Мой друг Декабрист Рачковский

Одного мальчика, например, звали Новомир. Девочка по фамилии Черниговская носила имя Революция (в классе ее звали попросту Рева). Мы все были рождены в начале двадцатых, и нам давали имена, которые были созвучны времени, родившему Октябрьскую революцию. В Благовещенске проживала значительная прослойка поляков, сосланных на Дальний Восток после разгрома польского восстания. В нашем классе был ученик Рачковский, которому дали имя Декабрист в честь его деда-повстанца. Но товарищи звали его кратко - Декой. Дека благополучно жил в Благовещенске под солнцем сталинской конституции. В 1939 году его приняли в комсомол. Одной учебой он не удовлетворялся и в 8-м классе стал ходить еще и в кружок бокса. На переменах с напарником в вестибюле отрабатывал приемы. Я не подражал им, но с интересом наблюдал, как они, приговаривая "хук, хук", "апперкот", били воображаемого противника. Когда в школе организовали оркестр и хор, Дека запросто сел за барабан и ловко выбивал нужный ритм. Почему-то у меня это никак не получалось. В 9-м классе (1939 - 40 учебный год) нам надо было избрать старосту. Понятно, что единогласно проголосовали за Рачковского. И лучшего выбора не могло быть. Если многие мои одноклассники, в том числе и я, были щуплыми и совсем не мужественными мальчиками, то Дека выглядел почти взрослым мужчиной - природа дала ему хорошую фигуру, а бокс помог нарастить мускулатуру, выработать осанку, ходил он слегка раскачивающейся походкой, как будто под ним был не пол, а палуба. Такой староста не нуждался в помощи завуча или директора. Его мощная фигура вызывала уважение и подавляла всякую мысль о нарушении школьной дисциплины. Но при всех великолепных физических данных он был удивительно доброжелателен и терпим ко всем. Великая Отечественная война началась, когда мы были на каникулах после 9-го класса. В тот же день в нашей школе состоялось комсомольское собрание, на котором было принято решение: старшеклассникам ехать на строительство шоссейной дороги, способной дублировать нашу единственную тогда железную дорогу, соединяющую Дальний Восток со страной. Поехали все, кто остался в городе, но Декабриста с нами уже не было. Горвоенкомат работал круглые сутки и с трудом справлялся с призывом военнообязанных и массой добровольцев. Можете себе представить фигуру Деки Рачковского, если его, ученика 9-го класса, военкомат без тени сомнения призвал, отказывая многим хилым добровольцам. Деку отправили в Хабаровск в артиллерийско-минометное училище. Я бывал на территории этого училища в августе 1942 года, через полгода после того, как Деку отправили на фронт и он уже воевал. Я оказался на радиокурсах, которые даже забором не были отделены от училища. Двухэтажные казармы дореволюционной постройки, курсанты-артиллеристы в приличном обмундировании, с насмешкой относящиеся к нам, одетым в обноски третьей категории. Мы действительно выглядели оборванцами... Но это было в августе 1942 года. А до него прошел еще год учебы в школе. Это оказалось очень трудное время: 400 граммов хлеба в сутки и больше ничего - для человека, питающегося только из магазина. Раз в неделю весь учебный день был занят военным делом. Каждый вечер - четырехчасовой военный всеобуч. Домашние задания готовили на переменах (что успеешь прочесть), а письменные списывали у девочек - их жизнь была несколько легче нашей, и они, как правило, готовили дома письменные задания. Старшеклассницы занимались по программе курсов медсестер в своих же классах, и им не приходилось мерзнуть и выкладываться на строевых на плацу или тактических занятиях в поле. Мы же рыли противотанковые рвы и окопы вдоль берега Амура, а японцы с китайского берега наигрывали нам через мощные радиодинамики "Калинку-малинку". Издевались, давили на психику. А мы от их "концертов" становились еще упрямее и тверже в своем стремлении противостоять врагу. И вот однажды зимой в класс во время урока вошла директор школы и привела с собой... выпускника Хабаровского артиллерийско-минометного училища Декабриста Рачковского. В связи с окончанием училища ему, как отличнику учебы, дали трехдневное увольнение домой. Конечно, урок прервался, Деку обнимали, тормошили. А он, наш общий любимец и герой, сел за парту к Ире Стрельцовой (ее соседка перешла на свободное место), и началась долгая беседа. Вернее, Дека рассказывал об училище, новых своих товарищах, нелегкой учебе. Я запомнил две детали: во-первых, курсантов хорошо кормили, а во-вторых, часто ночью поднимали по тревоге, и они совершали марш-броски на несколько километров в полном боевом снаряжении. Минометы тащили на себе, и ему, как самому сильному и выносливому, "доверяли" нести плиту от миномета весом около пуда. Следующий урок тоже отдали Рачковскому. Дека рассказывал нам о том, как идет наступление нашей армии, уверял, что скоро наши возьмут Харьков. ...Увы, это произойдет только в августе 1943 года, через полтора года после визита Деки в нашу школу. Уже победой закончилось сражение на Курской дуге, мы уже наступали в Сумской области. Ночью над селом, в котором мы расположились, кружился наш "кукурузник" (ухо фронтовика легко отличает свой самолет от вражеского и даже узнает его марку). Несмотря на строжайшую светомаскировку, летчик заметил признаки села, выключил мотор и ликующим голосом крикнул в мегафон: "Товарищи, наши взяли Харьков!" Включил мотор и улетел... Три дня Дека приходил на наши занятия, три дня на переменах мы беседовали с ним, и младшие школьники с завистью на нас глядели. Три дня Дека сидел за одной партой с Ирой и уходил с нею из школы. И уехал - такова суровая воинская дисциплина, отпуск кончился. ...Мы, рожденные в 1924 году, прослужили почти пять лет и были демобилизованы лишь в марте 1947 года. Конечно, одним из первых дел по приезде домой были визиты к родным и знакомым, к одноклассникам и учителям. Я навестил маму нашего Декабриста (она работала в областной библиотеке) и от нее узнал, что Дека погиб в начале 1944 года на плацдарме под Запорожьем, будучи командиром батареи. Это для меня означало, что под Харьковом весной 1942 года он избежал окружения и в составе Воронежского фронта удерживал северный фас Сталинградского фронта, участвовал в разгроме группировки фельдмаршала Паулюса, наступал до Днепра и форсировал его. В тех местах пролегали и мои военные тропы. В январе 1944, когда заканчивалась подготовка к Корсунь-Шевченковской операции, немецкое командование попыталось смешать наши карты и нанесло тактический удар по 47-му стрелковому корпусу. Были небольшое отступление, переполненная войсками украинская деревня, где в хатах не то что лечь, но и сесть было невозможно. Я вышел из тесной прокуренной хаты. Улица была заполнена автомашинами. Среди них я увидел "додж" с открытым задним бортом кузова и лежащими в нем людьми. - Как можно спать на таком морозе? - спросил я у часового. - Тебе бы так спать! - с раздражением и даже, я бы сказал, истерично ответил он. - Это наш командир батареи и ребята, убитые во вчерашнем бою. Конечно, это была не единственная батарея, раздавленная немецкими танками, это были не единственные убитые наши воины. Но когда мать Рачковского рассказывала мне о гибели Деки, я вспомнил эту батарею. И в сердце толкнуло острой болью - воевали мы рядом...