Хорошо бы сохранить глаза Борис Трофимович удивляется своему преклонному возрасту: «Сам не знаю, - разводит он растерянно руками, - как я дожил до таких лет. 5 ноября мне исполнилось девяносто. По всем законам не должен был уцелеть. Ведь перенес девять тяжелых заболеваний. Самое первое получил в 22 года. Из-за него страдаю всю жизнь». ...Когда молодого необстрелянного бойца, рядового сапера отдельной инженерной роты Горлача в конце 1939 года отправили на Карельский перешеек, где в полном разгаре шла советско-финская война, он сказал самому себе: «После войны обязательно снова пойду поступать в Ленинградскую академию художеств. Со смертью ничего не поделаешь. Но если случится ранение, то пусть снаряд оторвет мне руку, ногу, но только глаза оставит». Как будто дьявол подслушал его мысли. В феврале 1940 года в Карелии выдалась необычайно холодная зима. Горлач с товарищем искали мины. Мороз был жуткий. Пронизывал насквозь. Скорей бы пришла замена, думали солдаты. «Вон старшина идет!» - услышал Горлач радостный голос коллеги, который находился на другой стороне дороги. «Где?» - спросил Борис, развернулся посмотреть на приближавшегося старшину и вдруг услышал звук страшного взрыва. Он оглянулся и увидел, что на месте товарища нет ничего. Взорвавшаяся мина разметала части его тела по всему полю. И тут на голову Горлача опустился один из камней, что выворотила мина из взорванного грунта. Из глаз посыпались разноцветные искры. Боец рухнул лицом на снег, потеряв сознание. Врачи в ленинградском госпитале установили, что трещины в черепе нет, но со зрением будут проблемы. Бойца мучили сильнейшие головные боли. Долгое время он почти ничего не видел, поскольку оба глаза закрывало красное бельмо. До зимы сорок первого Горлач лечился в госпитале, а по весне получил освобождение от воинской службы в мирное время. Уроженец Благовещенска, он оказался в 1938 году в северной столице только из-за сильной тяги к продолжению учения на изобразительном поприще. Но тут понял: ни о какой учебе сейчас ему, искалеченному, даже не стоит мечтать. Он, молодой инвалид, сел на поезд, а когда обогнул Байкал, узнал, что началась Великая Отечественная война. На пути к победе - Борис Трофимович, - интересуюсь у Горлача, - пять лет назад, когда я брал у вас интервью, вы говорили о своей мечте: не ослепнуть окончательно до того, пока не выполните свои планы. Вам нужно успеть докончить двухфигурную статую «На пути к победе» и дописать картину «На обратном пути» - о возвращении советских воинов-победителей из Маньчжурии. Удалось это сделать? Скульптор заметно волнуется. Перед встречей он предупредил, что врачи вообще запретили ему общаться. Для «Амурки» он сделал исключение, потому что в далеком 1946-м сотрудничал с газетой в качестве художника, и теперь ему неудобно отказать коллегам. - Нет, - тяжко вздыхает он, - статую я не закончил. Более того, уже никогда к ней не вернусь. Однажды днем пришел в мастерскую в Доме художника, включил свет, а вокруг - темная ночь. Я понял, что наступило то, чего я больше всего на свете боялся: теперь я почти не вижу. Задумка была такая: санитарка перевязывает рану бойца, поддерживая его руками, а он с тоской и надеждой смотрит мимо нее вслед советской армии, уходящей на новые сражения. - А картину «На обратном пути» я дописал! - его голос звучит торжественно. - К 60-летию Великой Отечественной войны подарил ее краеведческому музею. Кстати, свою трудовую деятельность я начал именно в нем, в качестве художника-оформителя. Он вспоминает, что рисовать стал чуть ли не с грудного возраста, цветным карандашом обожал водить по стенам. А потом рисовал на всем, что попадется: на кусках обоев, на обрывках газет. Особой любовью являлась лепка из глины. После седьмого класса пошел в педагогическое училище на художественное отделение. Отработал три года в железнодорожной средней школе № 3 учителем рисования, а потом, используя право бесплатного проезда, махнул на поезде в Ленинград. Но в институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина комиссия безжалостно отказала ему: «Вам пока рано поступать, молодой человек, - заявили они. - Уровень подготовки маловат». Борис решил домой не возвращаться: нашел место педагога в одной из ленинградских школ, а сам записался в изостудию при Доме учителя. Окончил ее с отличием, но тут пришла повестка в армию. ...Несмотря на инвалидность, в конце июня 41-го Горлач был призван на воинскую службу и все четыре года охранял дальневосточные рубежи. Удивительно, имея слабое зрение, он очень метко стрелял. В самом начале советско-японской войны Борис особо отличился. В полк пришла страшная весть: вчера ночью японцы-смертники закололи штыками около сотни наших раненых бойцов, врачей и медсестер. Разведчики доложили, что сейчас камикадзе устроили засаду под высоким тополем, дожидаются начала переправы советских войск через реку. Когда настал час расплаты, миномет Горлача с первого же выстрела угодил в цель. По приказу командира полка он был награжден медалью «За боевые заслуги». А через день в момент переправы Борис едва не погиб. Вырвался из рук сверток, где вместе с одеждой был партийный билет, и устремился по течению. Горлач похолодел от ужаса: потерять в те времена партбилет было страшнее смерти. Он бросился вслед за вещмешком, попал в водоворот и стал тонуть. В последний момент услышал, что по берегу кто-то идет. Борис стал взывать о помощи. Спаситель, солдат из соседнего полка, протянул ему толстую ветвь тополя, того, что накануне расщепила мина, выпущенная Горлачем. Потери одна за другой Пройдя жесткий конкурс, Горлач все-таки добился поступления в желанный институт на скульптурный факультет. Преподаватели изумились: болезненный провинциал с берегов Амура, сверкая толстыми линзами очков, выполнял все работы только на «пять», став единственным на курсе сталинским стипендиатом. Через шесть лет обучения он получил диплом с отличием и предложение Амурского обкома партии о создании памятника герою гражданской войны Федору Мухину. Институт Репина позвал выпускника в аспирантуру. В Ленинграде, имея мастерскую, Горлач изготовил работу в гипсе, а потом на заводе «Монументскульптура» отлил ее из бронзы. 8 ноября 1957 года большевик Мухин увековечен на центральной площади Благовещенска. К сожалению, в тот момент областной центр не смог предоставить художнику ни жилья, ни мастерской, и он уехал в поисках лучшей доли. В 1989 году Горлач окончательно возвращается на родину. К этому времени его жена Елена - художница - совершенно ослепла. Как за маленьким ребенком ухаживал за ней и сам постепенно слепнущий скульптор. Уже восемь лет, как Борис Трофимович овдовел. Живет один. Рядом с ним остались только эскизы да фотографии многочисленных памятников. - Мне очень больно сознавать, что моих работ остается все меньше и меньше, - вздыхает юбиляр. - Потери преследуют меня всю жизнь. Перед войной я написал большую картину. Она была выставлена в музее Восточной культуры в Москве. После войны узнаю, что в павильон в парке им. Горького, где она хранилась, попала немецкая бомба. С гипсовой статуей великого садовода Мичурина варварски обошлись студенты Московского сельхозинститута, руководству пришлось выкинуть изуродованный памятник на свалку. В середине пятидесятых годов я с большой любовью изготовил статую, которой очень гордился, - «Русский и китаец - братья навек». Иркутяне восхищенно аплодировали мне, когда поставили у себя на авиационном заводе эту скульптуру. Через несколько лет прихожу, а ее нет. «Отношения с Китаем ухудшились, - объяснило мне руководство, - так мы ее разбили кувалдами». После этой новости у Горлача ухудшается самочувствие - резко поднялось давление. Ныне художник огорчен исчезновением скульптуры «Володя Ульянов, сидящий на камне». Он привез ее сюда из Рязани (за доставку платил собственные деньги) и подарил Дворцу пионеров. Теперь ее там нет. Дескать, политика поменялась. «Но я не вижу в этой работе вреда, - говорит Борис Трофимович. - Юный Володя - это не политический деятель, а просто гениальный гимназист, который в 16 лет в совершенстве выучил несколько языков, а впоследствии блестяще сдал экзамены экстерном на юридический факультет при Петербургском университете. Разве это плохой пример для подражания современной молодежи?» Накануне 90-летия юбиляр все чаще слышит нелепые утверждения, что на месте его памятника якобы похоронены два священника, а потому надо памятник Федору Мухину, боровшемуся против японских захватчиков, немедленно снести. - Это единственный мой памятник на родине, - тяжело вздыхает девяностолетний ваятель. - Если снесут - что от меня останется? В скульпторы-то сейчас молодежь не идет - тяжелая работа. Знать надо пластическую анатомию, законы жанра. Самим искать способы выражения. Меня, помню, знаменитый Вучетич хвалил, когда я сделал в камне улыбающуюся физиономию. За это берутся очень немногие... Вот прожил я чуть ли не сотню лет, а своим идеалам не изменяю - был и остаюсь коммунистом и атеистом. Кому-то это не нравится, но это их дело. Знаю, что в Венгрии, как бы ни менялись политические режимы, не уничтожен ни один памятник. Вы спрашиваете, что думаю о сегодняшнем искусстве? Вижу, что некоторые модные художники способны лишь на обычные поделки, но их прославляет пресса, они получают звания, проводят выставки у нас и за границей. Но народ-то не дурак, он же прекрасно понимает, что в таких случаях все определяют деньги. Конечно, это все печально, но я верю, что придет время, и постепенно победят ныне упраздненные идеалы: честь, добро и настоящее искусство.

Возрастная категория материалов: 18+