Ранней осенью следующего года, когда Спартак Гарсиашвили привел сюда основные силы отряда, здесь уже располагался крохотный поселок - пара общежитий, баня, четыре щитовых коттеджа, приспособленные под клуб, амбулаторию, столовую, школу. А еще через год-полтора как-то не верилось, что уютное селение с нарядными домами-теремами, согревающими под своими крышами полторы тысячи человек, выросло за два года. - За двадцать месяцев, - уточнил Спартак Викторович, не терпящий приблизительности, когда в декабре 1976 года мы прогуливались по Лапри. Я восхищался теремами, органично вписавшимися в дикую красоту Берендеева царства, Спартак же, горделиво поглаживая усы, в упор расстреливал меня вопросами, сам же их парируя: - Ты, надеюсь, понимаешь, что мы хотели так, чтобы как в сказке: сосны, ели и красивые дома? Вижу, понимаешь! Считаешь, получилось? Нет, обожди, ты не туда смотришь, ты на столовую посмотри! Ты такую красавицу на всем БАМе видел? И не увидишь! А такой детский садик где видел? Нет, только здесь! И клуб такой - тоже только здесь! - И начальник мостоотряда такой умный - тоже только здесь? - подначил я Гарсиашвили. Спартак лукаво ухмыльнулся: - Об этом ты спроси моих девочек - Тоню, Нателлу и Лючию. Пусть они тебе скажут. Ну и хитрец! Будучи в Лапри почти неделю и бывая в доме Спартака каждый вечер, я сразу заметил, как на него влюбленно смотрят жена и дочери, как они хороводятся вокруг него. Однако у мостовиков я спрашивал, какой он - Спартак Гарсиашвили? И все они - грузины, русские, украинцы и даже один узбек - в голос отвечали: Спартак - человек уникальный, и другого такого на всей стройке нет и не предвидится. При этом начинали загибать пальцы, перечисляя его достоинства: специалист - от бога, заботится о людях, как родной папа, а доброты у него, как у родимой мамы. Но стоп! Я не о Спартаке хотел рассказать, а о том, как мы встречали Новый год в Лапри. А получилось это так. Гарсиашвили, поинтересовавшись, приходилось ли мне отмечать праздник в компании строителей БАМа, тут же заметил, что это весело и интересно: невероятная смесь обычаев и кухонь, все стараются преподнести какой-то сюрприз и... Словом, он приглашает! Редактор "Амурки" Л. Ф. Сарапас, шутливо посочувствовав, что мне будет нелегко, согласился на мою задержку, но при условии, что редакция в срок получит предпраздничный очерк о мостостроителях, а после еще ряд бамовских материалов. Очерк был за ночь написан, утром продиктован по телефону стенографистке, и я остался в Лапри. Елку - невероятной красоты и пушистости - установили в столовой. Могли бы и в клубе, но все упиралось в наличие кухни. А ее уже с полудня тридцатого оккупировали самодеятельные кулинары, представляющие по крайней мере десяток национальных гастрономических направлений. Пытающихся прорваться в это царство дразнящих ароматов изгоняли без снисхождения к возрасту, партийной принадлежности и достигнутым в соцсоревновании показателям. Исключение было сделано только мне, так сказать, профессиональному летописцу. Не дурак поесть и прилично умеющий готовить сам, я был поражен буйством фантазии и мастерством здешних "кашеваров". Главенствовали грузины - отряд-то формировался в Грузии, поэтому представители теплого края составляли его основу, остальные пришли потом. Так вот, тогда я узнал, что сациви с орехами надо употреблять только с трехлетним вином "Киндзмараули" или белым кахетинским. Настоящий же шашлык - это совсем не те жилистые кусочки обугленного мяса, которое нам подсовывал общепит, а фантастически ароматная и истекающая соком, зарумяненная на углях баранина с красными помидорчиками, перчиком, колечками сладкого лука и кинзой. И плов - это не рисовая каша с мясом, бытующая в нашем повседневном обиходе, а вкуснейшее творение из ханского (длинного) риса, опять же - баранины, морковочки, золотистого лука и подаваемого в отдельной плошке пламенно-острого соуса. А форель, запеченная в тончайших пластиках лосиной вырезки!.. Надо сказать, что БАМ в те времена снабжался по усиленным нормам - при желании можно было развернуться. Но чтобы приготовить такие яства, надо было иметь связи с "большой землей". А они у всех имелись, и по разным каналам в бамовские поселки к праздникам поступали такие деликатесы, о которых я, коренной амурчанин, понятия не имел. В канун праздника в поселок вернулись с дальних участков мостовики. Попарились в баньке, по маленькой "приняли на грудь", принарядились и в предвкушении приятного события не спеша, с достоинством славно потрудившихся людей прогуливались по протоптанным тропинкам и двум улочкам Лапри. В десять вечера просторный столовский зал был набит под завязку. Чтобы больше уместилось людей, к стоящим впритык столам приставили "скамейки" - табуретки с положенными свеpху толстыми досками. В тесноте, да не в обиде! У мостовиков я был не единственным гостем. К кому-то приехала жена, к другому - брат или еще кто. Спартак принимал родственника из Грузии. Не помню степени их родства, не гарантирую, что его звали Ираклием, но он с первых минут знакомства обаял буквально всех. Огромный мужик, ростом под два метра, килограммов под двести весом, гость тот обладал по-детски простодушной улыбкой и сильным бархатистым басом. Начал же он завоевывать симпатии собравшихся так: поднял наполненный вином стакан с вином и запел. Пел по-грузински и что-то торжественно печальное. Один за другим в мелодию вливались голоса новых и новых певцов, и песня росла, ширилась, переливаясь традиционным грузинским многоголосием. Была в ней какая-то завораживающая сила, заставившая всех приумолкнуть, посерьезнеть, задуматься... И когда поющие смолкли< некоторое время все сидели в каком-то душевном оцепенении. Встал Спартак. И тряхнув головой, будто сбрасывая чары удивительной мелодии, сказал просто и задушевно: "Родные мои, мы интересно и с пользой прожили уходящий год. Мы строили мосты, поселок и самих себя. И все у нас хорошо получилось. В нашем молодом поселке уже появились коренные жители. Их будет много, потому что жизнь не стоит на месте... Давайте праздновать!" И тут открылись двери кухни, парни и девчата стали расставлять по столам произведения поварского искусства. Застолье ахало и хлопало в ладоши. Через несколько минут на столе не осталось пустого места - яблоки, редчайшие в те времена на амурском севере виноград, апельсины и мандарины пришлось ставить на подоконники. А когда стрелки часов были готовы сомкнуться на двенадцати, по знаку Спартака девушки внесли в зал несколько подносов. И по залу поплыл тонкий аромат дыни. Застолье онемело от неожиданности: дыни в это время?! Сказка! Спартак скромно поклонился: "Кушайте на здоровье..." И хитро подмигнул мне. Я знал об этом сюрпризе. Тоня мне втихаря сказала, какой подарок готовит ее супруг своим мостовикам. Он об этом подумал, когда они летом гостили в Грузии. Купил десяток дынь какого-то хорошо сохраняемого сорта, каждую укутал и уложил в отдельный посылочный ящик. Мало что заплатил за перевозку чертову уйму денег, но и потом, когда привез в Лапри, нянчился с ними, как с малыми детьми: постоянно переворачивал, чтобы не было пролежней, регулировал температуру хранения. Но ведь уберег! Эх, я мог бы много интересного рассказать, как мы проводили старый и встретили Новый год. Как мы пели хором на разных языках, но одни и те же песни, как плясали до упаду и кто мог - выступал в качестве певцов, рассказчиков и танцоров, а паренек-узбек очень профессионально показывал фокусы. Бог ты мой, как хохотали все, глядя на его забавную "нанайскую борьбу", и переживали за борцов на пальцах и прыгунов с места на помост. Мы с Ираклием, вдоволь натанцевавшись и насмеявшись, забрались в дальний уголок на кухне и, потягивая винцо, философствовали о смысле жизни. Радовались, что живем в такой огромной и разноязыкой семье, живем дружно, как настоящие братья, помогая друг другу и делая большие дела. Потом, где-то часов в пять утра, решили освежиться. Прихватив бутылочку вина, вышли в хрусткую белоснежную тишину новогодней ночи. Прошли немного, отхлебнули по глоточку, и Ираклий запел. Снова по-грузински. Я стал ему подпевать. По-русски. Потому что знаю и люблю эту песню с детства - "Сулико". Снова по глоточку, и новая песня "По диким степям Забайкалья". Оказывается, ее поют и на грузинском. А потом мы пели всяк на своем языке песню о Тбилиси. Но тут из столовой вывалила целая толпа мостовиков, и все хором мы грянули самозабвенно и озорно "Катюшу". Так мы ходили из конца в конец по коротенькой улочке молодого поселка и пели. Потом толпа снова исчезла в гостеприимной столовой, а мы с Ираклием чуточку задержались. Хотели еще о чем-то поговорить. Вне всякого сомнения, об очень важном и интересном. Но тут зыбкую предрассветную темноту прорезал яркий свет фар, и мимо нас, сыто урча моторами, проехали три "Урала"-вахтовки. Смена мостовиков отправлялась на участки. БАМ вступил в 1977 год. Уже потом я вспомнил, что хотел спросить Ираклия - о чем была его первая песня. Она до сей поры, как только вспомню ее напев, наполняет мою душу чистой и тихой грустью. Как жалко, что не спросил...

Возрастная категория материалов: 18+