Жизнь Марии Грибковой расколота на две части.Жизнь Марии Грибковой расколота на две части.

Но ряд вещей не выбросить из головы, и именно они не дают покоя каждую ночь, будоража воспоминаниями другой — жестокой и унизительной жизни в немецком концлагере. Жительница села Николо-александровка Мария Грибкова была его узницей всю войну.

Мы идем с вами

Немцы появились внезапно, причем с той стороны, откуда ждали наших. Холеные, опьяненные успехом первых побед, фашисты шли уверенно, нагло размахивая руками в засученных рукавах. В начале войны молодежь села Мощеного Борисовского района Белгородской области взялась помогать отступающей Красной армии. Для нее копали окопы и противотанковые рвы на подступах к родному селу.

— Мы думали, красноармейцев ждем, а тут бригадир скачет и кричит: «Девчата, немцы! В обиду себя не давайте, но руки поднимите, — делится воспоминаниями Мария Романовна. — Они даже разговаривать не стали. Только подошли и сразу расстреляли всех, кто не поднял руки. Нас всего человек десять из полусотни осталось. Каждого окружили, мне к голове сразу три ствола приставили. Кто-то понял всю безысходность положения и выкрикнул по-немецки: «Мы идем с вами». Даже с матерью проститься не дали, собрали в кучу и вместе с такими же несчастными отправили работать в Германию.

Марии было всего шестнадцать. Абсолютно безграмотная, наивная, простодушная девчонка из простецкой крестьянской семьи. Вместе с другими, она продолжала верить в чудесное спасение, и разум отказывался понимать происходящее. Тихое, размеренное деревенское бытие оказалось растоптанным кованым немецким сапогом, потоком унижений и постоянным ожиданием смерти на чужбине. Где-то там остался ее новорожденный ребенок и значительная часть того периода жизни, который принято называть самым светлым и радостным. За колючей проволокой и издевательским смехом фашистов, в окружении вышек с пулеметами осталась ее молодость.

Свиньи для свиней

Каждую секунду солдаты «Великого вермахта» демонстративно показывали свое расовое превосходство, похабно называя русских девчат свиньями. Отношение было соответствующим. Девчонок постоянно били, насиловали, лишали жизни за малейшее непослушание и излишнюю покорность, отведенный либо пристальный взгляд, просто из развлечения. Психика выдерживала не у всех, и многие будущие узницы еще по дороге в Германию искали повода найти немецкую пулю или нарваться на нож.

— Это продолжалось всю дорогу. Немецкий солдат мог просто подойти к нашей девушке, изнасиловать ее, тут же убить, а тело бросить в свинарник, который располагался под вагоном. Поросята охотно ели человечину, а немцы, таким образом, экономили на кормах, — поражает откровенностью бывшая узница.

Путь в Германию напоминал дорогу в ад. Молодежь из Мощеного везли по железной дороге в вагонах-телятниках. Кормили всего однажды. На одном из польских вокзалов оголодавших девушек неожиданно построили и выдали каждой по огромному ломтю невиданного раньше белоснежного батона, щедро смазанного сливочным маслом и покрытого толстым слоем повидла. Причина столь разительной метаморфозы объяснилась просто – сцену щедрости фиксировали немецкие журналисты.

Конечной точкой путешествия стал трудовой лагерь в городе Мосбах. После оперативного распределения Мария попала на завод по производству шифера для нужд немецкого народного хозяйства. К слову, здесь отношение к русским невольницам сильно изменилось, но лишь в части соблюдения правил личной гигиены — рабов всячески оберегали от возможных эпидемий.

— Весь день приходилось дышать строительной пылью. Ею же покрывалось тело. Поэтому каждый вечер всех гнали в баню. После помывки женщинам выдавали морс из специального отвара для очищения желудочно-кишечного тракта, — еще одно воспоминание Марии Грибковой. — Кто не хотел мыться или пить морс, подвергался физическому наказанию. Ночевали в бараках, где нары в четыре яруса, а кормили четвертинкой вареной брюквы. Для них мы не были людьми и продолжали оставаться свиньями даже во время обеда. Со временем так привыкли к однообразию в еде, что когда однажды всем вдруг налили жидкий бульон, то девчата отказались его есть. Ходили к повару и умоляли накормить их именно брюквой.

Расколотая жизнь

Со временем ежедневные издевательства превратились в неизбежную и вполне будничную действительность. В 1943 году Мария родила мальчика. Учитывая бесчеловечную похотливость гитлеровцев, материнство в трудовом лагере также стало дело привычным.

— В большинстве случаев новорожденных младенцев забирали Евы. Так мы называли овдовевших немецких женщин, которые вместе с погибшими мужьями потеряли и надежду на собственных детей, — сиротливо поеживается собеседница. — Родные матери мастерили себе и своим малышам небольшие капсулы, куда вкладывалась бумажка с датой рождения и хоть какими-то данными о месте и обстоятельствах расставания. Капсулы вешали на шею и хранили не хуже нательного крестика. Я читать, писать не умела, поэтому не смогла ничего зафиксировать и, конечно, ничего не знаю о судьбе своего ребенка.

Мария Романовна то и дело путается в воспоминаниях. Шутка ли, столько пришлось перенести, да к тому же давно разменян девятый десяток. С трудом припоминает попытку побега и встречу с участниками то ли немецкого, то ли польского, то ли какого-то другого сопротивления. У партизан и подпольщиков удалось побыть недолго. Судьба вновь вернула в лагерь узников, но был ли это Мосбах, она уже не помнит. Зато помнит американцев, принесших освобождение, и еще почти пять лет жизни уже под их контролем.

Бывших узников долгие годы, что называется, «фильтровали», готовили к отправке на родину. Домой она приехала не одна — маленькую девочку, родившуюся уже после Победы, назвала Женей. Но судьба и здесь не дала шансов на радость материнства — ребенка затоптали лошади в родном селе Мощеном.

— Горевала, конечно, однако тогда все смертью дышало, люди и после войны часто умирали. Моя потеря была не примечательнее других, — вздыхает напоследок хозяйка старенькой хибарки на самой окраине амурской Николо-александровки. — Работала дояркой, а когда началось переселение добровольцев на Дальний Восток, решила уехать подальше от воспоминаний.

Здесь работала на ферме, встретила скотника Володю, с которым теперь коротает старость. Родить детей больше не довелось — годы плена сказались на здоровье, да и страх ожидания новых потерь не отпускает по сей день. Ее жизнь расколота на две части. Во второй — ударная работа на амурских фермах, награды за трудовую доблесть, пусть бездетная, но вполне благополучная семейная жизнь. Без угроз, издевательств и постоянного ожидания смерти. А первая — это сны, опутанные колючей проволокой.

В тему

139 несовершеннолетних узников концлагерей, гетто, в том числе ставших инвалидами вследствие общего заболевания, проживают на территории Приамурья. Согласно 5-му Федеральному закону «О ветеранах», к ним применяются меры социальной защиты и льготы как для участников либо инвалидов Великой Отечественной войны.