Тигран Ахназарян: «Жизненный опыт делает понятным и близким любой драматический материал».Тигран Ахназарян: «Жизненный опыт делает понятным и близким любой драматический материал».

— Тигран Суренович, ваш оркестр привез очень интересную и разнообразную концертную программу, почему вы ее сформировали именно так?

— Когда мы едем на гастроли, всегда стараемся привезти симфонию, хотя бы на первое отделение. Но в данном случае организаторы посоветовали привезти популярную классическую музыку. Мы исходили из того, что совсем недавно амурчане испытали переживания, связанные с наводнением. Поэтому вторая часть концерта точь-в-точь повторила программу того благотворительного выступления, которое прошло в Хабаровске. Мы провели его во время паводка для пострадавших и для тех, кто им помогал, — представителей МЧС, МВД, медиков. Таким образом мы решили оказать свою помощь пострадавшим, сделать так, чтобы они ушли после концерта с блестящими глазами.

— Дирижер — для Благовещенска профессия экзотическая. Как становятся дирижерами и почему вы выбрали эту профессию?

— Осознание пришло в 18—19 лет, меня поманила эта профессия.

— Что вас привлекло? Желание командовать?

— Вот это — меньше всего. Хотя ни один дирижер, если он не имеет жилки руководителя, не будет иметь у музыкантов авторитета. А дирижерами, я думаю, все же рождаются, это свыше заложено. Другой вопрос — раскрывается это в человеке или нет. Поэтому я благодарен своим старшим друзьям, которые меня потихоньку перетянули в сторону дирижирования. Я признателен своим учителям, я счастлив, что у меня очень хорошая школа. Я благодарен родителям, которые впрыснули ген музыкального таланта (родители Тиграна Ахназаряна — профессора Московской консерватории. — Прим. ред.). У меня несколько школ, азы я получил от представителей московской школы, племянник Арама Хачатуряна Эмин Хачатурян преподал мне азы дирижерского искусства в Ереванской консерватории. В Санкт-Петербурге моим учителем был основатель ленинградской дирижерской школы Илья Мусин, педагог, среди учеников которого — Валерий Гергиев, Юрий Темирканов.

— У вас хорошая компания!

— Это моя гордость. Валерий Гергиев мне очень помог в студенческие годы. Всем ученикам своего учителя выписал репетиционные пропуска в Мариинский театр. Из консерватории мы, студенты, бежали в театр, нам разрешалось посещать все репетиции. И это тоже стало огромной школой. Шлифовкой того, что мне дали мои учителя, стал мастер-класс выдающегося немецкого дирижера Курта Мазура, который является философом в музыке, не зря бетховенские симфонии являются одними из лучших в его интерпретации.

— Что самое трудное в профессии дирижера?

— Все трудно. Профессия кажется легкой тем, кто не сведущ. На непосвященный взгляд, ничего сложного: встал, помахал палочкой — она же не тяжелая. На самом деле это и физически большой труд, и морально-психологические сложности есть. Перед дирижером сидит оркестр в 80 человек, а бывает и 100, а бывает и 20, если это камерный оркестр, но надо их воодушевить, зажечь, и все это вихрем передать в зал, чтобы все вокруг закружилось. Должна быть турбина какая-то в дирижере, сверхсила, чтобы извлечь такую энергетику. Дирижерская профессия — одна из самых сложных в мире и одна из самых таинственных — одновременно от слова тайна и от слова таинство.

— Вы давно работаете в Хабаровске?

— Меньше года. 

— Исторически так сложилось, что только смелые люди едут на Дальний Восток. Вы смелый человек?

— Если вы имеете в виду боязнь отдаленности, холода или стихийных бедствий — у меня в мыслях не было этого бояться. Мое становление проходило в трудные годы. 1988 год — землетрясение в Армении, страшная трагедия. 1989 —91-й — трудные годы для Армении. В Ереване войны не было, но я помню битком набитые трамваи и троллейбусы, с транспортом было плохо, приходилось висеть на лестницах, по которым водители поднимались, чтобы подправить троллейбусные штанги. Мы все на этих лестницах висели гроздьями, потому что иначе было не доехать, люди сотнями стояли на остановках. Я шел в музыкальную школу и проходил через тройное оцепление советских войск, все было оцеплено, чтобы не было никаких митингов или волнений. Мальчика со скрипкой иногда пропускали, а иногда приходилось идти в обход. 1992—1994 годы тоже непростые, у нас не было ни света, ни газа, мы зимой сидели в тулупах в консерватории при керосиновых лампах, и так же сдавали сессии. Тот жизненный опыт, который накоплен, не только придает смелости, но делает понятным и близким любой драматический материал. Любая из симфоний Шостаковича мне до боли ясна.

— Вы сами пишете музыку?

— Нет, к сожалению, не пишу. Или к счастью — я бы распылялся. Я считаю, что надо заниматься полностью чем-то одним, чтобы получить максимально хороший результат. Поэтому сейчас я не играю на скрипке, хотя это мой любимый инструмент, я скрипач по первой специальности. Сейчас дирижирование поглотило меня полностью.

— Ваша работа требует большой самоотдачи. Чем вы восполняете затраты — спортом или у вас есть какое-то хобби для души?

— Спортом я не занимаюсь, но я обожаю смотреть спортивные состязания — по телевизору или на стадионе, что бывает реже. Олимпиады, чемпионаты — ожидаю их с большим предвкушением, я слежу за успехами спортсменов. Очень люблю водить машину — тоже своего рода хобби. Но вообще очень мало времени остается на что-то, кроме работы. У меня не только дирижирование, но и решение административных вопросов по оркестру. Супруга жалуется, что в единственный выходной мой телефон разрывается. Кроме того, в Хабаровске я сам себя загрузил довольно серьезно. У нас появились музыкальные лектории в вузах, я лично уже побывал в трех, рассказываю и приглашаю молодежь на концерты симфонического оркестра. Мы начали новый проект — открытые генеральные репетиции, на Западе это популярно, но в России пока не практикуется. Один концерт провели очень успешно. Возможно, откроем абонемент на генеральные репетиции.

24 ноября 4-й Дальневосточный фестиваль классической музыки «Амурская волна» в филармонии завершится концертом капеллы «Возрождение».