Первый герой юбилейной рубрики — самый известный журналист за всю историю газеты. Впрочем, сам экс-губернатор Амурской области Леонид Коротков так не считает, отдавая это звание одному из первых редакторов «Амурки», революционеру Михаилу Трилиссеру, ставшему позже главой внешней разведки СССР. Блестящая журналистская карьера в «Амурской правде» стала для Леонида Короткова трамплином в большую политику: в 28 лет — член Совета Федерации, в 30 — депутат Госдумы, а в 36 — губернатор. Леонид Коротков руководил Приамурьем шесть лет — как это закончилось, все хорошо помнят. Громкие уголовные дела, заказчик которых во властных кругах был хорошо известен, отречение от должности, годы судебных разбирательств и полное оправдание по всем статьям. Всю правду о политическом взлете и истинных причинах падения Леонид Викторович напишет в мемуарах (ждет, когда придет время), а за чашкой чая в редакции АП рассказал всю правду о своей «Амурской правде». 

В университет за красивой девушкой

— Леонид Викторович, сегодня профессия журналиста — одна из самых популярных. Конкурсы в вузы бьют рекорды. Почему в далеком 1982 году простой завитинский парень решил поступать на журфак Дальневосточного государственного университета? 

— По одной банальной причине — из-за девушки. Она училась в моей школе на два года старше. Не то чтобы я ее сильно любил, но относился с большим интересом. После школы она поступила во Владивосток на журналистику. И я подумал: а почему бы нет? Поступлю и увижу ее! И это дало мне направление мысли. Тем более сочинения я всегда писал на пятерки, прочитал в детстве и юности тысячи книг. Я начал писать в районную газету «Заря коммунизма»: 6—7 заметок хватило, чтобы пройти творческий конкурс в вузе.

— Вы эту девушку в университете увидели? 

— К тому моменту, как я поступил, она уже вышла замуж. 

— В журналистской среде идет вечный спор о необходимости образования: одни считают, что этой профессии невозможно научиться в вузе — только на практике, в полях. Вторые уверены, что вуз и диплом нужны. Вы в каком лагере? 

— Раньше я был сторонником теории, что вуз ничему не учит. Потому что перед нами на кафедре стояли дедушки и бабушки (как мне тогда казалось, хотя многие из них моложе меня нынешнего), рассказывали о советской и партийной печати. И профессиональный рост, действительно, проходил на практике. Сейчас, немного поостыв, я понимаю, что на самом деле мы по глупости своей не умели слушать умных людей. Например, завкафедрой Валерия Викторовича Бакшина я при тесном общении изрядно недолюбливал. Но спустя годы понимаю, что этот человек очень сильно на меня повлиял, так как говорил очень мудрые и правильные вещи. Память мне позволила что-то запомнить и потом осознать. Бакшин для меня сделал очень много, и Нина Михайловна Светличная, и Николай Кузьмич Заика. Он, 8 раз подряд не ставя зачет и поставив меня на грань исключения из университета, тоже повлиял. Готовясь к службе к советской армии, сразу прочищаешь мозги. В общем, сейчас я сторонник гибкой теории: нужны и вуз, и практика. 

Когда я после института приехал в редакцию, тогда самым молодым корреспондентам было уже за 40.

— Как вы попали в АП?

— Очень просто. После каждого курса у нас была практика. И она строилась таким образом: первая — это районная газета, вторая — комсомольская, третья — большая партийная газета. Первую трехнедельную практику я провел в Приморском крае: газета «Победа», поселок Лучегорск, Пожарский район. Вторую —  в Магаданской области в газете «Магаданский комсомолец». На третью практику мне захотелось экзотики — хотел на Камчатку. Но там мне места не досталось. И я решил, что поеду в Благовещенск. Приняли хорошо. Проходил практику в отделе информации под командованием Виктора Денисовича Козина.

Виктор Денисович был внимателен, хотя не всегда добр. Помните, как в фильме «Место встречи изменить нельзя» Жеглов учил жизни Шарапова: тот оставил на столе уголовное дело, а Жеглов спрятал его и потом всячески измывался? Точно также я по своей наивности оставил на столе в кабинете паспорт — и он пропал. А тогда Благовещенск был пограничной зоной, потерять паспорт — это ужас, кошмар. Оказалось Виктор Денисович его спрятал. Мне тогда не всегда нравились такого рода педагогические опыты, хотя позже я и сам мог так пошутить.   

Прошел практику весьма и весьма удачно. Написал за полтора месяца порядка 20 разных материалов. В общем, на следующую практику я снова приехал в «Амурскую правду» и в конце пообщался с самим главным редактором Сарапасом! Почему говорю с самим: Леопольд Феликсович был душевным человеком, но тогда дистанция между главным редактором, кандидатом в члены бюро обкома и практикантом была космическая. Я изложил ему желание работать на АП. Разговор состоялся в 1986 году, а я оканчивал университет в 1987 году.  

— И Леопольд Феликсович пригласил вас? 

— Вы знаете, как люди попадали в областную партийную газету? Для многих «Амурская правда» была уже вершиной, пиком карьеры! Вначале человек должен был поработать в многотиражке, потом в районной газете, проявить себя, засветиться. И только после этого, если он отличался многими-многими положительными качествами, его могли привлечь в «Амурскую правду». Желательно было иметь партбилет. Естественно, большинство журналистов к этому моменту были уже в зрелом возрасте — поэтому тогда в редакции самым молодым корреспондентам было уже за 40. Но мне повезло: в те годы руководство решило взять курс на привлечение молодых и свежих сил. И в порядке эксперимента в 1986 году из Уральского университета были приглашены Виктор Хахин и Павел Тудвасев. Ну а в 1987 году редакцию усилили мной. Леопольд Феликсович дал добро, мне выписали вызов, я его предъявил на комиссии по распределению и был направлен в Благовещенск. К работе приступил 28 августа 1987 года.

«Я попал в струю»

— Как тогда выглядела АП?  

— Это был орган областного комитета партии и облисполкома. В основном, руководил газетой обком партии — как и всем в области. Тогда нас всех работало 53 или 54 человека.

— Как вы эти цифры помните?

— Я же был председателем профкома! Главным редактором в 1987 году был Сарапас, первым замом Анатолий Павлович Дроздов. Он курировал отдел промышленности (возглавлял Михаил Ильич Тимченко), сельского хозяйства (Веннадий Алексеевич Токарев) и отдел строительства (Леонид Дмитриевич Давыдов). Александр Семенович Филоненко был замредактора и заведующим отделом партийной жизни. Это был самый главный отдел в газете, потому что партия — наш учредитель и рулевой. Также Филоненко по должности курировал отдел Советов народных депутатов (командовал Виктор Александрович Шинкаренко), отдел пропаганды (Виктор Сергеевич Чумаков), отдел информации (Виктор Денисович Козин), отдел культуры (Анатолий Константинович Софин), отдел писем (Михаил Михайлович Колотий). Отделом собкоровской сети, в котором было 6—7 журналистов, руководил Алексей Ильич Самборский. Секретариат возглавлял ответсек Виктор Михайлович Малеев, у него было два заместителя — Таисия Александровна Хоцкина и Валерий Александрович Богач. Также у нас был отдел иллюстрации, в котором работали художник Николай Степанович Лаврухин и два фотокорреспондента — Юрий Ефимович Саяпин и Ли Ден Чер (известный в газете как Л. Димов). Плюс машбюро (было три-четыре машинистки, так как мы все писали от руки), корректорское бюро (4 корректора). Также  газета выпускала информационное приложение «Амурская неделя», которое редактировала Нелли Ивановна Маслова, там был свой художник — Леонид Тимофеевич Шатон. 

— Куда вас определили?

— В отдел Советов народных депутатов. Помимо сессий, на нас была еще неслабая нагрузка — бытовое обслуживание населения. Это бани, мастерские, кладбища и так далее. Если честно, мы с моим начальником не сработались. Виноваты были оба: я был молодой и горячий, и он не мог найти ко мне подход. Кстати, я был его первый подчиненный. Помню, после первых месяцев приезжаю на работу, смотрю на часы: без трех минут восемь. Стою на лестнице, жду, когда пройдут эти минуты, потому что не хочу видеть начальника, и думаю: неужели до пенсии еще 38 лет!?

Но через год, после аттестации, наше руководство вызвало меня и спросило: «Леня, а как ты посмотришь на то, чтобы перейти в отдел сельского хозяйства на должность старшего разъездного корреспондента?!» Конечно, я согласился! Я стал получать 220 рублей с гонорарами — это, к примеру, зарплата инженера с 15-летним стажем. Для назначения меня приняли кандидатом в члены КПСС. Моим начальником стал Веннадий Алексеевич Токарев. Помню, пришел к нему и спрашиваю: «Что у нас на повестке: уборочная? Заготовка кормов? Подготовка к зимне-стойловой? В какой район ехать?» А он: «Леня, какой тебе зимне-стойловой? Пиши о том, что нравится!» И тут-то я развернулся по-настоящему: должность, зарплата и руководитель, который горло за тебя перегрызет. И если что-то в моей журналисткой жизни получилось, это благодаря тому, что был у меня такой начальник, который побуждал и подталкивал. И высшее руководство газеты, которое все это позволяло. 

— Вам повезло: вы успели поработать и в советской журналистике, и в новой, перестроечной. 

— Да, я попал в самое золотое время — когда стало можно все! Ну или очень многое. И все это было очень интересно. И во многом — абсолютно не по профилю сельского хозяйства. Я занимался чистой журналистской работой!

— Расскажите, про что вы тогда писали?

— К примеру, я писал первый репортаж о праздновании Пасхи в Благовещенске. Конечно, Пасху в городе всегда отмечали, но раньше для газеты этого праздника  не существовало. Не помню год, но в заголовке было что-то с черемухой. Потому что во время крестного хода какой-то урод кинул гранату со слезоточивым газом: я, честно говоря, тоже хапнул. Мне ж интересно было — я туда тоже пошел. (Смеется.) Сейчас всем известно, что у нас в области стоит тяжелая авиационная бомбардировочная дивизия. Я первым написал о том, что наши летчики слетали в район Сан-Франциско: посмотрели на ворога и вернулись назад. Однажды в Серышевском районе в одной из частей ПВО проштрафился один боец красной армии. И командир дивизиона пообещал, что уволит его из армии 31 декабря. А он решил немного поправить карму и уволить вперед командира. И придумал простой способ — принес на боевую позицию ведро с соляркой и поджег его под ракетой. Ракета стартанула, прошла километра два по полю и попала в казарму той самой воинской части. Произошел взрыв, были погибшие и раненые. Вот такая была тематика отдела сельского хозяйства.

— Были такие темы, которые лучше было не брать? 

— Не скажу, как было до 1986 года — я был только на практиках. В апреле 1985 года генеральным секретарем избрали товарища Горбачева М. С., на следующий год объявили гласность. И постепенно все то, о чем писать было нельзя, стало «льзя». Если кто-то не знает, то изначально и в царской, и в советской России существовала цензура. В мои годы ее представляло управление по охране государственных тайн в печати. Раньше оно называлось управление по делам литературы и искусства, Главлит. Управление издавало перечень сведений, запрещенных к публикации. Наличие перечня тайной не было, но его содержание тоже являлось государственной тайной. Это управление находилось на седьмом этаже ИПК «Приамурье», работали там исключительно женщины. Как все это выглядело на практике. У них были красные книжки, в которых мелкими буквами было написано, чего нельзя: нельзя сообщать о наркомании, проституции, эпидемиях, авиакатастрофах. Эта система существовала до объявления гласности. Но на самом деле она была не только в этих списках, а в головах — существовала самоцензура. Сарапас, любой журналист понимал, о чем можно писать, а о чем нет.

Ошибки и амбиции молодости 

— Расскажите историю про высокопоставленных нарушителей границы, о которой в редакции до сих пор ходят легенды. 

— История меня, честно говоря, не красит. Как журналиста, возможно, красит, но редактору и коллективу мой поступок мог дорого обойтись. Когда я стал руководить объединением новостей, возникла необходимость широкого информирования граждан о происходящих событиях. Официальные структуры не привыкли делиться информацией: если что-то произошло — это только их дело. Пресс-служб тогда ни у кого не было. Я придумал, и руководство меня поддержало: мы объявили читателям, что за каждую народную новость будем платить деньги. Предложили звонить по телефону и сообщать  интересную информацию. Если она подтверждалась, то человек получал в кассе энную сумму. И однажды вот таким образом мне поступила информация, что в студеную зимнюю пору автомобиль администрации Амурской области совершил нарушение государственной границы. Чиновники спешили в Китай на переговоры, поэтому не поехали на таможню, а съехали на «Волге» на лед в районе улицы Мухина и рванули в Китай. Пограничники не стали поднимать бучу. Тогда было очень сложное время, федеральные структуры жили ничем не лучше всех: к примеру, обратиться в администрацию области и попросить машину хлеба для голодающих солдат было нормальным.

Я пробил по своим каналам — факт подтвердился. Мне, конечно, захотелось об этом написать. Но я понимал, что вряд ли это напечатают. Но нашел способ: написал заметку, но указал неправильный номер машины. И попросил назначить себя ночным дежурным. Главный редактор Анатолий Дроздов заметку в газету выставил. А я перед печатью поменял номер на реальный. Тогда администрация области ездила на машинах определенной серии, эти номера все знали. И каждому, кто умел читать, после выхода заметки было ясно, что за человек был в «Волге». По молодости мне казалось, что я прав. А сейчас понимаю, какие проблемы главному редактору и газете мог создать. Хотя в те времена власть мы уже нещадно критиковали, отношения и так были плохие. Возможно, поэтому серьезных последствий не было. 

— У вас были ошибки, от которых до сих пор кошки на душе скребут? 

— Бывали, конечно, бывали. Свою самую первую ошибку я совершил, когда еще работал в отделе советов. Мой начальник дал мне стопку писем на разные бытовые темы, чтобы я подготовил обзор. И в ней было письмо от театрального коллектива из Бурятии или Иркутска. Они были у нас на гастролях и написали в редакцию о хамстве работников гостиницы «Зея». Я взял это письмо в общий обзор — несколько строк и добавил какой-то свой комментарий. Но не позвонил в гостиницу, чтобы узнать их мнение. Гостиница возмутилась, и меня, 23-летнего самовлюбленного юношу, пригласили на собрание коллектива. Мы собрались в большом зале гостиницы «Зея»: кстати, будучи там на мероприятиях губернатором, всегда вспоминал тот случай. Как меня пороли матерые швейцары, монументальные горничные и коридорные: рассказывали, используя все богатство русского языка, что они думают обо мне и о тех актерах. А актеры, как выяснилось, вели себя примерно так, как иногда ведут себя наши звезды на гастролях. Слава богу, Сергей Васильевич Шимко, который тогда возглавлял трест гостиничного хозяйства, не дал завершиться экзекуции логическим образом — я ушел живой. Но этого урока мне хватило надолго. Это была очень сильная прививка.

Была ошибка, из-за которой я шибко-шибко переживал. В те годы стало разрешено писать об Афганистане — далеко не все, но ранее эта тема вообще была закрытой. И была в цензуре лазеечка: если о каком-то факте уже сообщено в СМИ, то все остальные тоже могли об этом писать. И вот в журнале «Дружба народов» я нашел публикацию известной в то время журналистки под заголовком «Колея». Она написала о советском воине-интернационалисте, выпускнике ДВОКУ, который получил смертный приговор за то, что в Афганистане, ограбив автобус с мирными жителями, расстрелял человек 12. А деньги и мануфактуру присвоил себе. Из уважения к полученным ранее ранам и боевым наградам приговор заменили на максимальный срок лишения свободы. Поскольку парень окончил ДВОКУ, сам бог велел за эту тему взяться: я опросил его однокурсников, знакомых и написал материал. 

Я купался в славе, письма шли пачками, я получил какие-то награды. И раз — стук судьбы. Прихожу на работу — в кабинете сидят заплаканная женщина лет 30 и ветеран Великой Отечественной войны в орденах. Оказалось, это бывшая жена военнослужащего со своим отцом. В журнальном очерке была строчка о том, что после объявления приговора жена парня отказалась от него и подала на развод. Я этот факт тоже использовал. Они пришли требовать справедливости — принесли слезы, письма, отец хватался за сердце. Короче, получилось, что я незаслуженно обидел семью. Жена показала письмо, где муж сам просил ее подать на развод. Не знаю, должна ли женщина ждать десятки лет человека, который расстрелял мирных людей, включая детей. 

«Журналистика вызывает раздражение»

— Вы застали в редакции лихие 90-е. Трудно было? 

— Было очень плохо и голодно. Зарплату платили сахаром, мылом, выпуск которого редакция сама и организовывала. Помню, ездил грузовичок, возил нам по домам мешки. Кстати, когда меня уже сняли с должности губернатора, у меня дошли руки выбросить на помойку последний мешок сахара, стоявший со времен АП. Он слежался до каменного состояния.  

— Что думаете о современной журналистике? 

— Она стала совсем другой, и у меня это вызывает раздражение. Апломб и некомпетентность царят в наших СМИ. У меня за шесть с половиной лет работы в АП был только один выговор. Влепил мне его Леопольд Феликсович в 1988 году за то, что во время моего дежурства в публикации «кандидат в делегаты» по ошибке (не моей, а наборщицы) стал «кандидатом в депутаты». Кстати, свою единственную премию Союза журналистов СССР я получил за материал об «Амурской правде». Я просто полистал книги приказов редакции за 1934—1935 годы. Богатейший материал, богатейший!

— Расстреливали?

— Да, расстреливали нашего брата за ошибки в газете, за неправильно расставленные акценты. Например, запись: «выступая перед рабкорами, занял неправильную позицию. Приказ: уволить с передачей дела в органы НКВД». Раньше ответственность была абсолютно другая — и у руководителя, и у журналистов! Мы тогда работали и строили карьеру. И я понимал, что я куда-то двигаюсь: у меня хорошая зарплата, общественное положение, квартира светит. Начинаю косячить — ссылают в многотиражку, где ни зарплаты, ни перспектив. Кстати, спасибо «Амурской правде» за квартиру — в ней до сих пор и проживаю.

— Вы не жалеете, что ушли из любимой профессии в политику? Кстати, все годы оппоненты критиковали: мол, губернатор-журналист. Не обидно было? 

— А когда Белоногов был губернатором, его завистники говорили: зоотехник! А на Полеванова: геолог! (Смеется.) Никто из тех ворот, откуда вышел весь народ, не выходит с табличкой «Я — царь». Все где-то учатся. Мои критики, наверное, забывают, что после «Амурской правды» я 7 лет работал в Совете Федерации и в Госдуме. О том, что ушел из журналистики, не жалею: как сложилось — так сложилось.

— Чем вы занимаетесь сейчас? Продолжаете преподавать в школе? 

— Я пока в творческом отпуске. Занимаюсь массой вещей, зарабатываю на жизнь, но не спрашивайте, где и как, — все равно не скажу. 

— Ваша семья по-прежнему в Москве? 

— Да, поэтому я живу на два города. Старший сын Павел — юрист-международник, окончил МГУ. Средний Андрей с красным дипломом окончил МГИМО, но желания трудиться в сфере Министерства иностранных дел у него не было. Поэтому он переквалифицировался на специалиста по финансам, работает в инвестиционной компании помощником генерального директора по международным делам. Пока не женились, хотят делать карьеру. Дочка Арина учится в шестом классе.

— Леонид Викторович, что пожелаете «Амурской правде» на 100 лет? 

— Кстати, про юбилей газеты я помню очень хорошо. По той простой причине, что в советское время было не принято отмечать праздники. И однажды в 1992 году, взглянув на шапку газеты и увидев дату основания — 24 февраля 1918 года, — я понял, что через два-три месяца АП будет 75 лет. И решил, что наша газета должна его отметить! Мы придумали рубрику «Экспедиция Амурской правды». Задача была проехать по местам боевой славы газеты, найти героев, о которых писали, рассказать о новых. За 2 месяца газета дала публикации из всех 28 городов и районов, и процентов на 70 их исполнил я — лично или в соавторстве. Просто не всегда физически удавалось успеть в очередную командировку — меня поддерживали собкоры. 

А чего пожелаю? Я знаю, что пожелают все: прожить не одно столетие, быть популярной, любимой, объективной. А хочется ведь как-нибудь отличиться. (Смеется.) Но на самом деле, кроме таких простых, но важных вещей газете ничего и не пожелаешь. Хочется, чтобы «Амурская правда» жила долго — это ведь и часть моей истории. Наверное, это уже невозможно, но хочу, чтобы газета была почти в каждом доме — как в то время, когда я пришел работать. Тогда тираж был 150 тысяч экземпляров на миллион населения. С учетом коэффициента семейности — ее выписывали почти в каждой семье! Чтобы она сохранила и приумножила свою популярность, чтобы по-прежнему была влиятельной. Финансового благополучия ее сотрудникам и всех благ! 

Возрастная категория материалов: 18+