Речь, конечно, о стокгольмском синдроме — этот психологический термин подразумевает под собой симпатию, которая возникает между заложником и тем, кто его захватил. Начало 70-х, ещё жив знаменитый премьер-министр скандинавской страны Улоф Пальме (в фильме он становится одним из персонажей), повседневность столичного города лишена серьёзных кризисов. Доходит до того, что в центральном банке не оказывается ни одного охранника во время, а захватчик без проблем проносит в здание полную сумку оружия и боеприпасов, а полицейские в это время развлекаются идиотскими фотосессиями на рабочем месте. Режиссёр «Однажды в Стокгольме» добавляет дополнительную щепотку абсурда к и без того нелепым обстоятельствам вошедшего в историю ограбления.

Мужчина по имени Кай Ханссон, разодетый как стареющая рок-звезда (окружающие даже принимают его за американца) входит в банк, вынимает из сумки автомат и пускает очередь в потолок. Оставив в зале нескольких шокированных заложников, среди которых и сотрудница по имени Бьянка, захватчик требует диалога с городскими властями — а сам пока пытается показать жертвам нападения, что сопротивление бесполезно. Тут же становится понятно, что комичного в этом происшествии не меньше, чем тревожного. 

Итан Хоук и Нуми Рапас составляют великолепный дуэт: их персонажи находятся по разные стороны, но ужас испытывают примерно в равной степени. Будро оперативно вводит в сюжет чёрствого и самовлюблённого супруга Бьянки, чтобы усилить харизму Кая — правда, перед самыми титрами муж проявит себя как обычный — и тоже насмерть перепуганный — человек. Героиня Рапас всё больше понимает, что человек, устроивший захват банка, вовсе не собирается в кого-то стрелять, а его не очень связные требования свидетельствуют о том, что о чётком плане ограбления никто не побеспокоился — более того, ограбление вообще не главная цель.

Потрёпанный жизнью мужчина с длинными грязными волосами (которые потом окажутся париком) и в украшенной клёпками кожаной куртке постоянно поминает Боба Дилана и Стива МакКуина, а попытавшегося напасть на него полицейского заставляет петь в рацию. В сумке у него помимо оружия и гранат лежит любимый радиоприёмник: на нём можно послушать не только новости о самом себе, но и поймать любимую музыкальную волну. Пока стражи порядка пытаются разобраться в ситуации, окружив банк, Ханссон требует доставить третьего центрального героя этой истории — заключённого Гуннара Соренссона, которого играет Марк Стронг. 

Криминальная парочка заключает друг друга в объятия, вспоминает былые годы (без песен опять не обходится) и ставит новые условия: шаблонный миллион и автомобиль «Мустанг». Последнее требование особенно восхищает: трудно придумать более приметное транспортное средство для побега с украденными деньгами. В дело вмешивается вышеупомянутый премьер-министр: Пальме занимает жёсткую позицию насчёт заложников. Осознав, что с захваченными людьми их из банка не выпустят, Кай и Гуннар вместе с несчастными запираются в хранилище и готовятся достойно встретить штурм.

Всё это сопровождается настолько нелепыми поступками и комичными ситуациями, что поневоле хочется заглянуть в Википедию — неужели подобный бред действительно имел место в истории. В сюжете постоянно фигурируют понятия, которым совершенно нечего делать в подобных обстоятельствах: герои обсуждают то рецепт приготовления рыбы, то брусничное варенье, полицию заставляют работать доставщиками еды и пива, а заложники постепенно становятся на сторону своих мучителей. Масла в огонь подливают и сами освободители: они явно не собираются считаться с безопасностью мирных людей — и вообще всё больше превращаются в антигероев. 

Ближе к финалу режиссёр окончательно отключает комическую составляющую, до этого неизменно сопровождавшую чуть ли не каждую сцену. Становится, действительно, не смешно: машине государства становится лень притворяться и разбираться в тонкостях.

«Однажды в Стокольме» постепенно делится со зрителем важными деталями, из которых в итоге и складывается истинная картина произошедшего. Будро, впрочем, достаточно небрежен в отношении всего, что касается мотивации — абсурдность происходящего интересует постановщика гораздо больше, чем причины, которые к ней привели. Поэтому он сосредотачивает фокус на Бьянке: обычной женщине в больших очках, для которой экстремальная ситуация, напрямую грозящая ей гибелью, становится глотком свежего воздуха в душной рутинной обстановке.

Чем больше женщина узнаёт о человеке, наставившем на неё оружие, тем больше проникается к нему противоестественным, в общем-то, чувством: её изумляет отчаяние, с которым Кай бросается в пучину — хоть и осознаёт, что выбраться на берег будет практически невозможно. Горстка людей в помещении с толстыми стенами в какой-то момент противопоставляет себя окружающему миру, который только притворяется добрым и заботливым. Неожиданно для самого себя фильм берётся за плётку, которой не то чтобы в прямо смысле бичует, но похлёстывает мнимую капиталистическую лёгкость бытия. В этом нет кричащей актуальности — зритель и сам вполне способен примерить ситуацию на себя. 

Для Хоука и Стронга персонажи «Однажды в Стокгольме» — повод ещё раз проверить себя в образах, к которым сложно составить однозначное отношение. Будро доводит дело до прямого конфликта, который выливается и вовсе в необратимые поступки — а связь между двумя героями так и остаётся полуразличимой. Каждый из них куда более отчётлив в отдельности. Рапас, напротив, рада возможности сыграть не откровенно сильную женщину, а запутавшуюся в неотличимых друг от друга днях обывательницу, которой жизнь внезапно предоставляет шанс — покажи характер.

Ближе к финалу режиссёр окончательно отключает комическую составляющую, до этого неизменно сопровождавшую чуть ли не каждую сцену. Становится, действительно, не смешно: машине государства становится лень притворяться и разбираться в тонкостях. Несколько сумбурное повествование в фильме с лихвой компенсируется простым и понятным финалом — а недостаток информации нетрудно восполнить в других источниках. Предельно дурацкое на первый взгляд преступление оказывает сильнейшее влияние на жизнь тех, кто оказался к нему так или иначе причастен. И синдром в итоге получил своё название по очень весомым основаниям.