Елена Образцова: «Все примадонны — дуры»
Я далек от оперы. Далек от слова «очень». На концерт мировой оперной дивы пошел только из-за осознания масштаба звезды. Хотелось прикоснуться и услышать. К концу первого отделения перестала болеть открывшаяся накануне язва. Ее зарубцевал голос певицы? Возможно. Почему нет? Если опера может творить чудеса с человеческой душой, то что ей стоит приструнить более банальный орган... После концерта я честно признался артистке про себя, про оперу и про желудок. Образцова улыбнулась: «Спасибо, вы не представляете, чего стоят ваши слова...»
Фото: ru.wikipedia.org
Самая бездарная ученица
Самое первое воспоминание детства? Меня петух клюнул, не помню, в какое место. Но я орала как сумасшедшая. Мне было года два, но запомнила это на всю жизнь.
Войну очень хорошо помню. Я была в блокадном Ленинграде. Голод, холод и самое страшное — замерзшие трупы людей. Которые, как хворост, лежали на улице. Слава Богу, что морозы были под 40 градусов и не было никакой заразы, никакой эпидемии. Голод в генах остался навсегда. Я всегда все доедаю. Кусочек хлеба не могу выбросить.
Война очень рано сделала меня взрослой и научила ценить жизнь. Я убеждена, что те, кто пережил блокаду, жизнь ценят по-особому.
Хорошо помню, как нас с мамой вывозили по Ладоге на одной из последних машин. Мы ехали стоя, без остановок, и люди все свои «дела» делали прямо в машине. Помню, как перед нами машина ушла в полынью: тот крик людской и сейчас стоит у меня в ушах. Мама меня прижимала костями к кабине, у нее остались к тому времени кожа и кости. Вот так мы ехали до Вологодской области.
Война очень рано сделала меня взрослой и научила ценить жизнь. Я убеждена, что те, кто пережил блокаду, жизнь ценят по-особому.
Я ленинградка, санкт-петербурженкой так и не стала. Мне мой Ленинград дал очень многое. Понимать прекрасное научилась благодаря этому городу и его людям. Люди там были интеллигентные, бесхитростные и незлобные.
Черная тарелка репродуктора приносила в мое детство оперы из Большого театра. Не будь той тарелки, еще вопрос, что получилось бы из нашего поколения. Благодаря репродуктору я и поступила учиться в консерваторию.
Моя педагогиня всегда говорила: «У меня никогда не было такой талантливой и такой бездарной ученицы, как ты». Почему? Ну, мне Боженька много дал, но я никогда не хотела учиться, как кто-то мне велел. Я всегда пела и пою как хочу, а не как велели. Никогда не понимала, чего от меня хочет педагог. Помню, поехала на конкурс и спела так, как сочла нужным — и был успех. Потом у меня появились глубокие грудные ноты, мне говорили: это опасно, ты потеряешь голос, пой, как все. Не послушала и, слава Богу, не потеряла ни ноты, ни голос.
Не нам хоронить оперу
Единственные, кто мне не подчинились — это Кармен и Графиня в «Пиковой даме». Я им подчинилась. Это была мистика, я никогда не знала в этих партиях, что будет дальше. Первый раз я пела Кармен на Канарских островах. Когда меня убил Хозе, я умерла почти по-настоящему. Помню, думала, зачем я так рано умерла, молодая ведь еще совсем. И была по-настоящему рада, когда меня привели в чувство.
Почему о сегодняшней жизни не пишут оперы? Все озабочены деньгами, всякими дурацкими глупостями, потому и пишут только о том, чем озабочены. Жить сегодня стало некогда, страсти переживать некогда, все сидят в компьютерах. Сейчас время такое — не до оперы.
Хотя талантливой молодежи очень много. В музыкальный центр, которым я руковожу в Санкт–Петербурге, приезжают ребятишки отовсюду. Оперное искусство не умирает. Не мы его придумали, и не нам его хоронить. Вот шел на Первом канале проект «Голос», и там даже пытались арии петь. Но таким попсовым способом оперу популяризировать не надо. В этом есть некое дурновкусие.
Жить сегодня стало некогда, страсти переживать некогда, все сидят в компьютерах. Сейчас время такое — не до оперы.
Как-то приехал из Франции один мой дружочек на очередное мое столетие, и мы с ним исполняли дуэт Самсона и Далилы. Он пел Самсона, я — Далилу, было смешно. Это можно камерно, приватно, подурачиться. Но выходить с оперными импровизациями на аудиторию страны не нужно.
Сегодня пошла тенденция ставить оперы с какой- то идиотической, кретинской режиссурой — специально, чтобы шокировать людей. Что делать в такой ситуации? Не участвовать! Был случай: прилетела я в Италию петь «Кармен», на репетиции вышел Эскамильо в красных трусах и стал изображать из себя боксера. Я не поняла этот великий художественный замысел и в этот же день улетела домой.
Не так давно в Большом театре детей приводили на сказку Пушкина «Руслан и Людмила». Во время действа артисты стали имитировать во всей физиологической красе любовь. Деткам прикрывали ладонью глазки и уводили со спектакля. Это все просто ужасно. Другого слова нет. Думаю, что это все делается по специальному заданию — дискредитировать оперу.
Все примадонны — дуры
Знаете, многое из того, что делается сегодня в культуре, мне не нравится. Убрали из школьной программы уроки пения: ну, надо же до такого додуматься?! В пении всегда была и есть русская соборность, за столом сидели и всегда пели. Дети росли в этой среде, бегали возле стола и впитывали в себя все это песенно-народное. Живое. Никто не думает, что этим самым мы подрубаем российские корни.
В моем возрасте я цепляюсь за каждый концерт и очень много езжу по гастролям, хочу продлить свою творческую жизнь. Знаете, что больше всего люблю на концертах? Тишину. Когда я пою, в зале ни шороха — и это не мертвая тишина, а самая живая для артиста, самая говорящая.
В моем возрасте я цепляюсь за каждый концерт и очень много езжу по гастролям, хочу продлить свою творческую жизнь.
Я по сей день очень волнуюсь перед каждым выступлением. Хотя на сцене почти 50 лет. В моем возрасте вообще петь надо очень хорошо, а то скажут: «Сидела бы, бабка, у себя дома». (Смеется.)
Годы свои никогда не скрываю, мне 73. Знаешь, когда человек состоялся — а я состоялась как женщина, как мама, как бабушка и как певица — мне ничего не надо ни убавлять, ни прибавлять. У меня всего достаточно. Я самодостаточная. Когда чего-то не хватает, начинаются имиджи: что-то сказать, что-то не сказать. А я говорю все, что думаю.
Когда я начинала петь, мне мой папа сказал: «Не вздумай быть примадонной, они все дуры» И это правда. Дуры — потому что, когда чего-то не хватает, начинают делать вид, что-то строить из себя. А надо просто заниматься своим делом. И без всяких имиджей.
Конкурентная ли у меня профессия? На той ступеньке, на какой я стою, у меня со всеми очень теплые, дивные отношения. Зависти там просто быть не может. На другие ступеньки смотреть у меня нет ни времени, ни желания. Вообще, когда делом занимаешься, по сторонам особо некогда смотреть.
Когда я начинала петь, мне мой папа сказал: «Не вздумай быть примадонной, они все дуры».
Всегда считала, что концертмейстер — это половина успеха. Это как одна душа, как одна Муза. Когда умер Важа Чачава, с которым я работала несколько десятилетий, у меня депрессия была. Я никогда в жизни столько не плакала, как после его ухода. Это как кусок сердца от тебя отрывают. Концертмейстер для певицы — больше чем любовь.
Я — не Кощей Бессмертный
Сегодня сил на оперу уже нет, пою концерты. Чтобы иметь большой успех, я могла бы начинать и заканчивать концерты русскими народными песнями и романсами. Народ бы рыдал от счастья и топил меня в овациях. Но я сознательно этого не делаю, пою сложную музыку. Образовываю.
Сегодняшние подростки почти не знают Елену Образцову, они сидят в интернете, а там Елены Образцовой нет или ее очень мало. Если серьезно, то дело-то не во мне, а в образовании. Этот вопрос, кроме государства, никто не решит.
Дочка сейчас меня радует — она стала хорошо петь. Внук, слава Богу, не поет, двоих нас достаточно. Пение — это очень тяжело. Бесконечные поездки, смена часовых поясов, гостиницы, казенные постели. Все это непросто. Жизни как таковой нет, или совсем немного ее. Все подчинено профессии.
Сегодня модно ругать советскую власть, но при ней было очень много хорошего в образовании, в воспитании. Многие либералы шипят против единого учебника истории. Шипят, но умного ничего не предлагают. Мы с этим учебником и так опоздали — не скажу, на сколько лет, но на много. Вообще я очень жалею, что распалась великая держава по имени Советский Союз. Но прошлым не живу, спешу вперед.
Пение — это очень тяжело. Бесконечные поездки, смена часовых поясов, гостиницы, казенные постели.
Жизнь распланирована на полтора года с точностью до недели. На большее не планирую. Возраст. Я же не Кощей Бессмертный. Голос от Бога. Все, что касается техники пения и усердия — это уже мой труд.
В театре «Сатиры» с Ольгой Аросевой и Верочкой Васильевой играем смешную пьесу «Реквием по Радамесу». Три старушки-певицы вспоминают свою жизнь, смешная история. Когда Аросева поет арию «Риголетто», то все умирают от смеха.
Драматический театр — это очень интересно для меня. Благодарна за то, что судьба свела с Романом Виктюком, я играла в его спектаклях. Виктюк — фантастический режиссер, очень образованный. Но он, дурачок, напускает на себя порой всякие глупости, матершину. Может, это способ защиты гениального человека. Может.
Жизнь принимаю смиренно
Сейчас я смерти не боюсь, пришло понимание, что душа бессмертна, умирает наша оболочка, плоть. Шкурка умирает, а все, что мы накопили, познали — это бессмертно.
Был один случай в жизни, после которого я стала смиренно принимать все, что дает Судьба…
Я лет сорок мучилась мигренью и как-то, уже будучи известной певицей, со званиями и титулами, с очередным приступом, попала в «кремлевскую» больницу. Все вокруг бегают, ножкой шаркают передо мной, а у меня боли адские. Кажется, что в голову медленно вбивают гвоздь, и от отчаяния я стала причитать. Господи, ну за что мне это?! Когда это все кончится?! И все в таком духе. Вдруг в палату заходит здоровая такая, дородная санитарка. Посмотрела на меня и, по-волжски окая, говорит: «Ах ты, бесстыжая баба! Чего расклеилась? Видела бы ты, как люди неделями на стенку лезут от головной боли и яду просят, а у тебя несколько часов поболит и отпустит». Я в начале задохнулась, чуть с кровати не упала от услышанного. Потом поняла все и по сей день этой тетке благодарна за тот ушат холодной воды, который она меня вылила. Не надо думать, что у тебя хуже всех и ты самая несчастная. Терпеть надо. Терпеть!
Сейчас я смерти не боюсь, пришло понимание, что душа бессмертна, умирает наша оболочка, плоть.
Жизнь за окном? Конечно, понимаю, но многое не принимаю, многое заставляет меня страдать. Пенсии мизерные, их просто ни на что не хватает. Про меня речи нет, я еще пою, зарабатываю. Потом, я Герой Социалистического Труда, благодаря золотой звездочке пенсия у меня хорошая. А вот Тамарочка Синявская, Тамара Милашкина — народные артистки Советского Союза — получают маленькую пенсию и всегда говорят мне: «Лен, ну ты там по верхам ходишь, ну скажи ты им, что так же нельзя!» Говорю — не слышат. А ведь они не последние артистки этой страны, приносили государству колоссальную прибыль. На заграничных гастролях валюту в посольства мешками таскали. Помню, когда Советский Союз уже стал разваливаться, было такое время, что можно было валюту сдать, а можно и не сдать. Я сдавала все до копейки. Так воспитана. Хотя мне многие говорили: «Ну ты и дура».
Прощать совсем не трудно
Во мне очень много от отца. Люблю деревню и деревенских людей. Это все от папы, он меня научил их понимать. Помню, приезжали с ним в его деревню, он шел и со всеми здоровался. Я тогда не понимала этого. Отец говорил: «Тебе трудно человеку здоровья пожелать?» Папа научил меня многому, он меня сделал земной.
Люблю деревню и деревенских людей. Это все от папы. Он меня научил их понимать.
Папа научил меня каждый вечер чистить душу. Как спать ложусь, всегда прокручиваю день прошедший, анализирую, кого я обидела и кому что сделала плохого. И что мне нужно сделать завтра, чтобы исправить плохое, и перед кем нужно извиниться. Я всем подам руку, нерукоподаваемых у меня нет. Есть те, кому руку подала бы с неохотой, но подам. Пусть Господь их судит, а не я. Прощать совсем не трудно, просто надо понять, почему человек поступил так, а не иначе. Простила даже ту, о которой вы сейчас думаете… У вас в глазах ее имя написано. Да, Галину Павловну Вишневскую простила. То, что она в своей книге про меня написала, Бог ей за это судья. Простила и отпустила. И я вам буду очень благодарна, если не будете меня расспрашивать о деталях…
Важен ли в жизни случай?
Вообще в жизни все решает талант и случай! Таланту надо помогать. Обязательно! Мне помогали, конечно! И случай в жизни был. Все было. Меня в детстве не взяли в хор Дворца пионеров. Не взяли, потому что я не знала наизусть ни одной песенки. Впрочем, и до сих пор не знаю. У меня клавир, я пою по нотам и смотрю слова. А потом дожила до того, что Монсеррат Кабалье стояла передо мной на коленях. Вот она, жизнь, какая.
Сначала умереть, а потом перестать петь. И Боже сохрани, чтобы вышло по-другому.
Она опустилась на колени, потому что я накануне стояла перед ней на коленях просто сраженная ее талантом, когда она пела оперу Верди. Я сказала ей, что быть такого не может — так шикарно, так потрясающе петь. Я захотела подарить ей норковую горжетку — малюсенькую, я была худенькая, тоненькая. Она сказала: «Ой, Елена, эта горжетка мне только на шляпку!»
Она с юмором, мы очень дружим, потому что обе юморные тетки. На следующий день она упала передо мной на колени — я пела Кармен. Когда она завалилась, я ей сказала: «Придется вызывать домкрат, чтобы тебя поднять». Хохотали до слез.
Ну ладно, наговорила я тебе всего. Мне пора, до поезда еще больше ста километров ехать. Собираться надо. Чего от жизни хочу? Только одного: умереть раньше, чем перестать петь. Сначала умереть, а потом перестать петь. И Боже сохрани, чтобы вышло по-другому.
Р. S. Бог распорядился точно так, как она хотела. У Творца есть слух...
Из биографии
Елена Образцова — звезда мировой оперы. В 1964 году окончила Ленинградскую консерваторию. На выпускном экзамене в консерватории получила 5+. Такую оценку в Ленинградской консерватории по вокалу в последний раз ставили в 1924 году. С 1964-го Елена Образцова солистка Большого театра. Признана лучшей в ХХ веке исполнительницей партии Кармен, народная артистка СССР. Герой Социалистического Труда. Умерла в Германии 12 января 2015 года, похоронена на Новодевичьем кладбище в Москве.
Возрастная категория материалов: 18+
Амурская правда
от 09.01.2023
...Да, и последнее. Не нравится мне заголовок! Отдаёт «хайпом», дешёвой скандальной заманиловкой. Но это — МОЁ мнение. Никому (и автору в том числе) его не навязываю. Считаю, что это проходное высказывание — не главное в интервью. ...Повторюсь: сугубо МОЁ мнение. Другим, возможно, и нравится. Я же, не хочу смешиваться с такими «другими»!
— Nifashev SergeyЕщё несколько слов «про оперу». Считаю, что классические оперные произведения — это «лёгкая музыка» своего времени, во вкусах аристократических слоёв, для развлечения которых она, собственно, и сочинялась. Ну, не ставили перед собой создатели опер задачи сочинить некую нетленку на века, нечто монументальное. Надо им было, банально, прокормиться билетами на концерты, гонорарами от заказчиков... Тут логично будет «перекинуть мостик» к рассуждениям по поводу рок-опер, интересным произведениям, появившимся где-то в середине 70-х На слуху — «Иисус Христос — суперзвезда». Среди отечественных — «Орфей и Эвридика», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», «Юнона» и «Авось», идущая до сих пор с успехом, «Собор Парижской Богоматери», ария из которой стала своего рода национальной РУССКОЙ народной песней (помните: «Я душу дьяволу продам за ночь с торбой»?)... Сам я не специалист в этой области. Но очень хотелось бы ознакомиться с ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ мнением.
— Nifashev Sergey...Глубокий, содержательный человек. Наверное, это интервью следует почитать всем, кто «хочет в певцы». Есть интересный момент в разговоре — почему сейчас не пишут новые оперы. Думаю, само время сейчас такое: не до сложных, масштабных, высококультурных проектов. И следует, наверное, тщательно позаботиться о том, чтобы классическая опера сохранилась и продолжала жить дальше, как драгоценный реликт прошлого...
« — Я ленинградка, санкт-петербурженкой так и не стала» — отдельная ОГРОМНАЯ тема! Возможно, Александр Ярошенко ею займётся — через интервью с признанным ЛЕНИНГРАДСКИМ деятелем культуры. Или пусть эта тема будет побочной, но весьма заметной. Могу даже назвать достойного собеседника: директор Эрмитажа. Много в этой «ленинградской» теме важного и принципиального содержится... Думаю, и героиня интервью именно на это указывала, намекала.
— Nifashev Sergey