— Будем знакомы, — поздоровался я, протягивая правую руку, — Владимир, можно Володя.

— Семен Кузьмич, можно просто Кузьмич, — сказал он и подал мне левую руку: — А это моя жена Даша.

Она привстала, и я кивнул ей головой. Так я познакомился с хорошими добрыми попутчиками. Я достал из чемодана пузырек «Плиски» и кусок колбасы, а Даша выложила из своей сумки продукты, и мы расположились за маленьким столиком.

Кто ездил в поездах дальнего следования, тот знает, какое удовольствие под стук колес, выпив чарку-другую хмельного, вести неторопливые задушевные беседы с новыми дорожными друзьями. Еще здороваясь с Кузьмичем, я обратил внимание, что его правая мускулистая рука сильно изувечена. Сам он был среднего роста. Крупная кучерявая голова крепко сидела на короткой толстой шее, и когда он поворачивал ее, то одновременно разворачивал и свои широченные плечи. Судя по обуви 44—45-го размера, он крепко стоял на своих немного кривых, как у кавалериста, ногах. Крупные черты лица с широким подбородком говорили о том, что это был человек недюжинной силы, упрямый и волевой. Вместе с тем у него была приятная улыбка и мягкий негромкий говор. Было ему лет под 60, а жене Даше гораздо меньше. Кузьмич, заметив, что я часто поглядываю на его правую руку, опережая мой вопрос, сказал: «Вижу, тебя, Володя, интересует моя правая рука и где я ее изувечил? Хорошо, я расскажу, потому что тот случай мог стоить мне жизни». Мы выпили еще по одной, и он, облокотившись на столик и положив подбородок на левую руку, немного помолчал задумавшись и начал свой рассказ.

— Давно это было, но начну с того, что родился и вырос я в тех краях, где когда-то мыл золото Прошка Громов. Места там дикие, необжитые. С детских лет отец учил меня, как поймать крупную рыбу, выдолбить оморочку, плавать по бурным порожистым и каменистым рекам и при этом остаться живым. Как поймать соболя, подстрелить белку и убить крупного зверя. Окончив школу и техникум, я не стал работать по специальности, а ушел в кадровые охотники. Привычный с детства к тайге, я знал ее как свои пять пальцев, потому и был самым удачливым охотником: в мои ловушки смело шел соболь, редкая белка уходила от моего выстрела. Я потерял счет убитым волкам и медведям. Но однажды фортуна повернулась ко мне спиной — я допустил дикую оплошность и чудом остался жив.

Даже самая любимая работа постепенно перестает быть любимой. Поймать пушного зверька, набить тонны мяса — дело нехитрое, а вот добыть медведя — совсем другой разговор. Представь себе, Володя, встречу лоб в лоб с медведем у берлоги, тем более если не знаешь, сколько их там. А случалось ли вовремя заметить в чаще и убить «седуна» или выследить и убить шатуна, который разорил твою землянку, съел все твои продукты и бродит вокруг, подкарауливая тебя. Тут уж кто кого — он не уйдет, только пуля в лоб остановит его. Но есть еще один безопасный метод добычи медведя — самодельным капканом. Он изготавливается просто: берется кусок трубы 25–30 см диаметром 100–120 мм, один конец заваривается, а в другой вставляется кольцо и крепится восьмимиллиметровыми болтами, на котором 6–10 острых иголок, концы которых под углом к центру скреплены слабой пружиной. Получается горло мордушки. Внутрь трубы забрасывается тухлое мясо или рыба. Медведь, прельщенный запахом пищи, пытается достать ее и заталкивает внутрь лапу, которую обратно уже не вытащить —острые углы глубоко впиваются в нее. Капкан тонким тросиком привязывается к скобе на заглушке капкана, а вторым концом цепью за дерево или пень, крепится болтом и устанавливается рядом с холодным ключом. Медведь, как правило, сидит рядом в кочках, а лапу с капканом держит в ледяной воде, и потому на глубоких ранах не заводятся черви, а холодная вода обезболивает. Так он сидит не один день, ожидая своей смерти. Я, Володя, потому так подробно тебе рассказываю, чтобы ты представил меня на месте медведя, сидящего на берегу холодного ключа.

В тот год была золотая осень, теплая и бесснежная. Ягоды уродилось много, и медведь спокойно жировал на посиневших от нее марях. Я основательно готовился к охоте, поджидая сына из армии. Он написал, что к концу сентября будет дома, а сам все не ехал. У меня лопнуло терпение, и я решил заехать в тайгу один, так как надо было к открытию сезона поправить все ловушки на соболя и, пока не залег медведь, поставить три капкана. Чуть забрезжил рассвет, я оттолкнул от берега длинную груженую оморочку и завел мотор. День выдался ясный и теплый. Я чувствовал себя на седьмом небе. Радость переполняла мое сердце, и я пел под монотонный гул мотора — я ехал в тайгу, которая стала частицей моей жизни. Ничто не предвещало беды. Переночевав на высокой косе у старого залома, к обеду следующего дня был уже на месте. Укрыв лодку в небольшой заводи и спрятав от чужого глаза мотор, я до вечера перенес весь багаж на ближнее зимовье, сварил чай и поужинал остатками домашней снеди. Сытый и довольный, я растянулся на нарах и сразу же уснул мертвым сном. И снится мне страшное: здоровенный старый беззубый медведь гоняет меня вокруг зимовья. Я спиной чувствую, что он вот-вот догонит меня. а я добегу до двери, дерну ее, а она не открывается, и бегу следующий круг. Не помню, сколько оборотов я сделал вокруг зимовья, пока не увидел, что дверь открыта настежь, заскочил вовнутрь, закрыл ее за собой — и проснулся. Слава богу, что все это было во сне! Я вышел из зимовья, обошел вокруг и лег спать, но уснуть больше уже не смог. Что-то защемило в груди, и чувство какой-то беды не покидало меня. Я встал с рассветом, позавтракал и зашагал в сторону ключа. С утра хорошо подморозило, и я под брезентовую куртку поддел меховую безрукавку. До ключа было не более трехсот метров, и я быстро прибыл на место. Снял с пенька медвежий капкан, выкрутил болты и снял кольцо. Наждачной бумагой надраил все иглы до блеска, вставил кольцо на место, закрутил болты и ключ положил в карман куртки. Солнышко поднялось уже высоко, и мне стало жарко. Я снял куртку и повесил ее недалеко от ключа. Ох как я потом за это костерил себя на чем свет стоит...

—  Давай, Володя, выпьем еще по маленькой, — Кузьмич потревожил жену, поднял сиденье и достал бутылку беленькой. Выпив добрую чарку, он, не закусывая, положил голову на руки, лежащие на столике, и долго молчал, изредка тяжело вздыхая. Я понял, что он сейчас мысленно там, у холодного ключа, и не тревожил его.

— Сеня, ты уже пьян. Ложись спать, а завтра на свежую голову все и расскажешь, — тихо и вежливо сказала жена.

На следующий день, пообедав в ресторане поезда и немного захмелев, Кузьмич сказал:

— Ну что, Володя, если тебе не надоело слушать меня, я доскажу тебе эту историю до конца, хотя не то что говорить, даже вспоминать об этом больно. Значит, так: кольцо с иглами я поставил на место, да беда, забыл внутрь положить мясо для приманки. Кольцо я снимать не захотел, а порубил мясо помельче и через горловину стал толкать ее внутрь капкана. Один, последний кусок, оказался покрупнее и застрял, а я, дурак, вместо того чтобы вырубить палку, толкнул его рукой, и так сильно, что рука вместе с мясом проскользнула внутрь капкана. Я сдуру решил вытащить ее оттуда и дернул на себя. Все иглы дружно впились в кисть руки. Вот сюда.

И он протянул правую руку в мою сторону. Я взял ее в ладони, невольно погладил глубокие страшные шрамы и мысленно представил себя на его месте. У меня закололо в сердце. Кожей ощутил весь драматизм ситуации, в которую он попал.

— Дикий неповторимый крик раздался на всю тайгу. Так, видимо, кричит медведь, оказавшись в моем капкане, — продолжил он рассказ. — Можно было бы левой рукой открутить болты, вынуть руку вместе с кольцом и иглами и что-то придумать. На худой конец, попытаться уехать домой с капканом, но куртка, в кармане которой лежат пассатижи, ключ на 13 мм и патроны, висит на недосягаемом расстоянии. Вот так, паря, я попал в то положение, которое готовил для другого, и сам себе подписал смертный приговор. Страшная боль не уходила ни на секунду. Я мог бы опустить руку глубже в капкан, и иглы вышли бы из ладони, но боялся, что одна из них воткнется в вену, и я умру от потери крови. Я вспомнил, что в моем положении делают медведи, спасаясь от боли, и, приподняв левой рукой капкан, стал спускаться к ключу. Все иглы зашевелились в ранах, и я на какое-то время потерял сознание. Очнувшись, я подобрал щепку рядом с ключом, вложил ее в рот. Сжал до боли зубы, подтянул к себе ружье и еще чуть-чуть приблизился к воде. Самое опасное, что пока я был без сознания, сильно растревожил раны. Некоторые из них оказались рваными и кровоточили. Так мало-помалу, превозмогая боль, я подполз к ключу и положил руку с капканом в холодную воду. Боль немного утихла, я наклонился правым боком на сухую кочку и стал думать. Что делать? От жажды я не умру, но я голоден, наступает длинная холодная ночь, а я в одной безрукавке. Получается, холод снизу и холод сверху, и ни искорки тепла. Так я выдержу сутки, двое, трое, а что дальше? Чтобы не мучиться, пулю в подбородок — и конец? Но как это горе перенесут жена и сын? Стоп! Сын Кузьма со дня на день должен вернуться из армии и обязательно примчится ко мне, чтобы вместе готовиться к охоте на соболя и бить крупного зверя. Но когда это он прибежит? Сколько ждать? И все-таки появилась хоть какая-то надежда. Маленькая искорка. Мне стало теплее, и боль поутихла. Я стал ждать и надеяться, ведь надежда умирает последней.

Лежал я поперек тропы, пробитой зверьем на водопой. Сколько ей лет? Где ее начало и конец? Она прошла и легла навечно через мой холодный ключ и широкую, усыпанную кочками, покрытыми высоким пыреем, падь, и уходила в следующий становик. Ко мне несколько раз кто-то подходил, рядом сопел, но стоило мне кашлянуть, как этот кто-то с шумом и треском уходил в тайгу. Я не буду рассказывать, как выбивал чечетку зубами, дрожал всю ночь как осиновый лист и молил Бога, хотя я неверующий, чтобы скорее наступил рассвет. И взошло солнышко. Есть не хотелось, только изредка урчал живот и сосало под ложечкой, напоминая о голодной смерти. Рука в ледяной воде окончательно онемела, и я ее не чувствовал. Сильно болел бок, которым я лежал на кочке. Онемели плечи и поясница.

Как прошла первая ночь и следующий день, я хорошо помню до сих пор, но что было у ключа вторую ночь, не помню. Видимо, у меня временами отключалось сознание и я боялся упасть в воду. Днем я руку вытаскивал из воды и грел на солнышке. Рука отогревалась, розовела, но опять невыносимо болела, и приходилось невольно вновь толкать ее в почти ледяную воду ключа.

Все-таки есть в мире справедливость! Не успел отец скрыться за дальним поворотом реки, как у его дома остановилась машина, из кабины которой выскочил сын, вернувшийся из армии. Узнав, что отец уже уехал, он договорился с другом, что тот отвезет его до первого зимовья, где должен быть отец. На сборы и постановку на учет в военкомате ушло три дня. К обеду второго дня пути они прибыли на место. Товарищ помог разгрузить лодку и уплыл домой. Оставшись один, Кузьма перекинул через плечо ружье, рюкзак, оставив все остальное на берегу, и скорым шагом, почти бегом пошел на табор. Что-то подгоняло его вперед: скорее, скорее на зимовье! Придя на место, осмотрев зимовье и старое кострище, он понял, что отец уже давно здесь не был. Не долго думая, он сорвал с плеча ружье и выстрелил. Почти сразу же эхом прогремел выстрел отца. Кузьма, решив, что отца поломал медведь и он не может двигаться, пулей пустился к ключу. -

— Знаешь, паря, если бы меня сейчас кто спросил, какое мгновение в моей жизни было самым счастливым, я бы не задумываясь сказал: «Когда я услышал выстрел сына». Он прибежал ко мне, упал рядом на колени, все понял и заплакал навзрыд: «Зачем я ездил в этот военкомат?!» Не удержался от слез и я, поняв, что теперь буду еще жить, — вспоминал Кузьмич. —  Кузя быстро открутил болты и вынул руку с кольцом из капкана, но разжать пружинку и вынуть из руки сразу все иглы не удавалось, потому что малейшее движение кольца причиняло мне адскую боль. Пришлось так с кольцом идти до зимовья. Боль была неимоверная — каждый шаг отдавался в моих мозгах. Закрепив кольцо на выступе угла зимовья, Кузьма в двух местах кусачками с большим трудом перекусил тонкую пружинку, продвинул вперед мою руку и освободил иглы. От боли я был на грани обморока, хотя и выпил полстакана чистого спирта. На мое счастье, в инструментальном ящичке в зимовье Кузя нашел кусок пилки по металлу, в двух местах распилил кольцо и освободил руку. Вся эта операция длилась больше двух часов, которые, поверишь, Володя, были для меня самыми мучительными и в то же время самыми радостными. Я смотрел, как работает мой «хирург», и гордость распирала мою грудь. Между тем рука стала краснеть и опухать. Смазав ее медвежьим салом, с горем пополам перекоротав в зимовье ночь, с рассветом мы уже мчались вниз по течению домой, в больницу. Врачи руку сумели сохранить, а вот увечье осталось на всю жизнь. На память о том, что тайга ротозейства и ошибок не прощает.

Возрастная категория материалов: 18+