Александр Ярошенко

Манечка

В свидетельстве о рождении имя отца записано размашистой строчкой фиолетовых чернил. Своего папку Манечка не видела никогда, разлука им выпала еще задолго до ее рождения. Казенный конверт с известием о его «пропаже без вести» в аду Второй мировой войны упал в почтовый ящик через две недели после смерти ее самой — младшей дочери рядового Победы Григория Анишина.

Маруся под сердцем

Эту деревню-кроху, которая единственной куцей улицей упиралась в стену Брянского леса, почему-то прозвали поселком. Поселок Андреевский Жиздринского района Калужской области. На самой его окраине в 1940 году два брата Анишиных построили новую хатку, небольшую, но ладную. Братья были мужики дружные, договорились, что хата достанется тому, кто вытянет жребий.

Заветный клочок бумаги из замасленной шапки вытянула Анна, жена Григория.

Не успели добром обжиться в новом домишке, как полыхнула война. Григорий Анишин, сорокалетний молчаливый мужик, зарабатывал копеечку на лесозаготовках в Ленинградской области. Ему повестку на фронт прислали в первых числах июля 1941 года. У него в Андреевском остались жена и четыре дочери, в военкомате сжалились и дали три дня — попрощаться.

Анюша с дочурками провожала Гришу под стон паровозных гудков на щербатом перроне станции Зикеево. Одуревшая от горя и опухшая от слез, она перед самым отходом поезда сдавленным голосом сказала ему, что беременная. «Даст Бог, будет мальчик», — ответил Григорий и стал спешно целовать свое «бабье царство». Поезд тронулся…

В октябре 1941 года на Калужскую землю пришли фашисты, в Андреевский они сначала лишь изредка заглядывали. Забирали кур, да искали «яйки» в притихших от страха избах.

«Господи, опять девочка! Да как же я ее выращу, когда война на дворе?!»

После полуночи 5 февраля 1942 года Анна родила пятого ребенка — девочку с льняными волосиками на голове.

Роды принимала соседка бабка Федоска, согрели чугунок воды, на лавке тускло коптила плошка, а на лежанке русской печки случилась великая тайна — рождение человека.

— Господи, опять девочка! Да как же я ее выращу, когда война на дворе?! — эти полные отчаяния слова роженицы позднее стали семейной легендой.

Когда Манечке исполнилось три месяца, Анюшу с дочерьми немцы вышвырнули из хаты, сказали, что «русским свиньям» здесь не место, дом глянулся офицеру вермахта.

Свой скарб они погрузили на ржавую бричку, в которую впряглись старшие дочери, и, не видя дороги от слез, пошли искать убежище в Брянском лесу. Землянку выкопали как сумели: низкую, тесную, посреди этой норки сложили печурку. Спасением было то, что фашисты не застрелили их тощую коровенку. Видимо, просто побрезговали тратить пулю на эту дохлятину.

Днем на корове пахали земельную латку, ставшую их полем, вечером пытались надоить с нее хоть литр молока.

— Марусю все любили, она же была самая маленькая. Папка в письмах всегда про нее спрашивал. Ему так хотелось ее карточку увидеть, но жизнь была — не приведи Господь. Не до фотографий было, — вспоминала старшая сестра Александра.

От голода их спасали лес и лебеда. Из последней кипятком выгоняли горечь, а затем пекли затируху, которую называли хлебом. Праздник был, когда удавалось поймать несколько рыбешек. Зима 1942—1943 годов держала всех обитателей землянки на волосок от смерти.

Немцем спасенная

Манечка тяжело заболела, на голове у крохи образовалась большущая, полная гноя флегмона. Ребенок горел огнем и кричал криком. «Лечением» ей были материнские слезы и бесконечная скороговорка: «Господи Сусе Христе, помоги». Через несколько дней девочка стала затихать… Неожиданно грязное одеяло, прикрывавшее вход в их жилище, отодвинулось, и в землянку зашел немец.

Привычное вопросительное бормотание про яйки и млеко сменилось интересом к агонизирующей девочки. Он взял Маню на руки, посмотрел на ее пульсирующий гнойник и на пальцах объяснил, что он ветеринар и хочет помочь крохе.

От голода их спасали лес и лебеда. Из последней кипятком выгоняли горечь, а затем пекли затируху, которую называли хлебом.

Примерно через час коновал передал матери ожившую Марусю, головка у ребенка была перевязана бинтом. Маленькая страдалица крепко спала.

Весной 1943 года фашисты застрелили их коровку-кормилицу, лето прожили впроголодь. В то лето Господь Марусю спас от смерти еще раз. В одну из душных ночей малышка плакала и просила пить, в землянке воды не было ни глотка. Сонная сестра Александра взяла Маню на руки и понесла к ближайшему озерцу. Когда она с ребенком на руках подошла к берегу, над их головами со свистом пролетел раскаленный до красноты снаряд. Хлюпнулся в воду у них под ногами и… не разорвался.

Красная армия вытесняла немцев из Калужской земли в августе 1944 года. Отступая, фашисты жгли все, что попадалось им на пути. Почерневшие домишки Андреевского вспыхивали один за другим. Хата Анишиных стояла на самом краю и очередь из трассирующих пуль прошлась по ее соломенной крыше в последний черед.

— Мы из леса наблюдали, как наш поселок горел. Мамка хотела бежать, немцам в ноги падать, чтобы не жгли нашу избенку. Но мы ее не пустили, они убили бы ее в одну минуту. Звери же были, — вспоминала Александра Анишина.

Опираясь на весь белый свет, Анна с дочками построили крохотный домишко, сами сделали лежанку и сложили русскую печку. А письма с фронта перестали приходить с середины 1944 года. Бабки кидали на бобы, говорили, что Григорий жив. Жили одной надеждой.

За несколько дней до победного мая 1945 года почтальонка принесла маленькую посылочку. Внутри коробки несколько пар детских носочков и пачка цветных карандашей, поверх которой лежал листок, исписанный мелким почерком. Командир Григория извещал, что боец Анишин пропал без вести в одном из тяжелых боев. Его не нашли ни среди погибших, ни среди живых…

После окончания войны через Андреевский долгой вереницей шли возвращающиеся с войны солдаты.

А письма с фронта перестали приходить с середины 1944 года, бабки кидали на бобы, говорили, что Григорий жив.

Маленькая Манечка с сестренкой-погодкой Верой часами просиживали на завалинке и ждали папку с войны. В каждом проходящем мимо красноармейце дети видели своего отца. Но все проходили мимо, и их калитку так никто и не потревожил стуком. Вечером они докладывали уставшей матери, что папка не пришел…

Анюша тихо плакала и гладила их по непослушным вихрам. Чуда не случилось. Жизнь на разоренной войной земле была невыносимой: пахали и боронили на себе, нищета была просто запредельная. Когда летом 1950 года в их поселочек приехал вербовщик с Дальнего Востока, показал фотографии домов под цинковой крышей и ровные улицы неразоренных войной деревень. Анна с детьми, не раздумывая, решилась на переселение. Хуже жизнь уже представить было невозможно.

Дальневосточный хлеб

Сошли они на перрон дальневосточной станции Архара, грузовик повез в деревню с героическим именем Отважное. Старшие дочки пошли работать доярками на колхозную ферму, младшие Вера и Маруся — в школу. Жить стало полегче, хлеба наконец-то наелись вдоволь.

Спустя несколько лет ферма стала их судьбой, их каторгой, которая впоследствии отняла здоровье…

Когда в семье Анишиных заходила речь об отце, у каждого были о нем свои воспоминания: кого-то на руках держал, кто-то с ним ездил в город на базар, даже у предпоследней Веры, и у той папка был в жизни. Вспоминали, как, она, маленькая, стояла на подоконнике и стучала ручкой в оконное стекло уходящему отцу. Он оглянулся и помахал ей рукой.

Летом 1991 года она чистой тряпочкой протерла клеенку на кухонном столе и села писать письмо в центральный архив Министерства обороны.

В такие минуты воспоминаний и бесконечных «А помнишь?» молчала только Маруся. На вопрос об отце Мария Григорьевна всегда отвечала скупо: «Папка на фронте погиб…»

Летом 1991 года она чистой тряпочкой протерла клеенку на кухонном столе и села писать письмо в город Подольск в центральный архив Министерства обороны. Написала все, что знала, что слышала о Григории Емельяновиче Анишине. Ее строчки были полны мольбы и надежды узнать хоть что-то о пропавшем без вести отце.

Казенный конверт гулко стукнулся на дно почтового ящика через две недели после смерти младшей дочери Григория Анишина. Мария навсегда осталась сорокадевятилетней… В центральном архиве Министерства обороны РФ о ее папке нашлось до обидного мало: «Рядовой Григорий Анишин пропал без вести в августе 1944 года».

…Два казенных бланка. Свидетельство о рождении девочки, зачатой за пару месяцев до начала войны, справка о пропавшем без вести солдате этой войны — между этими бумагами изломанные судьбы двух близких людей, которым дано было знать, что они есть друг у друга. Но так и не дано было встретиться на этом свете.

Они оба ушли из жизни в перезрелом августе. Григорий Анишин в 1944 году, Мария — через 46 лет. Родные поминают обоих в один день — в день смерти Манечки. И искренне верят, что теперь-то они вместе: девочка, рожденная в войну, и ее папка, пропавший без вести в той войне. В бою за своих любимых девочек, за хатку, в которой они должны были жить долго и счастливо. За всех нас.

Возрастная категория материалов: 18+