Польский актер и режиссер Ежи Штур в Благовещенске: «Я до сих пор враг для польских феминисток»

Ежи Штур на открытии фестиваля "Амурская осень – 2018». Фото: Андрей Ильинский

— Как вы стали актером кино?

— Поздно. Всю свою молодость я мечтал стать театральным актером. И я учился, чтобы играть на сцене. Сразу после окончания школы в 1965 году я поступил на филологический факультет Ягеллонского университета в Кракове, это старейший университет Европы. У меня диплом филолога. После я пошел в Высшую театральную школу, окончил ее. Мне повезло. Я попал в Старый театр в Кракове, в котором работали самые великие польские режиссеры. Анжей Вайда возглавлял постановочный цех, и я думал: моя судьба решилась, я буду служить театру. И так было около пяти лет. Я стал зрелым театральным актером, мне давали главные роли.

Однажды вечером я вышел из театра и увидел грустное существо в очках. Он обратился ко мне, сказал, что его зовут Кшиштов Кесьлёвский: «Я режиссер-документалист, но собираюсь снять художественный дебют. Я вас приглашаю в нем принять участие». Скажу откровенно, меня тогда это не сильно привлекло. Он сказал: «Эта роль пока не прописана, хорошо бы, чтобы вы сами что-то придумали. А если не получится, я вашу роль вычеркну. Съемки будут проходить на химическом заводе». Это ужас. У меня в этот момент родился сын. Все вело к тому, чтобы сказать ему «нет». Даже не знаю, почему я сказал «да».

Это был принципиально важный шаг в моей жизни, который изменил мою судьбу. У Кесьлёвского, с которым мы подружились, я сыграл в шести картинах. Ни один европейский актер столько не играл у него. Он мне показал важность и ответственность своего присутствия перед камерой. Он мне говорил: «Ведь ты всю жизнь рядишься в костюмы, произносишь чужие тексты, ты влезаешь в какую-то заведомую фикцию, а тут у тебя появляется возможность встать перед камерой в том, в чем ты есть, и рассказать о себе, о стране, с чем ты согласен, а что раздражает. Именно камера тебе дает этот шанс». Его воздействие на меня было таким огромным, что я перестал принимать предложения играть в костюмных ролях. Ну если ради смеха только — в «Сексмиссии», например, где я переоделся в женщину.

Это Кесьлёвский, это его знак. Это было сложное решение. Когда мне Анжей Вайда предлагал костюмные роли, я отказывался, несмотря на то что я его любимый театральный актер. Я у него сыграл много ролей на сцене: в «Бесах» и «Преступлении и наказании» Достоевского, в «Гамлете» Шекспира. А в кино я отказывал даже Анжею Вайде.

Так я превратился в киноактера. Я самоучка. Я не учился работе с камерой, сам это осваивал. Это совсем разные профессии — театральный актер и актер кино.

Кадр из к/ф «Кинолюбитель», 1979 год. Режиссер: Кшиштоф Кесьлёвский.  

— Вы помните свой дебют в кино, что чувствовали?

— Дебют в художественном кино был одновременно и у меня, и у Кесьлёвского. Я был первым профессиональным актером, кто с ним согласился работать. Франтишек Печка и я. Он же вообще не знал, как работать с актерами, он был документалистом, с ним работали люди с улицы. Его потрясало то, что мы способны повторить сцену. Не текст, не ситуацию, а чувства, энергию. Он говорил: «Это невероятно, ты на таком же эмоциональном подъеме говоришь «я люблю тебя», обращаясь к героине, как говорил несколько минут назад!» Он был потрясен, что можно повторить чувства.

И мы друг друга учили. Я учил его, что в кино не надо показывать чувства. В театре надо.

Я всегда говорю: в театре я играю для всех. Чтобы каждый из вас чувствовал, что я играю исключительно для вас, но я должен охватить весь зал. Я должен так сосредоточиться и владеть своим голосом, чтобы всех охватить своей энергией и удерживать. А когда я стою перед камерой, я обращаюсь к одному человеку, к каждому зрителю.

— Вы актер, которого любят режиссеры. Пригласив один раз, они приглашают вас многократно. С кем интереснее всего было работать, кого вспоминаете с особым теплом?

— Конечно, Кесьлёвского. Он меня сформировал. Но а потом я выбрал современную тематику. Всегда интересовался современными историями. И если бы сейчас мне надо было подвести итог, думаю, что больше на меня оказали влияние режиссеры, которые простыми словами могли мне сказать, что я только что сыграл. И таким режиссером был Кшиштоф Занусси. Я сам педагог и я понимаю, о чем речь. Студент играет, и через секунду я должен ему сказать, что он изобразил, я должен сформулировать. И Занусси так делает. Мне с ним всегда было приятно работать. Он был способен мне объяснить, что я показал и что он увидел.

— Вы следите за российским кино? И какую роль вы бы хотели сыграть в нем?

— Меня очень интересует российское кино. Несколько дней назад в Польше я смотрел фильм Кирилла Серебрянникова «Лето». Большое впечатление своей энергией произвел.

Невероятно уважаю Андрея Звягинцева. Ценю любую его картину. Я считаю, что он дает мне большой урок. И не только с художественной точки зрения, но и с нравственной. Я стараюсь следить за российским кино. Доказательство тому то, что я нахожусь здесь.

Сейчас я играю в трех повестях Чехова: «Медведь», «Сватовство», «За кулисами». Я пропагандист российской классики. На польском телевидении три года назад поставил «Ревизора», сам сыграл городничего. Чехова всего переиграл, но произведение всей моей жизни — «Вишневый сад». Студентом я играл Лопахина, потом Яшу, потом Епиходова. Это настолько прекрасное произведение! Меня ждет Гаев и Фирс, дай бог дожить (смеется).

У вас популярен фильм «Даун Хаус»? Я там сыграл с молодым Бондарчуком. Я любил играть в российском кино. «Дежавю» Одесской киностудии. Великолепные актеры. Это потрясающая история. Я мог там позволить себе плохо говорить по-русски, потому что играл американца. (смеется) «Доллары не деньги, рубли давай!»  

С Никитой Михалковым играл в фильме «Персона нон грата».

— Как вы решили стать режиссером? Ведь у вас была насыщенная актерская жизнь.

— Я вдруг увидел, что роль актера важна, но она не самая главная. С актером можно сделать многое: из большой роли сделать маленькую, из маленькой — большую, можно поменять голос, а можно вообще роль выкинуть из картины. Была у меня подруга, она сыграла в моем  фильме. С мужем пошла на премьеру, а там ее нет. Муж говорит: «И где ты снималась? Что ты делала? С любовником была!» Чуть до развода не дошло (смеется).

По-всякому бывает. Вроде бы ты актер серьезный и твоя роль. Но если ты любишь кино, начинаешь думать: пора брать ответственность за все происходящее. С одной стороны, быть хозяином всего, всей истории. А с другой стороны, я подумал: о чем я хочу рассказать? И вновь возвращается ко мне Кесьлёвский. Я постоянно слышу его слова: «У тебя есть возможность рассказать о себе». Каждая картина — это рассказ о себе, о проблемах, комплексах. Это мои личные рассказы. Это авторское кино. Это меня заинтересовало.

— Вам сложно играть и одновременно быть режиссером?

— Был период, когда я много играл в своих собственных фильмах. Я понял, насколько трудно играть в своих фильмах. В первую очередь — жуткое одиночество! Никто не говорит тебе ничего. Оператор вроде бы смотрит, но он смотрит на свои вещи — на свет, на второй план, нет ли ошибок. Он не скажет, как ты сыграл. Жуткое одиночество. Меня спасало то, что я был сценаристом своих картин. Когда я писал, то старался играть, думать, как я это буду играть. Это немного помогало. Но одиночество чудовищное.

Я сделал семь фильмов, в которых был актером, режиссером и сценаристом. За «Любовные истории» я получил приз в Венеции. Это открыло мне двери на европейские рынки.

Кадр из к/ф  «Любовные истории», 1997 год. 

— В «Любовных историях» у вас сыграла российская актриса Ирина Алферова. Как она попала к вам в фильм?

— Я написал сценарий, в фильме четыре эпизода. В одном из них рассказывается о поляке-военном, который учился в Москве, как много польских офицеров в то время, он влюбился в русскую женщину. Вдруг в Польше меняется режим, страна начала стремиться флиртовать с НАТО. Трусливый офицер решил завязать с этим романом. Он не отвечает на ее звонки. Она не понимает, почему он перестал отвечать и решает ехать в Польшу, разыскать его и спросить, что с ним случилось. Мои ассистентки, полячки, прочитали сценарий и подняли меня на смех: «Что это за глупость!? Такого быть не может! Какая женщина поедет его искать, чтобы так унизиться… Поехать в другую страну… Быть такого не может!»

Я подумал, может, я, правда, перегнул. Они так меня заклевали. Я организовал в Москве пробные съемки. Русское актерское агентство, с которым мы списались, предложило сразу 15 актрис в возрасте около 40 лет. Они пришли в польское посольство на съемки. Кандидатки все такие заслуженные, что мне даже стыдно было им предлагать учить и произносить текст. И тогда я подумал, что встану за камеру, буду их просто спрашивать: «Если бы вы были сильно влюблены, вы бы поехали в Варшаву искать своего любовника, чтобы узнать, что с ним случилось? Или это бред — женщина из России никогда не поедет?» Помню, Алферова открыла свои огромные глаза и говорит: «Если любит, так поедет…» Естественно! Я подумал: «Ах, вы мудрые польские дамочки! Не знаете русских женщин, которые если любят — все сделают!» (смеется) Ирина Алферова сыграла прекрасно, много каких-то моментов подсказала. Это было отличное сотрудничество.

Правда, она говорила, что поляки не умеют гримировать. Гримеры делали очень хороший, деликатный грим. Она говорила: «Поляки не умеют», и шла делать театральный грим. А я говорил: «Девчонки, сделайте что-нибудь, она же выглядит как статуя!» Полячки какими-то салфетками смоют его, а она увильнет и снова тон наложит. Но у нас был великолепный оператор Павел Эдельман, он делал чудеса света.

Ежи Штур с женой, сыном и дочерью. Фото: @BEATA WIELGOSZ.

— Расскажите о вашей семье. У вас сын и дочь, чем они занимаются?

— Сын (Мацей Штур — прим. АП.) — актер, более популярный чем я. Играет в театре, кино. Даже в России снимался в картине, это был сериал. Дочь — художник-график, много работает.

Жена —  скрипачка. Она уже не работает, но у нее свой женский квартет. Она объездила всю Европу. Мы с ней познакомились еще в детском саду. Всякое было. Снова мы встретились уже в институте. Консерватория, где она училась, и театральное училище в Кракове находятся под одной крышей. Я ее увидел спустя столько лет… Мы женаты 40 лет.

«Польские феминистки со мной не разговаривают»

— Мы сами не ожидали, что у картины «Сексмиссия, или Новые амазонки» будет такой успех. Есть страны, где эту картину вообще не поняли. Италия — им вообще не смешно. Немцы смеялись. В Польше ее воспринимают с политической точки зрения. Для поляков это культовая картина. Это разговор напрямую о тоталитарной системе, они были потрясены такой смелостью в то социалистическое время. Но до сих пор я враг для польских феминисток, они со мной не разговаривают. Они считают фильм диким, ужасным.

Картина вошла в историю мирового кино. Я помню, как в центре Кракова, где я живу, в парке ко мне подошла женщина с маленькой дочкой. Она говорит: «Вы меня извините, но дочь хочет вас спросить» — «Да, пожалуйста!» — «А вам больно было, когда вас замораживали?» (смеется) Я понял, что эта картина не исчезнет, дети верят.

Кадр из к/ф «Сексмиссия, или Новые амазонки», 1983 год. Режиссер: Юлиуш Махульский. 

Встреча с Тарковским: «Моя ностальгия — это не ваша ностальжи»

— Я помню встречу с режиссером Андреем Тарковским. Он сделал фильм в Италии с  Олегом Янковским в главной роли — «Ностальгия». Тарковский потребовал, чтобы название было написано на латыни — «Nostalghia». Это бы заставило итальянцев произносить его, как «ностальгхия», а не «ностальжи», что в итальянском означает «милое воспоминание». И вот в Милане идет пресс-конференция, на которой Тарковский представляет картину. Я узнал о ней и пошел. Итальянский журналист задает первый вопрос: «Что это за выверт такой с названием? Почему вы написали «ностальхия», а не «ностальжи». Он тихо так говорит (он всегда тихо говорил): «Потому что моя ностальгия — это не ваша ностальжи. Ностальгия — это боль, беда… А не вопрос: есть эту пиццу или вспомнить о другой. Когда я это услышал, у меня полились слезы. Он сказал: «Я даже не знаю, поймет ли меня здесь кто-нибудь». И я поднимаю руку: «Я понимаю!» Он меня спрашивает: «Ты откуда, парень?» — «Я из Польши» — «Да, славянин поймет». А потом я подружился с его женой и сыном, которые живут в Италии.

«Большое животное»: прокат в США — о таком можно только мечтать

— Я считаю, что это необычная, удивительная картина. По сценарию Кесьлёвского. Съемки проходили уже после его смерти. Сценарий случайно нашли в музее кинематографии во Франкфурте. Нашел польский режиссер и продюсер Януш Моргенштерн, и он мне предложил этот проект, предложил снять фильм и сыграть в нем главную роль. Это особая работа. Вы не представляете, какой успех она мне принесла! Я выиграл фестиваль в Карловых Варах. А потом — я не мог даже мечтать о таком — фильм купили в прокат в США! На Манхеттене был показ, и Вуди Аллен лично его представлял. Он до сих пор в США в прокате, что для европейской картины считается необычайной редкостью.

Кадр из к/ф «Большое животное», 2000 год. 

«Роли не выбирают»: встреча с Папой Римским

— Иоанн Павел II из Кракова. Когда он еще был польским кардиналом, часто посещал наш театр. Давным-давно он ведь сам начинал как актер. Он прекрасно понимал, что такое профессия актера. Часть его харизмы, магнетизма, состояла в том, что он знал эту профессию, знал, как обратиться к толпе. Так получилось, что под конец его епископата меня пригласили к Папе на обед в Ватикане. Он меня когда-то давно видел в спектакле по Адаму Мицкевичу «Дзяды», где я играю Вельзевула. И вот на обеде Папа говорит: «А я вас видел в театре». Не знаю, что ему ответить. Но у него же такое чувство юмора… Я говорю: «Да, но я играл дьявола». А он так через мгновение говорит, а глаза смеются: «Послушайте, роли не выбирают…» И на себя показывает (смеется).

Ежи Штур в фестивальном шатре «Амурской осени». Фото: Маргарита Морозова.

Автобиографическую книгу «Сердечная болезнь» держат в больницах

— Насколько лет назад я очень тяжело заболел. Практически одной ногой был там. И я начал писать книгу, как завещание для детей и близких. Вдруг во время болезни все, кто меня знают, оказали мне невероятную поддержку, писали письма, звонили. Это была невероятная помощь, которая мне показала, что они столько сделали для меня, а я для них и что я еще столько должен отдать.

Врачи эту книгу держат в отделениях в больницах, чтобы она помогала больным как терапевтическое средство. А это мой дневник: сегодня я посмотрел фильм, а вот прочитал статью… Я спросил, чем она помогает, что в ней терапевтического. Они говорят: «Тем, что вы хотели выжить. Что во время борьбы с болезнью хотели что-то прочитать, узнать, увидеть, чем-то поделиться с другими — каким-то мнением, ощущением, болью. Самая большая проблема для пациента — отсутствие боли, надежды». Я понял, что книга способна помогать людям. Когда я это понял, я стал специально так формулировать, чтобы книга выводила на радость, позитив. В ней появились анекдоты. Но это уже было сознательно так скомпоновано. И ведь мне становилось лучше, вот ведь что. 

Материал выходит при поддержке Мультибрендового Т.Т. магазина, расположенного по адресу: г.Благовещенск, ул.Амурская, 170, 44-30-00, 44-30-30, 44-50-50 www.tt-store.ru