Фото: Nartas.ru

Я долго его уговаривала дать нам блокнот на несколько дней для подготовки материала. А недавно выяснилось, что военная реликвия утеряна. К счастью, некоторые выписки 1985 года из полевого дневника, которые мы сделали много лет назад, сохранились в редакции «Амурской правды».  

Полевой дневник

5 марта

Вот и начата первая страница моей летописи, она может прерваться  лишь в случае моей  смерти либо нежелания писать. Но  пока я очень хочу описать то, что произойдет со мной, моими друзьями и товарищами. Пока я нахожусь на территории СССР, и никакая опасность мне не грозит. Но вход мой туда (в Афганистан) уже на днях, а там начнется… Что? Не знаю. Но убивать я должен, иначе не выживу сам… Девочка моя, мне не хочется умирать в 19 лет, когда ждешь меня ты, моя молодая жена, когда ждет меня дочка, но если предписано судьбой —  значит надо… И если мне суждено жить, вернусь я к тебе героем, вернусь живым и здоровым!

20 марта

Вот уже третий день мы на территории Афганистана… Впечатлений много, но самое главное — стрельба. … По дороге насмотрелся всего! Всюду шли бои, разваленные дувалы,  разбитые машины, снаряды, такое ощущение, что битва здесь была непомерной.                                                                                               

28 марта

Стоим больше недели под Джелалобадом. Обслуживали вооружение, технику, а в это время ребята гибнут! Каждый день вертушки привозят то раненых, то убитых. Неловко даже себя чувствуем, ребята гибнут, а мы тут ждем, когда тронемся в путь.

…У нас самое трудное — там, где будем стоять, еще наши не стояли, так что ждать помощи  неоткуда. Летчики стоят за 85 км, и вертолет летит 40 минут до нас … Мне не страшно, разве может быть советскому солдату-десантнику страшно? Надо применить все, чему нас научили, здесь, в этой жаркой стране Афганистан!

1 апреля

Полгода войны, всего полгода, но сколько жизней можно потерять за это время, сколько перенести на своих плечах… Мы, парни, которым по 20 лет, у которых вся жизнь впереди… Трудно здесь служить десанту. «Их тыкают в любые дыры», — так мне сказал боец из мотопехоты.   «Они гибнут тысячами», — так выразился другой… И это правда.

24 апреля

Вот я наконец на своей койке, прочитал 15 писем — от мамы, отца, Аленки. Сижу и не верю в то, что выжил, что еще дышу, и лишь сейчас стало страшно и волосы встают дыбом от того, что пережили.  

20 апреля мы начали собираться на операцию, не подозревая, что это за операция может быть. Задача для батальона стояла такая: две роты занимают высоты, вернее горы, третья рота силами двух взводов прочесывает кишлак… Шли мы на среднюю операцию, не зная, что это 2-я по величине точка у «духов», что «духов» здесь больше, чем нас — целого батальона. Мы шли и не знали. А судьба уже ныла. И некоторым оставалось жить всего несколько часов.

Лишь только рассвело, прибежал капитан. Нужно было идти на помощь ребятам, которые остались в кишлаке: их обложили двойным кольцом, и тянули это кольцо все дальше вглубь ущелья. Мы шли быстро, так как знали: ребята в опасности. Что было дальше —  страшнее самого страшного сна, описать это трудно, но  попробую.

Сунулись мы в дувал и… легли. Это было первое падение на землю. С этого момента, то есть с утра и до ночи, — только бегом и ползком. Первый раз в жизни пули свистели рядышком, и фонтанчики вставали в полуметре. Вся низина, «зеленка» простреливались «духами» — с буров, пулеметов и снайперами. Весь взвод растерялся по дувалам, перебегали по одному, два человека… Такого я еще не видел в своей жизни, можно подумать, что попал в сталинградский котел…

Обратно выходили в еще более трудных условиях… Сначала ранило одного, потом другого … Мы несли его на палатке, а по нам били и били.  Как мы остались живы? Просто чудо. Но мы еще не знали, что впереди нас ждут Маравары.

В Мараварах нас ждала страшная новость. Два взвода, которые пошли на кишлак, до сих пор вывести не могут, есть убитые, раненые. Мы получили дополнительные магазины, питание и утром должны были выйти… Ночью Царандой отбил у «духов» прапорщика Бахмутова. У него полностью не было зубов и лица —  почти не узнать, на теле 5 ран, но  живой.

Под утро пришел Турчин Вовка… Что он рассказал… волосы встали дыбом… Я смотрел на него и не верил. Он стоял  ободранный, без ничего, в правой руке держал гранату и говорил, говорил, а я слушал его, как во сне… Он сказал, что нет больше целых двух взводов… Их окружили, заманили в ущелье и ночью почти в упор расстреливали… Он видел, как погиб Слава Сулин. Ему оторвало гранатометом правую руку,  но он вырывал зубами чеку и кидал гранаты. Последняя взорвалась под ним…

Вовка говорил, что Попов Владимир ранен был в голову, но его никто взять не мог из «духов». Володи больше нет в живых… Турчин сказал, что раненых ребят добивали топорами. 12—15-летние пацаны отрубали руки, ноги, головы. Он видел это своими глазами, держал гранату в руке и ждал… В двух метрах они ходили около него и чудом не заметили.

Он рассказал, как подорвал себя его ротный, капитан Цебрук — бывший мой командир взвода. Вовка видел,  но сделать ничего не мог. «Духов» было чуть ли не в 7—8 раз больше. Он тащил Витьку Тарасова раненого и не дотащил, так как того убило пулей. Он спрятал его, пришел и принес эту страшную новость, а мы были здесь…

У меня в голове не укладывалось: ребят, с которыми мы были в одной роте, нет в живых. Целый год мы служили вместе, и тут смерть… Боже мой, таких ребят не стало! Не могу поверить в это! А нам после вчерашнего дня снова идти туда. Это смертельный риск… Но мы пошли.

Были сутки без воды. Шли по горам, там, где укрепления «духов». К вечеру залезли на вершину. Целый день вертолеты вывозили убитых и раненых… Мы сидели и не могли сойти с места. Идти больше сил нету, а приказ командира — идти, идти в самое логово «духов».

Мы стали преодолевать последний подъем, на середине хотели передохнуть —  и тут…Это было страшно: слева и сзади почти в упор  начал бить пулемет. Отскочив в сторону, я упал за камень, но выстрелить мне не дал бугор передо мной. Помню, что Саша Пикунов стрелял очередями в том направлении, где был я…

Пули «духов» ложились градом, в полуметре облетая меня, свистели, выли, врезались в землю. Что мы могли сделать… Пулемет заглох на долю секунды, я кинул РГД.  Этого, кажется, хватило для него, через несколько минут послышались  стоны. Я оглянулся, мне было не до «духов», сзади лежали наши ребята, и тоже стонали… 

Ранило Сергея Ковалева в ногу. Пуля разрывная, и парень не мог сдержаться, он чуть не плакал, была сильная боль… Посмотрели Олега Овчинникова — убит. Посмотрели Андрея Новикова — убит. Владимир Курякин — убит.  У меня сердце заныло. Гады, думаю, сволочи, убивать всех «духов» надо! Всю ночь мы выносили ребят на гору, всю ночь нас обстреливали. Утром ждали вертолет, чтобы забрали тела. Жалко ребят, они на жаре стали не похожи сами на себя.

Мы еле ходим. На других смотришь — все худые стали, кожа да кости. И я сам весить стал на 5 кг меньше.  Весь день авиация крушила горы, потом мы долго обстреливали «зеленку», по ней ползали «духи». После на вертушках прилетела «зеленая» пехота. Они  все в касках, бронежилетах, нам даже смешно стало.

Мы спустились до того места, где нас обстреляли, и ужаснулись… Кровь черная была. Кругом валялись вырванные клочки тряпок, веревок, патроны россыпью… Здесь погибли трое наших ребят, трое русских парней, и матери их никогда уже не увидят. Вот тут стало мне поистине страшно — не за себя, за маму, за Лену. Боже мой, если бы меня…

Я еле дошел до части, мне на руки дали 15 писем от мамы,  папы, бабушки  и от Аленки.  Читал и чуть не плакал. Я не смог все прочитать. Я просто заснул, заснул от всего пережитого, от усталости.    

30 сентября

Вышел приказ, а мы все также ходим на задания, как и ходили. Теперь изменили тактику, с одной стороны —  стало лучше, с другой плохо. А до дому  совсем чуть-чуть, и сердце  болит уже две недели, колит, ноет и болит.

18 октября

Так долго молчал. Болел, скучал, и вообще хочу домой!

29 октября

Я в Ташкенте. Больше нет слов…

Возрастная категория материалов: 18+