На Дальний Восток привела дружба
— Николай, вы живете в Минске, работаете в Москве, гастролируете по разным странам. Как вы оказались в Благовещенске?
— Меня сюда привела дружба с авиаторами. Первый раз меня пригласила авиакомпания «Петропавловск-Авиа» во главе с Михаилом Степановичем Осычнюком. Он в среде летчиков армейской авиации очень известная личность, боевой вертолетчик. Ну а так как авиационный мир тесен, у нас оказалось очень много общих знакомых. И один из них — мой близкий друг, заслуженный летчик-испытатель России Владимир Кутанин. В прошлом году он был награжден орденом Мужества за испытания новой техники. Владимир Николаевич — шеф-пилот, который сегодня дает дорогу в небо новейшему российскому вертолету Ми-38. В будущем у этого многоцелевого вертолета большое количество разнообразных задач, но, наверное, самой заметной будет та, из-за которой его называют «Борт номер 1» — Ми-38 будет возить главу государства.
Кутанин и Осычнюк вместе воевали в небе Афганистана, до сих пор крепко дружат, прилетают друг к другу в гости. И вот однажды они сидели в Благовещенске, слушали мои песни. И Михаил Степанович признался, что знаком с моим творчеством больше 10 лет, а Кутанин говорит: «А я его знаю!» Володя набрал меня по телефону и познакомил нас. Вот так я впервые и оказался в Благовещенске. Меня пригласили на юбилей авиакомпании. Это было очень круто и зрелищно: показательные полеты, катание детей на вертолетах. В рамках юбилейных мероприятий я дал концерт. После этого мы очень сильно сдружились. И меня время от времени сюда приглашают: либо на торжественные мероприятия, либо на 15 февраля — на День вывода войск из Афганистана. Я всегда говорю: перед коллективом «Петропавловск-Авиа» надо снять шляпу, практически весь летный состав — летчики с серьезнейшим боевым опытом и наградами.
— Часто бываете на Дальнем Востоке?
— Для меня Дальний Восток в свое время стал просто открытием. Первый раз я прилетел в 2009 году — мы от НТВ делали большой репортаж про пограничников на Камчатке. Бывал и выступал с концертами во Владивостоке, Артёме, Хабаровске и Арсеньеве. Но чаще всего мне приходилось бывать в Амурской области и на Сахалине. Меня поразила не столько природа Дальнего Востока, которая необыкновенная в каждом регионе, сколько люди. Они здесь действительно необычные. Более честные, что ли… Образно говоря — без двойного дна. Однажды у меня возникла ситуация в Москве, которую я не мог решить. Вроде бы какие-то житейские дела, но на месте как-то не получалось — бюрократия, какие-то непонятные препоны. Можете себе представить — мои проблемы, которые где-то в Москве, решили здесь — в Благовещенске! У коллег на работе, когда узнали — глаза на лоб полезли. Дальний Восток в хорошем смысле — эта какая-то отдельная страна, территория честных людей.
Не прошел по зрению
— Вы ведь с детства мечтали стать летчиком?
— Да. Я военный в пятом поколении. С родителями немало поколесили по Белоруссии. Во всех гарнизонах, где служил отец, были военные аэродромы. Вот я и проводил все свободное время у взлетно-посадочной полосы, смотрел, как взлетают и садятся самолеты. К сожалению, ближе к окончанию школы у меня ухудшилось зрение. По обычным меркам — не критично, но по строгим летным нормативам — увы. Короче, небо для меня закрылось. Я поступил в военный вуз, стал военным инженером — причем у меня даже профиль не авиационный. Многие авиаторы до сих пор не верят и думают, что я летчик. (Смеется.) Но мечта об авиации сохранилась. Служить я попал в Белорусский военный округ. Есть такой небольшой город с женским именем — Лида. Там расположен один из старейших военных аэродромов. Ему более века! Когда-то там стоял воздухоплавательный отряд царской армии, потом знаменитые бомбардировщики «Илья Муромец». Место историческое! И конечно же, меня по-прежнему тянуло к летному полю. Гарнизон был авиационный. Много общался с летчиками. Вот тогда и начал писать песни об авиации.
— У вас есть музыкальное образование?
— Я окончил музыкальную школу по классу фортепиано, а второй инструмент был, как ни странно, труба. На гитаре меня научил играть старший брат, который оканчивал музыкальную студию. Но еще более серьезно игре на гитаре меня научил мой друг, который сейчас живет здесь, на Дальнем Востоке в Хабаровске. Это Александр Ильенко. В школьные годы, на Украине, Саша, образно говоря, гонял меня по струнам. Когда два года назад у меня был концерт в Хабаровске, я сказал со сцены, что в зале сидит человек, который научил меня играть на гитаре. Бардовская песня вообще не предполагает специального музыкального образования. Известные барды, начиная от Высоцкого, Окуджавы и Визбора и заканчивая современными классиками Митяевым и Розенбаумом, не были профессиональными музыкантами. Но, конечно, когда ты поешь не у костра, а с большой сцены, то это все-таки предполагает более высокий уровень мастерства и ответственности.
Из армии на телевидение
— Вы сделали в Белоруссии успешную военную карьеру, а потом вдруг перешли на телевидение. Как вы попали в журналистику?
— В 1993 году из Лиды я перевелся на повышение в Минск, в Генеральный штаб Министерства обороны. А в 1994-м началось создание военной телекомпании «ВоенТВ» — этим занимался Сергей Леонидович Мальцев, с которым мы вместе служили в Гродненской области. Он до сих пор бессменный генеральный директор этой телекомпании. Она располагалась в нашем корпусе: только я в штабе находился на первом этаже, а они — на третьем. Я нередко к ним забегал, общались. Мне было интересно не столько само телевидение, как именно военная тема. То, как ее доводят до зрителя. Я вообще себя иначе, чем военным, никогда не представлял в этой жизни. Когда снимались первые программы, я что-то советовал, иногда даже «светился» на экране. Например, снимали военные анекдоты — я участвовал в эпизодах. Если помните, была в России программа «Армейский магазин», которую вели Александр Ильин и Дана Борисова. У нас была аналогичная «Марсово поле». Я просто уверен, что мы делали гораздо интереснее и посмешнее. Для этой программы я написал песню, она звучала на титрах. Еще одну написал для военной программы «Арсенал-Эксклюзив».
В 1999 году я ушел в запас. Увольнялся молодым подполковником и мог бы еще служить. Но так сложились жизненные обстоятельства. Не просто было расставаться с любимым делом. И когда, спустя пять лет Сергей Мальцев предложил мне вести военную информационно-аналитическую программу «Анфас», я долго не раздумывал. Для меня это означало возвращение в армию. В прошлом году исполнилось 15 лет, как работаю на «ВоенТВ». А в 2008 году я пришел на НТВ — корреспондентом военной программы «Смотр». В свое время у телекомпании был имидж некоторой скандальности, что ли… Не думаю, что совсем уж справедливо. Н, видимо, налет тех лет сказывается и сегодня. Когда зритель смотрит нашу военную программу и говорят: «Вы какие-то не НТВшные, про армию всё хорошо говорите…» Меня это даже как-то возмущает. А как нужно говорить об армии, которая тебя защищает?!
У нас действительно профессиональная, я бы сказал академическая программа. Наверное, странно и необычно — работаю в известной телекомпании корреспондентом без журналистского образования. Но, думаю, в военной теме диплом журфака не является определяющим. Здесь надо как говорится — разбираться в теме. К примеру, наш руководитель программы Сергей Кузнецов в телекомпании НТВ работает не один десяток лет. При этом тоже без журналистского диплома. Знаете, какая у него специализация по диплому? Сейчас обалдеете (смеётся) — «Динамика полёта, управление полётом и лётные испытания!» Он заканчивал легендарный Московский авиационный институт. Вот такая у нас нестандартная команда… Вообще, все эти годы, работая на «ВоенТВ» и НТВ, я считаю, что продолжаю служить в Вооруженных Силах. Думаю, это недалеко от истины.
— Сейчас вы кто в первую очередь: журналист или бард?
— Иногда я сам себе этот вопрос задаю. Мое глубокое убеждение: в идеале на любом посту — от уборщицы до президента — человек должен делать свое дело профессионально. При этом я не считаю себя профессиональным журналистом или профессиональным артистом. Но, как говорится, стараюсь! (Улыбается.) Работа на военном телевидении и музыкальная сфера уже настолько переплелись. Военная работа позволила больше общаться с моими друзьями-авиаторами, с действующими летчиками и ветеранами ВВС, а это общение выливается в песни.
Одно без другого бы не существовало. Но сегодня, положа руку на сердце, в глубине души прерогативу отдаю концертной деятельности. Наверное, она для меня важнее. Когда стою на сцене — вижу, что нужен этим людям в зале. Мои песни для них близки и вызывают какие-то чувства и эмоции. Для меня это дорогого стоит.
О чем болеют летчики
— Вы много лет рассказываете об армии, объехали всю страну. Какие сейчас настроения у военных?
— После упадка, который произошел при предыдущем министре обороны, сегодня ситуация коренным образом поменялась. Вернулся престиж армии, большие конкурсы в военные училища. Конечно, не скажу, что все очень здорово. Так не бывает. Если говорить конкретнее — для меня ближе все-таки авиационная тема. И в ней, конечно, тоже существуют проблемы. Есть у меня песня «Я летчик». Ее, наверное, все авиаторы знают. В следующем году ей будет уже 30 лет, но она очень популярна до сих пор. Я ее, в шутку говоря, время от времени модернизирую. Например, в самом первом варианте была строчка «А что на земле? Военторг весь пустой, как будто по полкам прошли здесь войной». А так и было в 90-е годы. Были проблемы с керосином, соответственно с налетом — я тоже про это пел, но сегодня это, к счастью, в прошлом. Сейчас, когда пою фразу «квартиры своей у меня просто нет, общага — мой дом, общий душ, туалет», — тоже уже неактуально. И это говорит о многом, о тех переменах, которые за эти годы произошли в армии. Опять планирую переделать пресловутый третий куплет, чтобы спеть о том, что сейчас болит у летчиков.
— А что сейчас болит?
— В первую очередь проблема с кадрами. Был период, когда резко поднялись зарплаты в армии — и это сильно стимулировало. Но потом по всем ударил мировой кризис и то, что раньше казалось серьезными деньгами, уже не совсем так. И самая большая проблема именно в авиации: разница между зарплатами летчиков гражданской и военной авиации — принципиальная. Если не на порядок, то в разы. Многие выпускники летных училищ в Краснодаре или Сызрани по окончании первого контракта уходят в гражданские авиакомпании.
Мы недавно делали репортаж про авиацию Балтийского флота и между полетами разговаривали с вертолетчиками. Тоже затронули эту проблему. И для меня так тепло прозвучало мнение одного пилота: «Ну да. На гражданке у летчиков зарплаты побольше. Только там они — как водители автобусов, как говорится, из пункта А в пункт Б… Зато у нас-то задачи поинтереснее будут». Здорово, когда у летчика глаза горят, и он может с гордостью сказать, что Родину защищает. Даже мысли не возникает, что это звучит пафосно. Главное — чтобы у них это желание летать не отбивали сухопутные начальники.
— А как ситуация с авиатехникой?
— Как раз с этим все нормально. Был период в начале двухтысячных годов, когда руки просто опускались: авиатехника на ладан дышала, аэродромы закрывались. Сегодня: керосин — пожалуйста, налет — пожалуйста. Техника либо новая, либо модернизированная. Самолеты определенного возраста, но их доводят до такого уровня радиоэлектроники и расширения боевых возможностей, что это нельзя назвать старым самолетом или вертолетом. Модернизированная техника используется во всем мире. Если американцы на F-16 летали и в 70-х годах, то летают и сегодня — просто это уже принципиально разные машины. Также и у нас. Я в этот раз выступал с концертом на авиабазе «Украинка» — там бомбардировщики Ту-95 дислоцируются. Они разработаны в середине 50-х годов. Некоторые спрашивают: ну как так, старые ведь? Но и американцы летают на B-52 — это самолеты из тех же годов. Просто это совершенно другие модернизированные авиационные комплексы. Поэтому сегодня техника в авиации просто супер. И новые самолеты поступают и вертолеты. Причем в больших количествах.
Над Красной площадью
— Какой у вас самый запоминающийся полет?
— Я неоднократно летал над Красной площадью — на генеральных репетициях воздушного парада и непосредственно в День Победы. Сегодня это не является чем-то экстраординарным. Минобороны по предварительному согласованию допускает на вертолетные борта журналистов, операторов, фотографов. А первый раз летал в 2009 году — тогда, скажем мягко, подобной практики не было. Образно говоря, меня провезли над Красной площадью «контрабандой». (Смеется.) Эмоции просто зашкаливали. Причем настолько, что, вернувшись на аэродром в Кубинку, я в одном магазине военного городка оставил телефон. Его попросту стянули. А вы знаете, что потеря мобильного телефона с контактами, базами данных — всегда просто катастрофа! Но это был тот единственный случай, когда я не расстроился. Потому что переполняли совсем другие эмоции.
— У вас были моменты в небе между жизнью и смертью? Или летаете только с профессионалами?
— Можно и с профессионалами попасть в непростые и критические ситуации. Конечно, были моменты, не буду расписывать, но в основном они были связаны с погодными условиями или полетами в неспокойных, скажем так, местах. К примеру, на Кавказе. Не скажу, что я какой-то фаталист, но, как говорит моя мама, на всё воля Божья. Хотя, конечно, предпочитаю летать с теми летчиками, которых хорошо и давно знаю. Наверное, им доверяешь больше. Помню, как-то летал на пилотаж с одним известным боевым вертолетчиком. Во время полета меня по кабине швыряло с видеокамерой, как суслика в банке. Прилетели, он спрашивает: «Тебе не страшно было?» Я говорю: нет. Он: «А мне страшно». И хоть он при этом улыбался, думаю, это недалеко от истины, потому что не боятся только дураки. Летчики иной раз на определенных режимах делают такие вещи, которые нормами запрещены, особенно в боевых условиях. Выжимают из нашей замечательной техники совершенно невероятные возможности. У меня была ситуация, причем в достаточно рядовых условиях, когда мы оказались на волоске от смерти. Помню весьма неприятное ощущение: ты видишь, что дело плохо, и понимаешь — от тебя сейчас ничего не зависит. Только от летчика, его мастерства и, конечно же, от везения…
— Как после таких моментов снова садиться в самолет?
— Знаете, у меня в далеком детстве был случай. Я говорил, что мои родители служили в Казахстане. И раз в неделю оттуда на большую землю — так мы называли Москву — летал пассажирский самолет Ан-24 с военным экипажем. Рейс был бесплатный для военнослужащих и их семей. Как-то мы полетели с отцом в Москву. И когда самолет шел на посадку для дозаправки, попал в грозовой фронт. Самолет не то что болтало — его нещадно швыряло! Помню, в салоне визг, женщины плачут, над головой летает ящик с минеральной водой. Я смотрю в иллюминатор и думаю: «Так. Наверное, сейчас упадем. Внизу речка. Плавать я умею…» (Смеется.) Но в тот момент меня больше всего поразил мой отец: я поворачиваюсь, а он сидит такой — в военной форме, подполковник — и невозмутимо читает книгу. Это запомнилось на всю жизнь. Когда мы вернулись, отец маме говорит: наверное, его теперь на самолет не затянуть. Да, была немного боязнь, но как-то быстро прошла. С годами я понял, чего бате тогда стоило это эмоциональное спокойствие.
Песни в небе
— Я знаю, что у вас есть песня, которую вы написали после полета с летчиками «Петропавловска-Авиа».
— Да, она называется «Седьмой». Несколько лет назад радио «Шансон» устраивало в Благовещенске концерт на День вывода войск из Афганистана. Пригласили группу «Голубые береты» и меня. Мы отпели, на следующий день ребята улетели, а меня друзья-летчики попросили остаться. У них в этот день не планировалось полетов, но позже они получили задачу лететь на рудник. Мы полетели на вертолете, а через полчаса после взлета пришло сообщение, что надо забрать больных и перевезти из Зеи в Свободный. Помню, приземлились, взяли на борт беременную женщину, у мужчины вроде бы был аппендицит. Я был с фотоаппаратом, для меня, как для тележурналиста, это была такая классная изюмина. Только вчера эти ребята вспоминали свое прошлое, войну, как спасали людей, а на следующий день практически те же задачи выполняли в мирное время. Мог бы получиться шикарный репортаж! Но, как говорят у нас телевидении, новости — это то, что сегодня, завтра — это уже история. Эта история так запала в душу и засела в голове, что даже не через год и не через два я написал песенку про этот полет.
— Часто пишете песни?
— Очень редко. Одна или две песни в год. Ну, может, чаще… Приятно, что ни одна за эти крайние 10 лет не пропала — они живут. Для меня главное — чтобы я в песне сказал то, что хотел сказать. Ведь они все от первого лица. Главным героем может быть техника — например, Ми-8. Есть очень тяжелая и сложная для меня песня памяти моего друга Игоря Ткаченко (командир «Русских витязей» погиб 16 августа 2009 года во время тренировочного полета в небе над Жуковским. — Прим. АП). Она поется от его имени — грубо говоря, с того света. Я ее написал и поехал к его жене Галине и дочке Даше, сын тогда уже учился в военном училище. Сказал Гале: «Давай спою, а ты скажешь — да или нет». Она послушала и сказала: «Да. Это Гоша». Только после этого я стал петь эту песню. Считаю, что, если ты песню исполняешь, ты должен ее прожить. Только тогда те, кто слушает, поверят.
— Самое необычное место, где вы пели?
— Для меня самое незабываемое выступление было в Центре управления полетов в подмосковном Королёве. Я дважды пел для космонавтов на МКС. И оба раза там был мой друг, Герой России Олег Новицкий. Конечно, это был не полноценный концерт — всего несколько песен, потому что связь очень ограничена по времени. Плюс очень сложно технически — звук идет через Хьюстон и запаздывает секунд на 7, было очень сложно не сбиться. Но я очень горжусь этими выступлениями. Кстати, в прошлом году я традиционно в свой день рождения выступал в клубе «Гнездо глухаря» в Москве. И вот стою я на сцене, настраиваю инструмент, слышу, на мобильный звонки идут — не беру. Смотрю — какой-то американский номер, думаю, потом перезвоню. Опять звонок. Беру, а в трубке: «Мы тебя со Скворцовым поздравляем!» Я не понял: «Это кто?» «Как кто? Леха Овчинин!» Представляете — это мои друзья-космонавты мне из космоса с МКС дозвонились!
Фото из личного архива Николая Анисимова
Возрастная категория материалов: 18+
Добавить комментарий
Комментарии