В 90-е мешал криминал, а теперь игнорируют прокуроры

Фото: Архив АП

Когда в Москве или каком‑то другом регионе случалось очередное покушение на неудобного журналиста, чем все заканчивалось? СМИ выпускали пар: «Общественность негодует! Президент дает поручения, берет на контроль…» И вскоре все стихает до очередной попытки заглушить слово правды. А эта самая общественность в очередной раз проходит мимо, когда корреспондента «Коммерсанта» Олега Кашина избивают возле его же дома. Избивают долго и жестоко. Никто на помощь не идет.

Арест журналиста «Медузы» Ивана Голунова, и особенно те события, которые за этим последовали (увольнение двух генералов в погонах), вызвали у меня двоякое чувство. Конечно, мне жаль Ваню — за все, через что ему пришлось в эти дни пройти. Но одновременно я даже обрадовалась: «Неужели что‑то реально щелкнуло в нашем общественном сознании?!» Наконец‑то медиасообщество проявило беспрецедентную солидарность и выступило против давления, с которым приходится сталкиваться СМИ в попытках сохранить независимость и обнародовать информацию о коррупции в рядах высокопоставленных чиновников, о чем Голунов открыто писал в своих расследованиях.

Но… Уже буквально через три дня все «слились»: новость страны номер один — сбежал кот Бари Алибасова, который с отравлением какой‑то химией лежит в больнице. Тему Голунова продолжает, по сути, одна «Медуза». Мое мнение: сегодня в отечественных СМИ почти не осталось независимости, а такой ключевой жанр, как расследование, умирает.

Я общаюсь с коллегами из разных регионов России, и многие говорят одно и то же: последние годы особенно сильно ощущается массированная атака на журналистское профессиональное сознание со стороны всех властей. Нас упорно хотят убедить в том, что главная задача современной журналистики — это быть бесстрастными информаторами и трансляторами чужих мнений. Не нужно глубоко копать, искать, анализировать и высказывать свое мнение. Нужно лишь найти «нужного эксперта», который за вас все скажет.

К чему мы пришли? Подача информации в самых разных СМИ стала шаблонной. Что не удивляет. Потому что власть, используя журналистику как инструмент, всегда хочет одного и того же — чтобы про нее писали только хорошее. Все реже встречаешь «вкусные» тексты — нет глубины подачи материалов, языковая бедность. Все реже журналисты хотят браться за сложные темы. А расследованием все чаще называют банальный слив какого‑нибудь компромата с желтой окраской, за который журналисту или изданию иногда еще и приплачивают. Те, кому это выгодно. Самой предлагали провести такие заказные «расследования» не раз.

Отказывалась, потому что не хочу перечеркнуть все хорошее и настоящее, чего мне в жанре расследования все же удалось добиться. Например, выбить жилье для семьи полковника Сафронова — ветерана афганской войны, однокомнатную квартиру для ветерана Татьяны Друзь, которая фронтовыми дорогами дошла до Берлина и варила борщ победителям, но, по мнению благовещенских чиновников, не заслужила отдельные 35 «квадратов». Удалось отвоевать у черных риелторов жилплощадь для Кати Сусловой с ребенком, а ее отца вызволить из трудового рабства. Историю с «хлопкинским» педофилом отслеживали все местные СМИ. Но только нашей газете удалось найти человека, который несколько лет собирал досье на Алексея Жицкого. Как оказалось, за ним водились еще и «мокрые» дела. Он был причастен к убийству женщины, которое в свое время не было раскрыто. Во время журналистского расследования  в отношении подозреваемого в педофилии было возбуждено второе уголовное дело по 101 статье УК РФ. «Глухарь» был раскрыт.

За 25 лет в журналистике я написала много расследований. И скажу честно, два не смогла довести до конца. Когда в конце 90‑х писала про злоупотребления чиновников Тынды, случайно вышла на еще более опасную тему: один из чиновников мэрии «крышевал» героиновый бизнес в городе. Тындинского спортсмена, который вывел меня на эту тему, застрелили из ружья. И моя вторая часть расследования «Медвежий угол» в свет так и не вышла. Рада, что тогда осталась живой.

Еще одна неудача, тоже в 90‑е, — расследование избиения предпринимателя сотрудниками милиции на центральном рынке Благовещенска. Предприятия разваливались одно за другим, зарплату не платили. Многие от безысходности шли на рынок торговать китайским ширпотребом. Заработать на продаже шуб из норковых хвостиков, которые взял под реализацию, пытался и потерявший работу инженер. Пошел в обед за горячими пирожками, как вдруг подскочили сотрудники в погонах и стали требовать незаконно приобретенные доллары. Мужчину перепутали с валютчиком. Но это выяснится позже. А на тот момент его повели в служебное помещение и учинили допрос с пристрастием. Заставили раздеться догола, избивали мешками с песком — чтобы синяков на теле не осталось. Все это происходило на глазах двух девушек, которые были задержаны за проституцию.

Мужчина попал в больницу, а когда выписался, попытался призвать обидчиков к ответу. Но не тут‑то было. В приватной беседе судмедэксперт признался мне, что он действительно фиксировал повреждение почек и других внутренних органов после побоев, но откровенно сказал, что официальные результаты СМЭ будут весьма безобидными. Делу упорно не давали ход. И мне удалось выяснить — почему. Сотрудник, который избивал невиновного человека, был женихом дочери высокопоставленного лица в амурском УВД. Огласка могла помешать как его карьере, так и карьере будущего зятя. Мне с огромным трудом удалось найти адреса свидетельниц избиения, но встреча не состоялась. Руководитель пресс-службы силового ведомства предложил подвезти и откровенно сказал: «Не лезь ты в эту тему. Однажды не перейдешь перекресток, а машину никто не найдет». Я тогда испугалась за будущее своих маленьких детей и отступила.

При этом в те же самые 90‑е удалось расследовать темы о коррупции в бензиновом бизнесе, экономических злоупотреблениях в мэрии Благовещенска и другие. Однажды я год не вылезала из судов. Подряд шесть исков к нашей редакции и ко мне, как автору расследований, от чиновников разных ведомств, силовых структур по защите их «чести и достоинства», возмещению морального вреда. И все процессы мы тогда выиграли. Потому что факты были доказательными и признаны судом убедительными. Я вот думаю: выиграла бы я аналогичные процессы против госчиновников сегодня? Не факт.

Еще лет пять назад получить комментарий в УМВД, прокуратуре, следственном комитете, мэрии и любом региональном министерстве не составляло такого труда, как сегодня. Сейчас журналисту даже с именем и большим опытом работы не просто получить информацию, причем по любой теме. Погрязли в запросах. Я много лет занимаюсь общественной деятельностью: была членом комиссии по помилованию, являюсь членом общественного совета УМВД, членом экспертного совета силовой структуры по ДФО — и тем не менее заниматься расследованием неимоверно сложно. А порой получить ответ на интересующий вопрос просто невозможно.

О чем можно говорить, если прокурор области запрещает своим подчиненным без его ведома давать любые комментарии. Вот конкретная ситуация: журналист областной газеты готовит проблемную публикацию, но прокурор региона «очень занят», а прокурору областного центра не позволено давать ответы на вопросы журналиста. А время идет, приставы выселяют из квартиры пенсионерку, которая продала жилье в районе и купила на эти деньги «юридически чистую» квартиру в Благовещенске. Что делать законопослушной женщине, которую под старость лет выгоняют на улицу, а деньги за квартиру не возвращают? Можно ли ей как-то помочь? С этим вопросом мы обратились в региональную прокуратуру и службу судебных приставов еще в апреле. Уже середина июня, ответ ждем до сих пор. 

Запросы по неудобным темам люди при должностях все чаще игнорируют или дают неконкретные ответы, как говорится, ни о чем. Создается впечатление, что чиновники и прокуроры воспринимают свои кабинеты как личные пространства — им не нравится, что журналисты «шастают по кабинетам» и просят комментарий. Закрытость всех без исключения государственных структур, на мой взгляд, одна из больших проблем современной журналистики. При том что параллельно на СМИ катит вал удобной для чиновников информации, где они представлены в нужном свете.

Раньше я видела, что время и силы на расследование потрачены мной не зря. Я видела реакцию на резонансный материал руководства областного центра, региона, прокуроров города и области — делались какие‑то выводы, принимались решения. Сегодня это редкость. Трудно сохранить стимул к тому, чтобы не просто работать, а гореть в журналистике, стремясь сделать материал полным, глубоким, ярким, лучшим.

Возрастная категория материалов: 18+