Александр Ярошенко

Монолог актрисы Елены Борзовой

Елена Борзова почти сожалеет, что так и не овладела гибкостью характера. И признается, что если бы могла — изменила бы какие-то фрагменты своей жизни. Но несмотря ни на что, искренне считает себя счастливой и успешной, ведь судьба свела ее с великими людьми, подарила массу необыкновенных встреч, хотя и устроила немало испытаний. Очень важно найти себя, утверждает звезда театра и кино, но еще важнее — себя не потерять.

«Черный квадрат» на сцене

— Я москвичка, а родители мои были деревенские, но почти всю жизнь прожили в столице. Работали инженерами, папа прошел войну, рано ушел из жизни.

Я достаточно рано стала формироваться как личность, очень много читала, понимала несовершенство жизни. Помню, как вздохнули люди во время хрущевской оттепели.

И интуитивно понимала, когда эта самая оттепель закончилась. Мне никто этого не говорил, я сама понимала. Всегда кишками чувствовала неправду и формализм.

Я окончила школу-студию МХАТ, навсегда благодарна ей за ту человеческую основу, которую нам там заложили. Мастер нам сразу сказал, что у нас нет личной жизни и болезней. Актер может не выйти на сцену по одной причине, название которой — смерть. Других причин не существует. Еще на всю жизнь запомнила слова педагога: «Блевать, мочиться и давить клопов на сцене нельзя». Сегодня мы это видим сплошь и рядом.

Сцена — выше пола, выше земли. Это не значит, что мы не говорим здесь о насущных, духовных и душевных проблемах. Говорим! Говорим ярко, энергично, отдаём свою душу. Но никогда нельзя говорить со сцены пошло! И когда утверждают, что «Черный квадрат» Малевича — это живопись, я отвечаю: нет! Малевич сам сказал, что это не живопись, а конец живописи.

Голые мужики на сцене — это не искусство. Это квадрат Малевича. Не надо мне баню на сцене. Сцена — это кафедра.

У меня был период, я служила в Московском Новом драматическом театре. Меня там съедали поедом, я его называла: Новый травматический театр. Однажды мне один актер говорит: ты уже должна умереть, а ты всё ходишь, улыбаешься.

Я ответила: это вы живете этим, а я негативом жить не хочу и не буду.

За роль белорусской девушки Ганки из фильма «Люди на болоте» она получила Государственную премию СССР.

Меня снимали с роли — я брала мяч, ракетку и уходила в Лосиноостровский парк. Там стояла избушка, и я по ней шарашила мячом что было сил. Разогреюсь, краснощекая. Возвращаюсь в театр — розовая, счастливая. А они понять не могли, как это так: меня сняли с роли, а я хожу румяная и улыбаюсь.

Никогда виду не подавала, хотя страдала очень сильно. Даже в больницу попала.

Боря Невзоров мне как-то сказал: «Лен, ты что как палка? Не гнешься. Гнуться не будешь — сломают…» Он учил, что надо слушать, но делать по-своему.

Люди часто говорят, что в своей жизни ничего не меняли бы. А я бы поменяла многое. Жизнь дорого берет, но крепко учит. Несгибаемой палкой жить трудно и малопродуктивно.

Обожаемые «Песняры»

— Писатель Иван Мележ — это белорусский Шолохов. Раньше в России в школьной программе дети проходили произведения Михаила Шолохова, а в Беларуси — Ивана Мележа. Его трилогия «Люди на болоте» (18+) — это, бесспорно, классика.

Там очень точно выписан характер народа, многие белорусы сверяют свой внутренний ментальный камертон с образами, прописанными Мележом.

Почему меня Беларусь поразила с первого раза, влюбила в себя? Я там увидела на удивление гармоничных людей, трудолюбивых, добрых, настроенных на самоотдачу.

Когда приехала на сьемки, во мне веса было сорок пять килограммов. У меня с молодости больной желудок, не могла есть кинокорм, который нам давали. Меня белорусские крестьянки жалели и домашней едой кормили.

Если честно, моя влюбленность в Беларусь началась еще в школе. Я влюбилась в творчество ансамбля «Песняры». Это была такая любовь — словами не передать! Я школьницей ходила на их концерты в Москве, пластинки заезживала едва ли не до дыр.

Часами могла слушать. Я еще тогда стала учить музыкальный и очень теплый белорусский язык по их песням, влюбилась в него.

Я была городская девушка, которая смертельно боялась коров и комаров. Сама себе не раз задавала вопрос, почему меня утвердили на роль героини в картине «Люди на болоте» Ганны Чернушки?

Что-то во мне увидел режиссер картины. Я приехала на пробы в депрессивном состоянии — меня не утвердили на роль в другом фильме.

Мне предлагают сыграть сцену Хадоськи, драматичный диалог с Евхимом. Я честно играю, плачу по-настоящему. Вдруг входит дядька с палкой в руках. Это был режиссер картины Виктор Туров, я до этого его в глаза не видела. Он посмотрел, потом меня подзывает — и просит импровизационно сыграть пару сцен. Я сыграла. После этого я улетела на гастроли во Владивосток, там и получила телеграмму о том, что меня утвердили на главную роль Ганны. Никогда не забуду — я скакала на сетке кровати, как на батуте. Говорила: «Какая глупость, я же тощая, мне нужно два раза на сцену выйти, чтобы меня увидели. А там нужна девка — кровь с молоком…»

Когда приехала на сьемки, во мне веса было сорок пять килограммов. Снимали картину в Березинском заповеднике, что в Витебской области. Большинство сцен снимали в селе Волова Гора.

В первый съемочный день режиссер дает мне серп и говорит: «Иди жито жать». «Это как?» — удивленно спросила я.

Всему меня научили сельские бабули, которые снимались в массовках. И жито жать, и онучи завязывать, в лаптях ходить, и тыльной стороной руки по-крестьянски нос вытирать.

Атмосфера на съемках была идеальная. Режиссер не рассказывал о сверхзадачах, он создал атмосферу, которая была нужна для картины. Нам давали свободу. Оператор подстраивался под состояние актера, а не актер под оператора.

Озвучка получилась с первого раза. На съемках говорили по-русски, а озвучивали уже на белорусском. Вернее, на суржике — так, как говорят люди на Пинщине, это где Пинские болота.

Белорусский вокзал

— Я ходила по деревенским хатам, разговаривала с женщинами. Всё подмечала, впитывала. Люди мне рассказывали, как войну пережили. Спокойно так, с достоинством, без надрыва и пафоса.

У меня с молодости больной желудок, не могла есть кинокорм, который нам давали. Меня белорусские крестьянки жалели и домашней едой кормили.

На озвучивании второй режиссер, которая прекрасно говорила на белорусском, помогала нам. У меня быстро и легко всё получилось.

Беларусь так и осталась для меня второй родиной и родной сестрой. Очень люблю там бывать. Когда приезжаю на Белорусский вокзал и слышу запах поезда — мне сразу хочется сесть в вагон и поехать в Беларусь. И слава Богу, что мы, как в старые добрые времена, можем в Москве сесть в поезд и поехать в Минск.

Для меня это счастье. До слез.

Есть такое понятие, которое не передать словами. Это любовь. Вот у меня с Беларусью случилась любовь.

Моя Доронина

— Я работала в горьковском МХАТе, которым руководила Татьяна Доронина. Постараюсь быть объективной. Она, безусловно, великая актриса. Великая! Как режиссер Татьяна Васильевна послабей. В театре при ней была совершенно сталинская атмосфера, все друг на друга «стучали».

Я там играла в спектакле, Татьяна Васильевна посмотрела меня на репетиции. Она пришла тихо, я и не знала, что она в зале сидит. Дала мне высшую ставку и заключила со мной контракт на год.

Вдруг Доронина говорит: «Да вас в Америку пальцем помани, вы туда и сбежите…» Я как выдала тираду: триста лет мне нужна эта Америка, я — русский человек и люблю свою страну… Она не нашлась, что ответить и промолчала. И поняла, что проиграла.

Она со мной не разговаривала, я думала: значит так надо. Так у них принято.

За три дня до премьеры пришла Татьяна Васильевна и говорит: «Это переделываем, и это переделываем. Юбочку вам надо пониже, ноги кривые…»

«Хорошо, хорошо», — отвечаю я. Кривые ноги так кривые…

Там по ходу сюжета раненый лежит партнер, я над ним причитаю: «Зачем нам эта Америка, мы туда никогда не поедем». А у меня в это время второй муж остался в Америке, а я с ребенком на руках в Москве. Мне эта тема была больна и понятна. Я очень эмоционально играла. Вдруг Доронина говорит: «Да вас в Америку пальцем помани, вы туда и сбежите…»

Я как выдала тираду: триста лет мне нужна эта Америка, я — русский человек и люблю свою страну…

Она не нашлась, что ответить и промолчала. И поняла, что проиграла. А Татьяна Васильевна проигрывать ох как не любила. В эту минуту я свой контракт и расторгла.

Мы сыграли премьеру, был успех. Но на следующий год контракт со мной уже не продлили…

Трудное счастье

— У меня было три мужа, к сожалению. К сожалению! Я хотела выйти замуж один раз и на всю жизнь. В первом браке случился один нюанс, от которого мне пришлось с маленьким ребенком на руках сбежать к маме. Мы жили втроем, потом появился второй муж, тоже артист. Родился второй ребенок, муж уехал в Америку. Я один раз к нему съездила, второй — он не хочет возвращаться. У меня наступило отчаяние… Я рубанула по краю и всю эту американскую жизнь отсекла.

Прошло время, в моей жизни появился поэт Николай Николаевич Зиновьев. Сегодня у меня два взрослых сына, которые мне говорят, что я хорошая мама. Я их воспитала на русской классике и в православном духе.

Трудно ли жить с большим поэтом? Очень трудно! У нас с Колей были очень сложные отношения, первые пять лет мы не могли понять, жить нам вместе или нет? Всё время искрили, сходились и расходились.

Потом мы с ним зарегистрировали брак и повенчались. Первые три года жили просто замечательно. Строили дом, устраивали концерты. Потом пошла игра в одни ворота, я тащила всё на себе. Не стала рожать ребенка — Коля был большим ребенком.

Когда он тяжело заболел, я много лет ходила с ним по больничным коридорам.

Вообще Колю Зиновьева вначале полюбила за его стихи — я в них влюбилась, как только прочитала. Я не понимала это раздвоение: Коля в стихах один, в жизни другой.

Когда в очередной раз я от него уходила, то всегда думала: ну как этому человеку не поверить? Он же такие стихи пишет! И снова возвращалась.

Поэт напрямую соединен с космосом, с Богом, кому как удобнее. Ему стих идет сверху, он только записывает. Я так это поняла, прожив много лет с поэтом под одной крышей.

Он записывал строчки на салфетках, на огрызках бумаги, на каких-то клочках. Если не запишет — всё, строка уйдет. И не вернется.

Он был совершенно неземным человеком. Мог приехать на концерт в разных ботинках: один черный, другой коричневый.

Я благодарна Коле за всё! Четверть века, прожитые с ним, — это годы формирования моей души.

Я себя считаю успешным человеком. Скажу почему. Не потому, что я снялась в шестидесяти фильмах, а хотела бы в ста сняться. И не потому, что не сыграла то, что хотела сыграть.

Я успешна, потому что себя не потеряла. Я такая, какой хочу быть, а не та, которой меня хотел бы кто-то видеть.

Блиц-опрос

— Самое счастливое десятилетие вашей жизни?

— Вся жизнь счастливая. Счастливая даже тогда, когда были испытания.

— Есть вещи, о которых вы бы хотели забыть?

— Да! Но не назову. Я считаю себя греховным человеком.

— Вы употребляете ненормативную лексику?

— Да, бывает…

— Есть человек, которому вы при встрече не подадите руку?

— Нет, я всем подам руку.

— Вы сегодня могли бы влюбиться?

— Да, но не в кого.

— За что вы благодарны своим родителям?

— За доброту.

— Самое сексуальное место у мужчины?

— Не знаю.

— Шапка-невидимка или сапоги-скороходы?

— Сапоги-скороходы.

— Одно из самых трудных решений в жизни?

— Уйти от мужа.

— Вы думаете о смерти?

— Всё время.

— Что вам хочется от жизни?

— Чтобы заговорила моя младшая внучка.

Справка АП

Елена Борзова родилась в 1956 году в Москве. Выпускница школы-студии МХАТ, в кино дебютировала в 1973 году, снялась более чем в шестидесяти фильмах. Лауреат Государственной премии СССР.

Занимается педагогической деятельностью: ведет занятия по ораторскому искусству и сценической речи. Её третьим мужем был Николай Зиновьев, автор стихов более чем к 200 песням. Их пели Алла Пугачева, София Ротару, Валерий Леонтьев. Эти песни пели миллионы людей: «Паромщик», «Полет на дельтаплане», «Казанова», «Красная стрела». Елена Борзова — член Союза кинематографистов России и Союза театральных деятелей РФ.

Возрастная категория материалов: 18+