила слова. По тембру голоса была великолепна. В 90 лет в ЦДРИ она пела концерт и звучала так, что для многих молодых недосягаемо.

Первым в жанре романса был, бесспорно, Петр Лещенко, хотя он никогда и не жил в России. Из тех, кто жил в России, повыше всех стоял Вадим Козин. Я, когда слушаю его вещи, диву даюсь его мастерству. Пробирает до дрожи…

Талант с трагической судьбой

Понимаете, у очень многих талантливых людей (про гениальных не говорю, это отдельная история) — судьба трагическая. При чем тут Бог? Все проще. Человек, ощущая свое величие, не может приспосабливаться к окружающему миру, он хочет, чтобы мир под него приспосабливался. Вот здесь и начинаются трагедии. Большие и маленькие.

Мы часто киваем на западное искусство как на некий эталон. Своих мастеров никогда не ценили, а это плохо.

А вот Клавдия Шульженко была ничем не хуже ведущих западных исполнителей. Ничем! Понимаете, жизнь меня научила тому, что всегда все, что хвалят, и все, что ругают, надо делить на восемь. И это как минимум…

Мне очень легко работать с женщинами. Любой женщине после сорока лет надо делать скидку в общении, комплимент и доброе слово.

К большинству артисток после сорока надо относиться как к детям маленьким. Почему? Объясняю.

Она когда-то была великая. Потом это внутреннее величие остается, а вокруг уже другие великие. И их много. Это очень больно пережить. Поэтому такие моменты надо понимать и учитывать это при общении. Тебе же ничего не стоит сказать: «Клавочка, как вы сегодня прекрасно выглядите… Как же вы вчера пели!..» А для женщины это хорошее настроение на полдня.

Это не вранье. Понимаете, чтобы ребенок был счастлив, его надо часто хвалить. Когда ты его хвалишь, ты даешь ему надежду и вексель. Так и женщину, у которой очень много уже в прошлом.

Но в этом замечательном ряду есть исключения. Марья Владимировна Миронова просто выходила из себя от пустых комплиментов.

Надо «поляну чувствовать». Проще говоря, понимать, с кем и как себя вести.

Из кавказского замеса

На будущий год будет 50 лет как я женат, из них лет двадцать меня не было дома, все гастроли-кормильцы. Почему 20 лет не жил дома, а семью сохранил? Тут дело такое: семью сохранить — это у меня в крови.

Я же вырос в дружной, любящей семье, и у жены моей была замечательная семья. У меня была фантастическая теща. Мудрая! Которая очень много цельного и настоящего оставила в наших взаимоотношениях с женой.

У нас родились две дочки с разницей в десять лет, поэтому ничего другого, кроме семьи, в мою армянскую голову и не приходило. Уж поверьте. Есть такое понятие, как ответственность. Для меня это много значит.

Я никогда не считал себя лучше других. Не все умею делать, а то, что умею, понимает не каждая женщина. Поэтому ту, которая понимает, надо ценить…

Единственное, что во мне было незыблемым от моего кавказского замеса — я ни одного дня не жил за счет женщин. Для меня это категорически неприемлемо.

Слабых черт моего характера почти не осталось. Я их все изжил. Во мне было некое сибаритство, которое шло от того, что я был младшим сыном в семье. Уединиться с книгой, поспать днем, быть приученным, что тебя хорошо покормят — это все у меня было. Слава Богу, я давно не могу доставить себе удовольствие до той поры, пока все мои близкие не будут довольны.

Я совершено полинациональный человек, и нет во мне ничего от армянской ментальности. Было, но я избавился. Я был очень вспыльчивый, но понял, что моя вспыльчивость на тех высоких ступеньках, на которые меня привела судьба, никому не нужна. Там своих много вспыльчивых.

Поэтому свою вспыльчивость выдавил из себя. По капле, но выдавил... Сегодня я отчетливо понимаю, что быть вспыльчивым и чрезмерно пыхающим своим пустым жаром может себе позволить только чурка. Без сдержанности часа не проживешь в том обществе, в котором прожил жизнь.

Чуркой меня никогда не называли, чаще называли «жидовская морда». Для многих советских людей все, кто не похожи на русских, были жидовскими мордами.

Отцу я благодарен за то, что он с детства мне привил постулат: «Человек обязательно что-то должен уметь делать руками». Он у меня был сапожником очень высокого класса и справедливо полагал, что интеллектуальный труд не всегда надежный кормилец.

Я никого не обездолил

Смерть?

Чего ее бояться? Не мои слова, но они мне очень нравятся: «Когда вы есть, а ее еще нет? Когда вас нет, то и ее тоже нет».

Я выстроил так свою жизнь, что никого не обездолил. Я так все рассчитал. Памятник после меня останется нерукотворный. Пусть не очень высокий, но останется.

Смерть — естественный процесс. Она противоестественна, только когда умирают дети. К ней нужно относиться философски. У меня был замечательный друг Аркаша Арканов, он был врач по образованию и про человеческую физику знал поболее моего. Как-то звонит он мне из больницы и говорит: «Лёва, я себе придумал новый электронный адрес. Я собака ум. Точка. Ру».

Самоирония великолепно помогает жить. Нельзя забывать себе говорить: «Лёва, какой же ты чудак на букву м».

Помню, когда у меня 13 лет назад отрезали почку вместе с раковой опухолью, первое, что я сделал, выйдя из наркоза, прочитал медсестре придуманный стишок: «Ни в холодильнике, ни в доме я не держу теперь "Боржоми". Нетрудно мне его купить, но поздно мне "Боржоми" пить».

Надо над собой издеваться! Так легче боль переносить. Я как курил, так и курю. Как выпивал рюмку, так и выпиваю. Как летал, так и летаю. Жил, как и живу. Боже сохрани к себе прислушиваться! И тем более себя жалеть.

Смысл такой жизни, когда сидишь на даче, считаешь пульс и поливаешь цветочки? Нет, это не для меня…

Мозги зарастают плесенью при такой жизни. Мне просто необходимо соображать так, как я соображал в молодости. Это нужно для самосознания, чтобы чувствовать себя человеком. Для этого я при первой возможности открываю ноты и с листа читаю незнакомую для меня музыку. Беру сложный кроссворд и, не заглядывая в энциклопедии, больше чем на 90 процентов его отгадываю. Мозги как мышцы — без тренировки никак.

Тишины хочется только в случае физической усталости. Мне не хватает ее, этой самой физической усталости. Гантели есть. Я их начинаю поднимать, чтобы мышцы почувствовали усталость. От концертов и репетиций не устаю никогда. Это же удовольствие. Как можно от него уставать?

Все грани моей жизни получились эмпирическим путем. В нужное время и в нужное место попасть — счастье великое.

Остальное сделаю сам

Я давно понял, что управлять государством легче, чем выступать на сцене. Когда управляешь государством — проще приказать. А на сцене должен приказать себе.

Почему лучше Нонны Мордюковой никто не показал в кино простых русских баб в платках, на которых жизнь и держится? Никто! Секрета здесь нет. Она сама пришла в этом платке и с торбой на плечах в Москву от своей скирды сена из кубанской станицы. Она знала состав воздуха, которым дышат эти люди.

Могу ли я заплакать? Могу. Заплакать могу от детской искренности. Я очень люблю детей и собак. За их искренность. От обиды не плачу. Я могу найти ответ на любое хамство. Могу хама обложить матом, и не трехэтажным, а повыше. Понимаете, перестанем матом ругаться — превратимся в немцев.

Обожаю ругающегося матом Шуру Ширвиндта

Когда его спросили: «А что бы сказали Богу при встрече?» — Шура без паузы с совершенно невозмутимым лицом ответил: «Я бы сказал ему, что с религией надо кончать…» Шура остается самим собой, остроумный и не деформированный жизнью.

Из таких же гениальных остался в памяти Анатолий Папанов. Он был человеком осторожным, много что прошел от советской власти. И запои у него были. Многое, что было…

Случай, которому я был свидетелем. В театре Сатиры идет репетиция, вдруг в динамике раздается голос, срочно всех просят собраться в ленинской комнате. Нужно смотреть трансляцию похорон товарища Брежнева. Папанов раздраженный и мрачный пришел смотреть трансляцию. И когда произошел знаменитый «стук» — многие выстрел салюта приняли за то, что уронили гроб с генсеком — режиссер трансляции занервничал и камеру перевел на ель, на разлапистой ветви которой сидела ворона. Одна секунда. И неподражаемый голос Папанова: «Душа отлетела…»

Все артисты корчились на полу от смеха. Я видел это все собственными глазами.

Нужно писать автобиографическую книгу? Не дай бог. Начну писать — помру. Если писать правду — половина обидится. А лакировать прожитую жизнь ради того, чтобы всем в ней было хорошо, не хочется…

Но подумаю, время есть. У меня еще много планов. Программа минимум — старшую внучку выдать замуж, а младшую научить играть на рояле.

Из досье АП

Левон Оганезов, народный артист РФ. Композитор, актер и телеведущий, конферансье, сатирик.

Как аккомпаниатор работал со многими артистами эстрады, играл в театре Сатиры. На телеканале «Домашний» вел программу «Жизнь прекрасна».

Лауреат премии «Золотой Остап» — за юмор в музыке.

«Без бемолей и диезов вам сыграет Оганезов» — эта расхожая шутка, придуманная много лет назад Аркадием Аркановым, как нельзя лучше отражает суть артиста.