Александр Ярошенко

С шоколадкой на похороны

Наша жизнь резко остановилась. Невидимый вирус затормозил бег целой цивилизации. Еще неделю назад ритм большинства из нас был расписан на недели и даже месяцы, а сегодня самоизоляция как панацея спасения. Когда мы наедине с собой, мы без маски — такие, какие на самом деле. Открываются глубинные линзы, дающие возможность заглянуть на самое дно души. Пристально посмотреть в свои потемки. Честный до исповедальности монолог Сергея Урсуляка — это и есть те самые линзы, которые мы открываем крайне редко. Но без которых нет света. Тихого и ясного.

Это философия человека и художника, основанная на собственных ощущениях и переживаниях. Искренняя позиция, на которой сам мастер ни в коем случае не настаивает и даже не считает ее категоричной. Просто это — его мысли, его мнение, его судьба.

Люди замечательной свободы

Я абсолютно книжный человек. Собственно, это видно и по тому, как я сейчас работаю. Книга — лучший друг режиссера.

Благодаря книгам я и широту мира осознал довольно рано. Они в огромной степени будили фантазию. Потому что я долгое время жил в мире придуманном. Мне было легко проснуться и чувствовать себя Томом Сойером, а на следующий день — мушкетером.

Хочу ли я вернуться в Магадан своего детства?..

Никогда!

Потому что это такие светлые воспоминания, это такие теплые ощущения, что обнаружить, что это просто город, я не хочу. Тем более я понимаю, что он очень изменился. Не надо пытаться возвращаться в детство.

Магадан первой половины шестидесятых годов был наполнен удивительными людьми. Это была московская, ленинградская интеллигенция, которая еще до конца не освободилась и не успела переехать.

Большинство из тех людей формально были уже свободны, но что-то их держало. Это были люди потрясающей интеллигентности, интересности, какой-то такой замечательной свободы.

Про то, что там была сконцентрирована анатомия нашего страха, я даже не догадывался. Я знал, что дядя Жора отсидел 10 лет, потому что он греческий шпион. И все, включая дядю Жору, воспринимали это как нелепую ошибку.

А вот мама нашей подруги отсидела 25 лет, потому что она была женой полпреда и знала Ленина. Она это знала и понимала, и была убежденной коммунисткой, несмотря ни на что.

Я это воспринимал как данность. Дядя Жора — греческий шпион, моя мама — учительница, а папа — военный моряк. Все через запятую…

Фото: Ольга Ибатуллина. Источник: mironov-theatre.ru

Ждать, терпеть и не спиться

Можно ли выучиться на артиста?

Нет, это невозможно. При наличии способностей можно получить какой-то набор профессиональных приемов, но не более.

В этой профессии, как, собственно, в любой творческой профессии, главное — это сила воли. Способности обязательны. А талант — это уже высшая категория. Вот при наличии способностей выигрывает тот, у кого больше силы воли. У кого характер тверже. Важно уметь ждать, уметь терпеть, уметь не сломаться, уметь понимать, что главное, а что второстепенное. Верить в себя. Не спиться. Тоже важная вещь.

Потому что все в любой творческой профессии держится ни на чем. Если кто-то думает, что великий Аркадий Райкин был уверенным в себе человеком, он ошибается. То есть в нем было сочетание большой веры в себя, но вся эта вера, как однажды мне сказал Костя Райкин, держалась на хлипких ножках.

И его сбить, поколебать было очень легко.

И опыт ничего не дает. Он дает только возможность не теряться в сложных ситуациях. Вот единственное, что дает опыт. Ничего больше он не дает. Ни-че-го!..

Джомолунгма Райкина

За что я благодарен Театру Райкина? За возможность заниматься саморазвитием. Работать в театре, но при этом достаточное количество времени я мог заниматься собой. Смотреть, читать, думать, даже писать. Конечно, я не могу сказать, что очень много мне дало общение с Аркадием Райкиным, но наблюдение за ним, конечно, дало.

Источник: культура.рф

А что касается его сына, Константина Аркадьевича, который пришел потом, то он развил и закалил умение работать, вкалывать. Небоязнь пахоты пришла именно с ним. Колоссальный опыт пахоты — черновой, достаточно, казалось бы бессмысленной, но закаляющей организм.

Каким был Аркадий Исаакович Райкин?

Аркадий Исаакович идет по перрону вокзала, его сопровождает сын Костя, а вокруг него останавливается все движение. Все замерли, затихли все разговоры, и люди просто провожали его взглядом…

Непростой и несмешной. Я бы сказал, что он был настоящий небожитель. При этом я мог напроситься к нему в машину, чтобы вместе с ним добраться до гостиницы или вокзала.

Он мог приехать на посвящение меня в артисты в Ленинградский дом искусств. Я бы сказал, что это был с его стороны царский жест. Он мог приехать в райвоенкомат Советского района города Москвы на метро «Варшавская», чтобы сделать мне отсрочку от армии. Вот так просто широким жестом. Да, он был небожитель.

Запомнил один миг, когда проходила церемония посвящения в артисты и где были все первачи. Вел ее удивительный актер Владислав Стржельчик, в зале сидел Товстоногов, были все главные режиссеры питерских театров. Это был такой праздник молодого артиста.

Но когда неожиданно из-за кулис появился Райкин, масштаб сразу поменялся. И все, что было вокруг, сразу изменилось. Было ощущение, что на горизонте возникла Джомолунгма. И сразу поменялся вектор внимания…

Понимал ли он свой масштаб Джомолунгмы?

Он все понимал. Опять же, он ведь не сидел на вершине своей славы. У меня перед глазами до сих пор одна сцена: Аркадий Исаакович идет по перрону вокзала, его сопровождает сын Костя, а вокруг него останавливается все движение. Все замерли, затихли все разговоры, и люди просто провожали его взглядом… При всем этом он оставался земным человеком, без грамма звездной фанаберии. Тогда это было просто немыслимо. Люди жили в другой системе координат. Иерархия ценностей была иная.

Сейчас любой не пойми кто звезда. Вот здесь сносит голову на раз. А тогда это было сложнее. Конечно, были и тогда случаи звездности, но они больше сопровождались пьянством.

Понимаете, вокруг любого известного и денежного персонажа живет и кормится двор, который тебе годами без перерывов и выходных внушает мысль, что ты исключительный и гениальный. Поэтому не съехать невозможно.

Противовесом всему этому могут быть только мозги. Только!

Но я знаю много умных, по-настоящему умных людей, которые падки на лесть и фальшь. Не знаю, как это объяснить? У них, вероятно, отсутствует какой-то особый музыкальный слух на фальшь. Тут идет какой-то сбой системы.

Бывает так, что человек абсолютно здоров, но при этом у него вырезан желчный пузырь. Он здоровый человек, но желчного пузыря у него нет. И желчь оттекает у него чуток по-иному. Но он здоров! Но живет по-иному. Так и здесь.

Фото: Евгений Асмолов. Источник: rg.ru

Аркадий Исаакович был интуит в огромной степени. Он очень упорно трудился, так же, как Костя. Но Костя изначально нелегко работал. Аркадий Райкин мог позволить себе какую-то легкость. Костя с детства нацелен на тяжелый труд. Он в силу своего происхождения всю жизнь доказывает право заниматься этой работой. Всю жизнь, до сих пор он доказывает себе. У него огромная ответственность перед памятью отца. Он все время с ним в каком-то диалоге внутреннем. Но природа у них совершенно разная.

Непонятые победители

Почему я ушел из актерской профессии?

Думаю, что я по природе не артист. То есть у меня есть способности, и это очевидно. Иначе бы я не смог работать и учиться. Но у меня нет чего-то главного, что делает артиста артистом. И я это очень хорошо понимаю, особенно сейчас, когда много работаю с выдающимися актерами.

Во время учебы в училище я это не понимал. В какой-то момент просто был очень способным студентом, на которого можно было рассчитывать. Наверное, мог бы до сих пор работать и был бы уже давно заслуженным артистом России. Но я вдруг понял, что мне скучно. Очень скучно. Были какие-то постановки, где я даже неплохо играл. Но этого мне хватало на пять премьерных спектаклей. А дальше становилось невыносимо.

Что держит актера в профессии? Я не знаю, что это такое. Но я очень хорошо это понимаю. Вот Сережа Маковецкий — сто процентов такой артист. Он артист. У него постоянные какие-то открытия внутренние, человеческие. Он размышляет об этом. Он ни о чем другом не говорит, только о роли, которую сегодня играет или репетирует, над которой он работает. У него другого интереса просто нет. И результат у него соответствующий.

Я скорее эстрадного жанра артист. Яркой формы, какого-то юмора, скорее показа, чем проживания.

Евгений Симонов? По молодости, конечно, мы к нему относились с некой иронией. Потому что он олицетворял такую странную старую школу, потому что был очень настоян на поэзии, на музыке.

В тот момент, в 70-е годы мы были молодые и очень социальные. Попадание в мерку времени, в актуальность для нас было гораздо более важным, чем абстрактная поэзия. Поэзия Пастернака, пьеса Грибоедова, музыка Глинки…

Вахтанговский театр для меня был бы гроб с музыкой. Это место, откуда никто не уходит. То есть в это место попадаешь — и пропадаешь.

Но с течением времени я понимаю, какой огромный пласт культуры он нам показал на расстоянии руки... Он нас соединил с эпохой.

Потому что он действительно знал Пастернака, знал Ахматову, знал Шостаковича. А папа его знал Евгения Багратионовича Вахтангова, Бориса Щукина знал. И мы все через него к этому тоже были приобщены.

Потом наступило время его трагедии, потому что он попал эпоху перемен, когда к власти пришел Горбачев.

И, конечно, он никак не мог соответствовать этому. Не вписался. Его сместили. И это для него стало настоящей драмой. Потому что он не мог это пережить. И он очень быстро ушел из жизни.

Я долгое время был на него обижен, ибо предполагал, что он меня возьмет в Театр Вахтангова. И у нас по этому поводу даже был разговор. Он меня не взял.

Потом, естественно, я неоднократно думал: хорошо, что этого не случилось. Потому что Вахтанговский театр для меня был бы гроб с музыкой. Это место, откуда никто не уходит. Просто по пальцам можно пересчитать людей, которые самостоятельно ушли из Театра Вахтангова. То есть в это место попадаешь — и пропадаешь.

Там культура своя, взаимоотношения артистов свои, традиции свои. История своя. Бордовый бархат, особая атмосфера. Это все так прекрасно, что уйти от этого невозможно….

….Мы свидетели того, как уходят из жизни последние из поколения победителей, которое выиграло войну. Я думаю, что большая часть этого поколения уходит из жизни так и не поняв, что произошло.

Фото: yandex.ru

Вдруг то, во что ты верил, перестало серьезно восприниматься, и в этом была самая большая драма. Эту драму переживали, кстати говоря, и артисты, которые снимались у меня. Я очень хорошо запомнил, как Михаил Ульянов, к которому все время подходили какие-то люди на улице, просто бегал от них и говорил: «Почему они все время у меня спрашивают, как им жить, и что происходит?»

Люди видели в нем легендарного председателя и маршала Жукова, и всех советских святых. А он сам был растерян и тоже не понимал, как дальше жить

Я себя берегу

Скажу честно, я никогда не ощущал зависть коллег! Никогда!

Знаете, я думаю, что в огромной степени ты чувствуешь то, что у тебя у самого присутствует. Я независтливый человек. Абсолютно спокойно отношусь к чужим успехам. У меня нет ощущения, что ты этот успех у меня забрал.

У меня нет зависти к Андрею Звягинцеву. Я рад, что у человека такой успех. Когда Константин Лавроненко получил приз в Каннах, я был первый, кто позвонил и поздравил. И был счастлив. Я не отношусь к этому, как к чужому успеху. Это наш общий успех. Конечно, его индивидуальный, но в принципе это хорошо для всех нас.

Я очень редко хожу на премьеры, но когда попал на «Аритмию» к Хлебникову, подошел к нему поздравить и был искренне рад! Когда хорошо — я счастлив.

Относится ли кто-либо плохо ко мне? Допускаю.

Но я этого не знаю и знать не желаю. Может быть, поэтому ни с кем не общаюсь, не хочу ничего знать. Я всегда считаю, что человек такой, как его картины. Мне с этим легче. Наверное, я себя берегу.

Я хочу оставаться в ощущении, что картина, которая мне очень нравится, похожа на человека, который делал эту картину.

«С шоколадкой на похороны»

Кадр из кинофильма «Одесский пароход» Сергея Урсуляка.

Почему на меня обрушился такой вал критики за картину «Одесский пароход»?

Я думаю, не совпали ощущения. Многие посчитали, что я пришел с шоколадкой на похороны. У большинства настроение похоронное. И тут я прихожу с шоколадкой и с какой-то идиотской радостью. Шампанское на похоронах — с чего вдруг-то?

Значит, либо ты не понимаешь, где ты живешь, либо ты продался, либо ты дебил. Вот и все. А, скорее, ты и то и то одновременно. Поэтому будь ты проклят, сукин сын.

В потоке той критики были откровенно шизофренические вещи. Ребята с одной из радиостанций обвиняли меня в том, что это политическая провокация, политический заказ. Я просто не понимал, про что они говорят. Это просто картина мира, которую они себе представляют и которую транслируют.

А что такое сегодняшние социальные сети? Это возможность услышать все разговоры входящих. Представьте себе, что Эльдар Рязанов стоял бы перед кинотеатром и слушал все разговоры выходящих из зала. Все!

Если вы почитаете стенограмму обсуждения фильма «Бриллиантовая рука» Леонида Гайдая на худсовете «Мосфильма», вы поймете многое...

Там на полном серьезе говорили, что Папанов играет очень плохо. Хорошо бы его сцены сократить вообще либо переснять. Говорили о чудовищной Мордюковой в «Бриллиантовой руке», ее работу называли «большая неудача».

«Надоел Папанов, который играет одну краску», «Миронов очень много наигрывает!» — это все цитаты оттуда.

Эльдар Александрович Рязанов тогда на обсуждении сказал, что абсолютно не мотивирован танец Миронова в начале картины. Все только-только началось, а он запел и затанцевал, это абсолютно не мотивированно….

Уверен, что это была не зависть, это было просто непонимание.

Почему на меня обрушился такой вал критики за картину «Одесский пароход»? Я думаю, не совпали ощущения. Многие посчитали, что я пришел с шоколадкой на похороны.

Это просто несовпадение, непонимание.

«Одесский пароход» — далеко не первый случай, когда я столкнулся с непониманием.

Дмитрий Быков в 1998 году написал отвратительную статью по поводу моего фильма «Сочинение ко Дню Победы», упрекнув меня в неискренности, расчетливости.

Он не понял, не почувствовал, не поверил.

Обидно? Конечно! Учитывая, что я считал его человеком, умеющим отличать хорошее от плохого. Но ничего не поделаешь — сделал фильм, будь готов к тому, что тебя не все поймут.

Смог бы я сегодня с Дмитрием Быковым душевно общаться?

Нет, поскольку мы едва знакомы и это никогда не предполагалось.

С Быковым вообще удивительная вещь. После той статьи я как-то понял, что его не люблю. При этом я всегда читал его статьи, колонки, обожал его сатирические вещи, которые Миша Ефремов исполнял. Но повторюсь, при этом всегда считал, что я не люблю Дмитрия Быкова. И вдруг случилась история, когда он заболел. В самолете какая-то ерунда с ним случилась, и я понял, что чудовищно боюсь, что он даст дуба.

Помню, моя жена бегала в церковь, ставила свечи за его выздоровление.

Дима поправился, слава богу. И я опять имею возможность его не любить.

Но при этом понимаю главное: я хочу, чтобы он был, потому что мне это очень нужно. Наверное, есть вещи важнее, чем понял или не понял. Понравилось или не понравилось.

Проект по звонку

Кадр из фильма «Жизнь и судьба» Сергея Урсуляка.

И все равно обижает непонимание. Непонимание мотивов, когда тебя трактуют не по правде, что называется. Причем трактуют часто люди, которые могли бы, грубо говоря, просто позвонить и спросить: скажи, это так или не так? Я бы всегда ответил. Честно ответил бы. Но вместо этого они начинают придумывать за меня: «Вы же понимаете, это канал «Россия», вы понимаете, какое там давление...» Какое давление? Откуда ты знаешь?

Высшая степень придумок — разговоры о том, что в Кремле решали, делать картину «Жизнь и судьба» или не делать. Делать специально для того, чтобы Путин переименовал Волгоград в Сталинград...

Я говорю, ребята, вы не обнаглели? Если он захочет, он переименует. Два года снимать кино, чтобы Путину было основание... Вы обалдели, что ли?

Как только я стал работать на канале «Россия», у всех буревестников революции появилось ощущение, что каждый мой шаг контролируется. Они представить себе не могут, насколько я свободен в выборе артистов, в том, как отношусь к сценарию, как выбрасываю одно и вставляю другое. И главное — то уважительное доверие, с которым ко мне относятся.

Крым и «черные списки»

В чем код успеха «Ликвидации»? Совпали очень многие вещи: легкость рассказа, место, изложение, юмор, историзм...

Совпало, ничего больше. Я бы сказал так: по профессии я делал картины получше. Хорошие актерские работы — да. Атмосфера... Это мир, в котором каждый из нас хотел бы жить.

Тебе нравится эта музыка, эти песни, эти женщины, эти мужчины, эти враги и эти друзья. Все тебе нравится. Этот юмор, море, солнце — все приятно. И впереди счастливая жизнь.

Меня печалит не только ушедшая Одесса, меня печалит многое уходящее. Больше всего печалюсь, что я туда не могу попасть.

Я снимал в Крыму, попал в черные списки. Это все удивительно, конечно.

Кадр из фильма «Ликвидация» Сергея Урсуляка.

Я понимаю, что в правительстве на Украине дураков не меньше, чем в России. Но как тут не понять, что одна «Ликвидация» сделала для наших взаимоотношений больше, чем многие политики?! Как не понять, что мы генетически связаны? Генетически!

Глупость, конечно, большая, но мы заложники политических игр.

Но факт остается фактом. Я, к сожалению, не могу поехать к своим украинским родственникам, хотя в Киев ездил многократно, там преподавал, вел несколько раз лекции на телевизионных курсах.

Прекрасно всегда там было. Каменец-Подольский — там живут мой дядя, тетя. Там могилы моих бабушки и дедушки.

Это все по-человечески очень неприятно, потому что это очень глупо. Вообще вот это растаскивание по квартирам нашего общего прошлого, какое бы оно ни было — это глупость, мне кажется.

Думать, что кто-то пострадавший, а кто-то в шоколаде — это тоже глупо. Мы все пострадали в то время. А плодить нелюбовь — преступление. Я понимаю, там, где кровь, там уже не найти концов.

Уже очень трудно вернуться к нормальному там, где пролилась кровь. Но тем не менее единственное, что может хоть как-то скреплять разрушенное — это деятели культуры и искусства.

До ста лет дети

В режиссерской профессии выражена гормональность жизни. Особенно это касается режиссеров, которые работают на поле чувств. Не мыслей, а чувств. С годами в первую очередь притупляются чувства. Мысли остаются, а чувства уже не те. Особенно это заметно у комедиографов. Любой комедиограф гораздо раньше заканчивает, там чувства превалируют.

Какие люди актеры? Они разные. Конечно, в них есть много того, что в нормальных людях может раздражать. Если их не понимать, природу эту не понимать, то, наверное, с ними будет тяжело.

Вообще вот это растаскивание по квартирам нашего общего прошлого, какое бы оно ни было — это глупость, мне кажется.

Но если ты понимаешь и любишь эту природу, и знаешь ее, то вполне возможно замечательно сосуществовать.

Вот когда их много, то тяжело в плане ощущений: будто ты стоишь на арене спиной к тиграм. Лучше не поворачиваться. Их все время нужно держать в поле зрения. Но я бы не преувеличивал отрицательные качества актерской профессии. Уверяю вас, их не больше, чем у тех, кто работает на мыловаренном заводе.

А в каких-то вещах они гораздо лучше и чище. Они в огромной степени чище, лучше, наивнее, чем просто люди. Потому что без этого у них не будет профессии. Это тоже нужно понимать. Они до ста лет дети.

Я застрял на 42 годах

Возраст? Откровенно говоря, я каждый раз забываю, сколько мне лет. Когда меня спрашивают, мне живо хочется сказать: «42». Не потому, что я кокетничаю, а потому что я как-то застрял в том возрасте. Я до сих пор искренне не понимаю, почему эта девушка смотрит не на меня, а на молодого. Я искренне не понимаю.

Разве что молодой подтянутей и стройней. А во всем остальном я не изменился совершенно. Я такой же, поверьте мне. Но эта девушка никогда не поймет...

Фото: Сергей Урсуляк с супругой Ликой Нифонтовой

Справедливости ради признаюсь, что, будучи парнем, я бы тоже этого не понял.

Вот это меня печалит больше всего. Что никто не понимает, что я совершенно не изменился. Но именно так, а не по-другому устроен мир.

Когда мне говорят о чем-то, я понимаю, что мне трудно планировать на десятилетия. Раньше я мог планировать на десятилетия. Сейчас планирую совсем ненадолго.

Смерть меня расстраивает. Расстраивает потому, что мне жалко тех, кто останется. Им будет без меня сложнее, чем со мной.

Смерть? Я о ней думаю каждый день. Почему-то так или иначе, но думаю. Каждый день я почему-то вспоминаю Микаэла Таривердиева. Потому что я его любил. Каждый день мне приходят мысли о смерти. И, наверное, каждый день я думаю про Андрея Миронова.

Мы формально были знакомы. Но это тот случай, когда я с ним знаком, а он со мной, возможно, нет.

Просто я очень любил этого артиста. Не знаю почему, но я его часто вспоминаю, почти каждый день. И про смерть его вспоминаю.

Смерть меня расстраивает, скажу вам честно. Расстраивает потому, что мне жалко тех, кто останется. Им будет без меня сложнее, чем со мной. Я понимаю, что им будет без меня сложновато во многих вещах. Мне жалко, что я не застану какое-то развитие детей, особенно внуков. Какие-то важные вещи я не смогу увидеть.

Я надеюсь, что за чертой что-то есть. Я не воцерковленный человек, но абсолютно уверен, что все должно иметь какой-то смысл. Очень жалко просто так в 70 лет уйти в прах и тлен. Я думаю, что мы соединимся с теми, кого мы любили, как-то мы еще встретимся...

Злость и слезы

Слезы? Они всегда были близко, а сейчас, с возрастом, они могут появиться просто мгновенно. Я очень сентиментальный. Это видно по моим картинам. Я очень эмоциональный человек и этого не стыжусь.

Что мне мешает жить? Понимаете, отсутствие зависти — это обратная сторона очень важной вещи. В свое время я занимался спортом, и у меня были очень хорошие результаты. Как-то на соревнованиях мне мой тренер сказал: «Ты никогда не станешь большим спортсменом». «Почему?» — изумился я. «В тебе нет спортивной злости. А без этого ты ничего не добьешься», — ответил он.

Творческая зависть с элементами здоровой, соревновательной злости — это как топливо для ракеты.

Во мне этого нет.

Ругаюсь ли я матом? Не то слово! Я не просто ругаюсь, я на нем думаю. Это ужасно. Но при этом я не сторонник мата в театре и в кино.

Я часто думаю о том, что вот этому человеку при встрече руку не подам. Потом мы встречаемся, и я машинально забываю. К сожалению, я очень отходчивый. Хотя, наверное, не к сожалению. Нужно быть таким, какой ты есть. Это я понимаю уже сейчас. Уже поздно. Уже такой — и лажно! Уже не нужно тратить время, чтобы стать другим. Тем более что это уже ни на что не повлияет.

Ругаюсь ли я матом?

Не то слово! Я не просто ругаюсь. Я на нем думаю. Это ужасно.

Но при этом я не сторонник мата в театре и в кино. Я не сторонник запретов, но и не сторонник мата, меня это оскорбляет.

Я очень люблю мат Александра Ширвиндта, Кости Райкина. Когда я понимаю, что это придает перца! Но я не выношу мат бытовой. Мат ради мата... Когда человек равен словам, которые он произносит.

Например, матом легче объяснять задачу актеру.

Жизнь?! Я искренне хочу, чтобы она не была такой короткой. При этом я не хочу потерять ни силу, ни разум. Чтобы до конца все сохранилось.

Я хочу делать то, что мне нравится. Мое счастье многих лет в том, что я делаю то, что мне хочется делать.

Я не хочу, чтобы это все заканчивалось. Я не хочу, чтобы изменялись мои отношения с теми, кто дает мне работу, чтобы не изменились эти отношения с теми, с кем я работаю. Я хочу по-прежнему смеяться над теми высказываниями, что мне запрещают или мне указывают, или мне что-то не дают. Когда я могу над этим смеяться, я счастлив. Я с ужасом боюсь, что если вдруг это станет реальностью...

ИЗ БИОГРАФИИ

Сергей Урсуляк родился в 1958 году в Петропавловске-Камчатском, ребенком жил в Магадане и Хабаровске. Выпускник Щукинского училища, работал актером, вел популярные программы на федеральных каналах. После окончания режиссерских курсов он ушел в режиссуру. В его фильмографии такие картины, как: «Ликвидация», «Тихий Дон», Жизнь и судьба», «Исаев».

Лауреат Государственной премии РФ, премии Правительства России.

Урсуляк пять раз был лауреатом кинопремии «Золотой орел» и дважды национальной кинематографической премии «Ника». Женат вторым браком на актрисе Лике Нифонтовой. Обе его дочери — актрисы.