Я уж было расстроилась, как слышу - немцы загалдели, руками в мою сторону показывают: «Кляйн, кляйн!» Видно, жаль стало маленькую тщедушную просительницу, кинули и мне горбушку. Однажды пошла к зажиточным соседям просить хлеба для братика на соску. Они мне дали целую булку. Бегу домой, ног под собой от радости не чую. Как же, целое богатство! Бабушка буханку разломила, а хлеб внутри весь в плесени. Пришлось Эдику снова делать соску из жмыха. Это то, что остается от семечек подсолнечника после отжима масла. Мы этот жмых собирали, промывали, варили и ели. Стояла рядом с нашим домом немецкая часть. Мы всей гурьбой повадились туда ходить кормиться. На кухне по переменке работали два повара. Один накормит сначала своих, а затем выстроит нас в шеренгу и каждому разливает в посудину остатки солдатской трапезы. Другой же зыркнет на нас, перевернет на землю котел и смеется - заливается, глядя, как мы, словно голодные галчата, лапшу с землей в чашки набиваем. В один из дней пришла к полевой кухне, а там нет никого. Тогда я набралась смелости и налила себе полный котелок горячего сладкого чая. Принесла домой, бабушка как увидела, аж побелела вся: «За это немцы могли убить тебя!» А в другой раз я принесла домой настоящую гранату, найдя ее на улице и приняв за игрушку. Пришлось моим родным относить боеприпас подальше от дома и уничтожать. Когда молодых и здоровых стали угонять в Германию, бабушку кто-то надоумил на двери нарисовать «О». Это означало, что в доме есть больные тифом. Немцы побаивались заходить в такие избы, что спасло нашу семью. А еще я с детства люблю молоко. Как-то зашли мы с бабушкой во двор к одной женщине, у которой была корова. Она угостила нас парным молоком, а ее сын пить отказался. Сказал, что оно ему страсть как надоело. Я тогда была просто в шоке - как добровольно можно отказываться от такой вкуснятины? Честно говоря, иногда даже не верится, что это все пришлось испытать нам, детям военного поколения.