• Фото: ИА «Амур.инфо»
  • Фото: Андрей Ильинский (Архив АП)

К сожалению, из‑за особенностей законодательства мы не вправе писать обо всем, что узнали в откровенных беседах. Даже народным судьям в ходе слушаний предоставлялись не все доказательства. Редакция попыталась дать слово и самому 29‑летнему Александру Эндерсу, к которому тоже есть вопросы. Мы созвонились с его братом и ждали ответного звонка. Однако на контакт с изданием оправданный так и не вышел.

Максим Коваль: 

«Я бился в суде присяжных один!»

Гособвинитель по делу гибели Веры Захаровой о загадках следствия и главных уликах

Александру Эндерсу было предъявлено обвинение по трем составам преступления, два из них относились к категории уголовных преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетней — эти события происходили с 10 по 30 августа и 8 сентября 2014 года. И третье — это умышленное особо тяжкое преступление, связанное с лишением жизни Веры Захаровой в связи с совершением в отношении ее насильственных действий сексуального характера. По всем трем эпизодам он был оправдан судом присяжных.

По первому эпизоду, предъявленному обвинением, — трое присяжных посчитали, что события имели место, а девять сказали, что деяние не доказано. По второму составу — о насильственных действиях сексуального характера в отношении Веры 8 сентября — голос «за» отдали пять присяжных и 7 посчитали, что этого не было. По третьему обвинению — в убийстве Веры — все 12 присяжных единодушно оправдали Эндерса. Такого проигрыша гособвинения в резонансном процессе — можно сказать, почти «всухую» — никто не ожидал.

— Я тоже был поражен таким решением присяжных, — не скрывает прокурор Максим Коваль, который поддерживал в областном суде обвинение. — Ночью после процесса я не спал, много думал об этом. И пришел к выводу — сами вопросы могли быть для восприятия присяжных сложными. Свое мнение я не изменил — все так же убежден в причастности и виновности Александра Эндерса в тех преступлениях, которые ему инкриминировали.

Вопросы присяжным вызывают вопросы

— Максим Владимирович, а кто составляет вопросы для присяжных?

— Первоначально список вопросов формирует суд и предлагает ознакомиться с ними обвинению, защите, а если потерпевший участвует в процессе, то и потерпевшему. Но мама убитой Веры Захаровой, после того как прошли прения, написала заявление о нежелании участвовать в процессе. Просила только приговор ей направить домой. С нашей стороны были определенные предложения по корректировке вопросов. Суд отчасти их принял во внимание, а отчасти нам отказал.

— Какие, на ваш взгляд, неясности могли возникнуть у судей из народа?

— Например, третий вопрос, который касался убийства Веры, был сформулирован таким образом, что он вытекал из предыдущих двух вопросов, где речь шла о насильственных действиях сексуального характера. Звучал он примерно так: доказано ли, что непосредственно после совершения действий, указанных в ранее заданных вопросах, после окончания уроков 8 сентября на заднем сиденье машины Вера Захарова была лишена жизни путем сдавливания шеи руками, что повлекло за собой в дальнейшем ее смерть.

Что могли ответить присяжные, если на два предыдущих вопроса они уже ответили: действий сексуального характера не было? Они тоже ответили «нет» — получается, что не было и убийства.

Мантры для обвинения

— Почему у присяжных не возникло даже сомнений, что Эндерс причастен к убийству?

— Дело составило порядка 100 томов, но доказательств мало. В процессе мы говорили об одних и тех же фактах, только трактовка у гособвинения и стороны защиты была разная. Взять, допустим, судебно-медицинскую экспертизу о причине смерти Веры. По материалам дела знаем, что 100‑процентно причина смерти девочки не установлена. От Веры что осталось? Череп и три косточки — все. Эксперты делали выводы на основании явки с повинной Эндерса — в результате чего может наступить асфиксия и, как следствие, смерть девочки от удушения.

Мы оглашали выводы, а защита сделала упор на описательной части экспертизы. Их аргумент, что во время смерти в результате асфиксии у человека наступает расслабление прямого кишечника — то есть могут быть испражнения. Были изъяты коврики из машины Эндерса, и следов испражнений там не обнаружено. Эксперт пояснял, что не в каждом случае такое может происходить. И потом, коврики были изъяты через 7 месяцев после убийства Веры!

По каждому из инкриминируемых Эндерсу эпизодов перед присяжными ставилось три основных вопроса. Первый: доказано ли, что имело место деяние, в совершении которого обвиняется подсудимый? Второй: доказано ли, что это совершил именно Эндерс? Третий: виновен ли подсудимый в совершении преступления?

Для меня в этом деле осталось загадкой то, что все родственники Веры как мантру повторяли, что Алескандр никогда не оставался с девочкой наедине. Вот никогда! Я спрашивал: а почему? У вас были какие‑то основания не доверять человеку, с которым у вас хорошие отношения в семье, с которым вместе живете? Почему вы не допускаете, что он мог остаться на какое‑то время с племянницей наедине? Но их основополагающий довод — такого не было.

Меня это наводит на определенные размышления. А для присяжных, возможно, это ни о чем не говорит. Тем более что сама потерпевшая не верит в то, что между Эндерсом и дочерью могли быть сексуальные отношения.

Чего не сказали присяжным

— Проблема еще в чем, — продолжил откровенный разговор гособвинитель. — Я знаю дело от корки до корки, судья его знает, защита все знает… Присяжные, вступая в процесс, ничего не знают. Возможно, они что‑то слышали из средств массовой информации. И даже сидя в зале заседаний, присяжные получают не полную информации по уголовному делу. Мы рады бы донести до них больше доказательств, но не можем — таковы правила суда присяжных.

— Чего такого вы не смогли сообщить присяжным?

— Мы даже не имеем права об этом рассказать! Мы намерены этот приговор обжаловать. Если с нами согласятся в Верховном суде, то, как понимаете, дело направят на новое судебное рассмотрение. Будет набираться новый состав присяжных заседателей. И чем меньше людей, которые потенциально могут стать судьями из народа, будет знать об этих обстоятельствах, тем лучше.

Потому что в суде будут спрашивать: осведомлены ли вы о характере преступления, в котором обвиняется подсудимый? Не создалось ли у кого‑то из вас, сюда пришедших, предубеждение относительно каких‑то обстоятельств дела, виновности или невиновности Эндерса? Если люди скажут: да, мы читали об этом, нам все известно, то они уже не могут быть судьями. И мы столкнемся с проблемой, что коллегию присяжных повторно собрать не сможем. И первую‑то коллегию собрали с большим трудом.

Мы не имели права сообщать присяжным никаких сведений, которые характеризуют Эндерса с плохой стороны. Перед ними, хоть и сидит в «клетке», симпатичный молодой человек, который внешне не тянет на уголовника — достаточно грамотно говорит, может себя как‑то преподнести. Для присяжных он чист. Конечно, он обвиняется в преступлениях, но прямых доказательств нет.

О главной улике

— Максим Владимирович, после оправдательного приговора Александр Эндерс заявил, что обвинение не представило «ни одной экспертизы, где говорилось бы о наличии именно его спермы». Как же так, ведь, по версии следствия, это было главной уликой?

— Основным нашим посылом к доказыванию было то, что через 6 месяцев после пропажи Веры были найдены ее останки и личные вещи, на которых обнаружены биологические следы Эндерса. Биологические следы — это слюна, моча, в том числе и сперма. Экспертам ставился вопрос, к чему конкретно это относится? Они в экспертизе написали, что не могут ответить. Но когда мы допрашивали эксперта, она пояснила: «В экспертизе мы не смогли написать, какая конкретно биологическая жидкость обнаружена на вещах Веры Захаровой, потому что мы должны это чем‑то подтвердить. Исследования могут быть визуальные и лабораторные. Лабораторным исследованием сперму мы не смогли подтвердить, потому что нам необходимо было израсходовать весь биологический материал. Тогда мы не смогли бы выделить ДНК и установить, чьи это следы. Нашли бы сперматозоид, сказали, что это сперма, а чья она? В первую очередь была цель — выделить ДНК».

9

вопросов задали присяжным заседателям, на которые они должны были ответить для вынесения вердикта

Но подчеркну: визуально эксперты определили, что биологические следы на одежде — это сперма. К такому выводу они пришли по характеру свечения в инфракрасном цвете, поскольку бело-голубое свечение дает только сперма. Плюс белесоватый оттенок биологической жидкости придает цинк. А цинк — это единственное вещество, которое содержится только в сперме. И эксперт об этом на допросе говорила. Мы вчера с ней созванивались. Она удивлена: я же вроде понятно все объяснила. Это следствию было понятно, мне — гособвинителю понятно. А защита это использовала в свою пользу.

Биологические следы обнаружены на юбке, колготках и курточке. Курточку от формы Вера всегда оставляла в коридоре на вешалке. Юбку и колготки 7 сентября бабушка стирала в стиральной машинке с добавлением порошка. А «химия» направлена на удаление всяческих пятен. Все учителя говорят, что Вера пришла 8 сентября в школу в чистой одежде, никаких пятен у нее не было.

Биологические следы Эндерса на одежде девочки — это единственное, на что мы опирались. Потому что свидетелей очевидцев у нас нет. Следствие установило, что Вера была убита 8 сентября после 12 часов 50 минут — все! Когда преступление было окончено, как точно Вера умерла, все это мы знаем только из явки с повинной.

— Но эта самая явка с повинной вызвала много вопросов.

— Хорошо, гипотетически я еще допускаю, что Эндерса заставили написать, как он совершил убийство, какие действия с девочкой совершал. На одежде Веры есть его сперма — как она туда попала? Но о событиях с 10 по 30 августа, о его сексуальных притязаниях к неродной племяннице Вере в эти дни ведь никто ничего не знал. Он сам об этом сообщил, облегчив свои душевные терзания, скажем, так.

Что поразило не только меня, как гособвинителя: присяжные не признали даже то, что было такое событие, как лишение девочки жизни. И я не знаю, почему не признали — потому что вина Эндерса не доказана или потому что присяжные посчитали, что преступление произошло при каких‑то других обстоятельствах?!

— Вы не можете это уточнить?

— Нет. Это не допускается. К сожалению, для нас это останется загадкой. Наша система правосудия с участием присяжных существенно отличается, к примеру, от американской системы, на которую все в мире равняются. Там сторона защиты не знает, какие обвинения представит в суде сторона обвинения. Она не знает доказательств, стороны входят в процесс — и начинается состязание. Прокурор берет слово: вот у меня есть то, есть это, я вам показываю вещественные доказательства. И защита по ходу пытается выстроить свою версию. Присяжные за этим наблюдают.

— А в наших судах присяжных разве не так?

— А у нас обвиняемый еще в ходе предварительного следствия знакомится со всеми материалами, он имеет право делать все копии и прочее, прочее. В процесс он идет уже подготовленный — знает, какие, собственно, доказательства против него будут представлены. И при этом же еще может предъявлять свои доказательства, о которых мы даже не догадываемся, что и было в процессе — сторона защиты заявила о двух свидетелях, которые были допрошены.

Повинился — и от своих слов отказался

— Возвращаясь к явке с повинной Эндерса. Отец заявлял, что сын «не выдержал пыток, поэтому дал признательные показания».

— По этому факту проводилась проверка следственными органами. Но что самое главное для меня, для моих внутренних убеждений — когда Эндерса привезли в ИВС, его сразу же освидетельствовали. Никаких повреждений у него не было. И как только он написал явку с повинной, его снова взяли на освидетельствование. Его полностью с головы до ног внимательно осмотрели эксперты-медики — никаких телесных повреждений не было. И тем не менее уже в процессе Эндерс начал говорить присяжным, якобы у него были на теле синяки, но эксперт их не описал… Это способ защиты.

Когда Эндерса задержали, его сначала одного поместили в камеру для административно задержанных, потому что там имеется система видеонаблюдения. И сотрудники ИВС говорят: мы всю ночь не спускали глаз с мониторов — наблюдали, чтобы он с собой ничего не сделал. Затем его перевели в другую камеру, где на тот момент содержался задержанный — он проходил по делу о сбыте наркотиков. Для участия в процессе нам пришлось этапировать этого свидетеля в Благовещенск из Сибири. Явка с повинной была написана Эндерсом в его присутствии.

— Вы убеждены, что Эндерс написал ее добровольно?

— Мы проверяли законность получения этой явки. Сторона защиты активно противилась представлению этого чистосердечного признания. Поэтому мы вызывали и следователя, и сотрудников ИВС, вызывали правозащитника и допрашивали в процессе. Но присяжные показаний этих должностных лиц не слышали. Процедура получения явки с повинной исследовалась судом без присяжных. Поэтому они не могли оценить качество данного доказательства.

1

год и 10 месяцев провел за решеткой Александр Эндерс, дожидаясь суда. Сразу после освобождения он поехал в Белогорск к семье — как признался журналистам оправданный, он не видел свою дочь почти два года

Попробуйте представить: что должен испытывать человек ранее не судимый, который впервые попадает в эту систему и реально осознает, что преступления, в которых его обвиняют, не приветствуются в преступной среде. Конечно, Эндерс был психологически в подавленном состоянии. И действительно мог написать явку с повинной. Но потом появляется защитник по соглашению, нанятый отцом. И когда ему объяснили, что можно избежать наказания, он идет в отказ.

В связи с противоречиями в суде перед присяжными частично были оглашены показания свидетеля, в присутствии которого он давал признательные показания. Защита всячески пыталась вызвать к ним недоверие. «Эндерс вам излил душу как родному человеку, а сколько вы до этого были знакомы?» — спросил защитник. Ответ: «Пять часов». Нетрудно предположить, как присяжные восприняли это эмоционально: с какого бы такого перепугу Эндерс разоткровенничался с малознакомым ему человеком? А по тюремным традициям, когда человек заходит в камеру, он обязан представиться: кто он по жизни и за что сюда попал. И откровенный разговор вполне мог состояться.

Свое мнение я не изменил — все так же убежден в причастности и виновности Александра Эндерса в тех преступлениях, которые ему инкриминировали.

Еще один момент, касающийся показаний данного свидетеля. Когда мы решали вопрос о допустимости доказательств, свидетель сообщил суду, что через месяц они с Эндерсом опять встретились в СИЗО. Эндерс подошел к нему и стал извиняться: мол, так и так, извини, но я на тебя написал заявление, будто ты на меня оказывал давление. Эти сведения до присяжных тоже не доводились.

— Что будет дальше?

— 13 апреля состоится обсуждение присяжного вердикта, затем будет вынесено итоговое решение. Приговор, понятно, будет оправдательный. Другого не дано: вердикт присяжных заседателей обязателен для суда. После этого мы будем знакомиться с протоколом судебного заседания. Решение суда с участием присяжных можно отменить только по каким‑то существенным процессуальным нарушениям, которые могли повлечь за собой, допустим, предвзятое отношение присяжных. Одним из оснований обжалования вердикта со стороны гособвинения в Верховном суде России станет постановка вопросов для присяжных заседателей.

«Меня удивила позиция мамы Веры»

— Самое обидное, что из всех сторон — участников процесса — обжалование вердикта присяжных в Верховном суде России нужно только гособвинению. Даже самой потерпевшей это не нужно. Она не верит в виновность Эндерса, в его причастность к преступлению. В моей практике это первый такой случай, когда потерпевшая безоговорочно не верит следствию, — удивляется прокурор Максим Коваль, который был гособвинителем по многим уголовным делам, а с участием присяжных это уже пятый процесс. — Мать трагически погибшей Веры Захаровой была достаточно спокойна. Многое в словах и поступках этой женщины мне трудно понять. Ведь она была в первых рядах, собирая голоса для петиции в поддержку Эндерса, когда его задержали. Если в других процессах потерпевший — это мой помощник, который своим душевным переживанием, эмоциональным выступлением может повлиять на мнение присяжных, то здесь я бился один.

МНЕНИЕ ПРИСЯЖНОГО

«Веских доказательств вины Эндерса не было»

— После оглашения вердикта присяжных в прессе растиражировали такое мнение, что мы приняли абсурдное решение. Нам были заданы три основных вопроса. Самый первый из них мне был непонятен и вообще показался странным. Точную формулировку сейчас уже не повторю, но его суть касалась насильственных действий в отношении несовершеннолетней. Почему странным? Потому, что в ходе судебного процесса этот момент практически не обсуждался. И прямых доказательств представлено не было. Обвинение строилось на основании признательных показаний, которые дал сам Александр Эндерс, а потом от них отказался. Гособвинение вызвало свидетеля по этому вопросу — сокамерника Эндерса по СИЗО, которому он во всех красках рассказал детали преступления. Это очень смущало. Слабо верится в то, что преступник может рассказать такие подробности незнакомому человеку. Других доказательств не было. Тем не менее трое из присяжных посчитали, что факт насильственных действий был доказан, а девять — что нет. Объяснений от Эндерса по поводу своих признательных показаний нам услышать не удалось. Потому что после его фразы «всем известно, как добываются такие сведения», судья приостановил процесс и попросил присяжных не брать во внимание эти слова Эндерса при вынесении вердикта. Затем нас вывели из зала, а с подсудимым, по‑видимому, была проведена беседа на предмет, что он может говорить, обращаясь к присяжным, а что нет.

Не вызвало сомнений, что найденные останки принадлежат Вере Захаровой, чего нельзя сказать о генетическом материале Эндерса, обнаруженном на вещах девочки. На суде нам показывали все вещи Веры, кроме блузки: трусики, колготки, туфли, юбку, пиджак. На вещах были вырезаны клочки ткани, которые были отправлены на экспертизу. В ней говорилось, что на вещах был обнаружен эпителий и прочие вещи, но не сперма. О сперме в экспертизе речи не было. При этом обнаруженный генетический материал, по заключению экспертов, принадлежал Вере Захаровой, Александру Эндерсу и «иным лицам». Что значит «иным лицам», осталось загадкой. При этом эксперт на суде отметил, что 100‑процентную достоверность исследования не дают.

В целом было очень мало информации, чтобы составить объективное мнение. У присяжных была возможность задавать вопросы: мы их писали на бумажках, которые передавали судье. Он зачитывал их, однако многие вопросы не озвучивал, и они, по сути, остались без ответа. В частности, мы спрашивали про автомобиль Эндерса, на котором он якобы вез Веру, про вышки сотовой связи, которые фиксировали телефонные звонки. В конечном счете присяжные посчитали, что Эндерс не причастен к смерти Веры Захаровой, а преступление было совершено кем‑то другим и при других обстоятельствах. Сторона защиты предоставила свидетелей, которые подтвердили, что подсудимый в момент преступления находился в другом месте. Об этом говорил и биллинг его мобильного телефона. Веских доказательств того, что Эндерс виновен, сторона обвинения предоставить не смогла.

 

Тайны присяжного: «Неуютно, когда обвиняемый в убийстве смотрит на тебя»

Возрастная категория материалов: 18+