Знаю, что теперь мне будет тяжело подняться на борт теплохода. Вопреки разуму моя душа будет невольно ждать встречи с ним. Потом, конечно, это пройдет. Но поначалу... Отец на вахте его не заменял Интервью у капитана я взял еще в августе прошлого года и хотел его опубликовать к началу нынешней навигации под рубрикой "Наш современник". Виктор Григорьевич отобрал по моей просьбе несколько фотографий из домашнего альбома. Увы, этих строчек он уже не прочтет никогда. Но ведь недаром говорили древние: "Человек жив до тех пор, пока о нем помнят". У капитана была шикарная каюта. Не в плане отделки - евроремонтом там и не пахло. Просто это был настоящий музей. Картины, фотографии, модель парусника, баян, тромбон, а также много книг. Все это не покоилось мертвым грузом, а пребывало в действии. О вещах он увлеченно рассказывал, на инструментах с упоением играл. Капитан Котенко разбивал в пух и прах трафаретные суждения о представителях его профессии. Он практически не пил, не курил положенную трубку и не носил бороду. ...Поставил, помню, на стол икру, вынул из холодильника коньяк, разлил. Мне - в рюмку, себе - в маленькое нечто, чуть больше пробки от бутылки, что тут же потерялось в его огромных ручищах. - Допрашивай, - улыбнулся он. - Виктор Григорьевич, почему решили идти именно на флот? - Сам не знаю. С самого детства никем другим себя не представлял. Мама шила мне только матросскую форму. Рисовал корабли. Даже собаку свою назвал Моряком. - Родители способствовали выбору профессии? - По крайней мере, не мешали. Они были люди простые, но мудрые. На Дальний Восток прибыли в числе "пятитысячников". Отец руководил в селе Раздольном совхозом "Партизан". Занимался этим, можно сказать, всю жизнь. Назначали его председателем Тамбовского райисполкома, но через два года жители Раздольного обратились с просьбой: "Григорий Пантелеевич, умоляем, возвращайтесь назад". Вернулся. - Потом он стал Героем Социалистического Труда, был награжден орденами Ленина, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, "Знак Почета" и медалями. Был делегатом партсъезда. Скажите, помогал ли вам в жизни столь знаменитый отец? - Только в одном: я помнил, мне надо постоянно держать себя в определенных рамках, чтобы не скомпрометировать отца, быть достойным его. К сожалению, не всегда это получалось. О какой помощи может идти речь? Когда заходит разговор об этом, я отвечаю: "Отец за меня вахты не стоит, речные перекаты не проходит". Это где-то в конторке, на суше, наверное, влияет роль отца. А в нашей работе? За тысячу километров от него мне приходилось принимать серьезные решения. Сусличий жир и буддийская колонна - Одно из самых ярких воспоминаний детства? - переспрашивает капитан. - Может быть, вот это. Мой сосед умирал от туберкулеза. Тогда мы считали, что он старый дед, а было ему, как я потом вычитал из таблички надгробия, всего 47 лет. Узнали мы, мальчишки, что ему может помочь сусличий жир, и всей ватагой бросились отлавливать зверьков. За целый километр носили воду, заливали норы, чтобы выманить сусликов... Не помогла больному соседу наша помощь. Но я хорошо запомнил то первое в жизни чувство ответственности за жизнь другого человека, понимание того, что и от тебя что-то зависит. Виктор Григорьевич рассказывает о годах учебы в речном училище, о том, как буквально "заболел" Енисеем - могучей сибирской рекой, где проходил практику и мечтал работать. Предел его тогдашних желаний - стать первым механиком на большом красивом пароходе. Но влюбился в амурчанку и вынужден был остаться здесь. Думал - ненадолго, оказалось - навсегда, хотя "сердце так и осталось на Енисее". На многих суднах плавал Котенко. Первый корабль "СТ6-42" запомнил еще и потому, что его капитан Соколов, человек сложного характера, трижды не давал возможности молодому новичку сыграть свадьбу. Заставлял зачищать трюм каждый раз, едва "СТ" приходил в Благовещенск, спину не разрешал разогнуть. Ребята-коллеги просили: "Отпустите на берег человека. Жениться ему надо. А мы сами уберем все, что нужно". Но тот был излишне принципиальным. А механик Владимир Намоконов, наоборот, по-отечески встретив Виктора, оберегал его от сурового нрава командира. - Где сейчас Владимир Иванович?.. - вздыхает Котенко. - Найти бы, встретиться да поговорить! С детства у Виктора Григорьевича страсть к истории, к собиранию реликвий. В 12-летнем возрасте коллекционировал монеты. Были даже экземпляры времен царствования Петра Первого. Обнаружили как-то матросы двухсоткилограммовый камень, гладко обтесанный со всех сторон. Капитан вместе с командой грузит его на борт "Невельского", чтобы отвезти в благовещенский музей. Лежал он на берегу шестьсот лет никому не нужный, а тут вдруг "проснулся" учитель из ближнего поселка Тыр (Хабаровский край): "Отдайте назад! Нам самим нужен". Мирно и тихо объяснил Котенко: "Я уже обращался в Николаевский краеведческий музей. Они не проявили к этому камню никакого интереса". Непростой, оказывается, был тот камень - являлся основанием колонны буддийского храма... Теперь он хранится в Благовещенске в музее. Можно прийти посмотреть его, а также еще тринадцать фрагментов некогда разрушенного культового сооружения. Придет теплоход к поселку, туристы - кто куда. Кто за рыбой, кто просто отдыхает, а капитан берет лопату, мешок и выкапывает осколки древней старины. Отдавал в музей бесплатно: "Не откажите, возьмите на хранение!" Списывался и созванивался с музеями Сибири и Дальнего Востока, интересовался историей освоения амурских речных просторов. Обожал во время детских рейсов собирать ребятишек в музыкальном салоне, чтобы прочесть им интереснейшую лекцию о прошлом родного края, познакомить с фрагментами раскопок, показать коллекцию камней, которую он собирал на берегу Амура в течение многих лет. Историю не перепишешь Он понимал, что сейчас об этом мало пишется и говорится, а если и сообщается, то часто тенденциозно, избранно. - Я недавно написал письмо учительнице истории моего внука, - тяжело вздыхает он. - Зачем передергиваете исторические факты? Разве царя свергли большевики? Разве они развязали гражданскую войну, а не Краснов? Отпустили ведь белых офицеров на все четыре стороны под честное слово, с условием, что не устроят кровавую сечу. Разве Великую Отечественную войну выиграли не мы, а американцы? - О вашей любви к Есенину ходят легенды, - говорю я. - Уверяют, что вы знаете чуть ли не все его творчество наизусть. - Все, разумеется, нет. Но когда вчитываюсь в его стихи, понимаю: там вся наша жизнь. Та, что была, есть и будет. - У вас есть друзья? - Бог меня друзьями не обидел. Хотя есть, - улыбается, - такая поговорка: "Избавь меня, боже, от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь". Иногда она, конечно, справедлива. Но с друзьями мне повезло. - А если бы вы не были капитаном единственного в Амурской области теплохода, уверены, что было бы такое же количество приятелей и друзей? - Друзей - да. Тех, же кто считается другом, было бы значительно меньше. Да и слава богу! А вообще, - просит меня капитан, - лучше побольше напиши о моих друзьях. Они столько сделали в моей жизни, направили, помогли. А обо мне старайся поменьше. "Я еще нужен кораблю" Виктор Григорьевич, я не стану перечислять ваших друзей, о которых вы говорили тепло и задушевно. Они знают друг друга и встретились в тот черный от горя мартовский день, когда хоронили вас. Со всего Дальнего Востока приехали проводить в последний путь Капитана и Человека с большой буквы. Помнится, я спрашивал вас: "О чем сожалеете? Что не сделали в своей жизни?" А вы ответили: - Все мои сожаления ничего не стоят по сравнению с тем злом, что сделала новая власть. Я никогда не смогу принять это. Да, сортов копченой колбасы теперь выпустили десятки вариантов, но ведь беспризорных детей появились миллионы! И еще я спросил: - Есть ли у вас преемник? - Не знаю. Пока не собираюсь уходить с корабля. Считаю, что я ему еще нужен. Судьба распорядилась по-другому. Сердце доброго великана не выдержало. Власть "беспредельщиков" сыграла не последнюю роль в его слишком ранней кончине. Чувствуя себя неважно, лег в больницу. Врачи принялись готовить его к операции. Но сердце болело за судьбу теплохода. "Утек" от врачей, встретился с губернатором, предлагал на первый рейс собрать ветеранов войны и труда. Бегал по спонсорам, заскочил в музей... За теплоход боялся, не за свое здоровье. Не поднимись Виктор Григорьевич тогда с больничной койки, вероятно, жил бы до сих пор. Впрочем, капитан всегда отстаивал право на жизнь теплохода. Благодаря ему "Миклухо-Маклай" пока не пошел в качестве металлолома в соседний Китай, унаследовав судьбу теплохода "Невельской", не был продан новорусской "крутизне". Тогда бы детским приютам не видать двухнедельного отдыха на корабле как своих ушей. Так же, как и сотням других отдыхающих, не награбивших огромные состояния. Пойдет ли еще в рейсы теплоход "Миклухо-Маклай"? Ради памяти Виктора Григорьевича Котенко должен пойти. Мы не имеем права лишиться последнего.

Возрастная категория материалов: 18+