Александр Ярошенко

Ширвиндт всея Руси

Недавно Ширвиндту Всея Руси исполнилось 87 лет! Народный артист России, давний и преданный болельщик московского футбольного клуба «Торпедо», не любит откровенничать. Но пафосных и шаблонных разговоров не любит еще больше. Возможно, потому и выбрал для себя «меньшее зло», откровенно рассказав, почему верит в природу человека, а не в воспитание, откуда в его образе появилась фирменная трубка, а также о своих звездных друзьях и любимых учениках. Разговор состоялся осенью 2013-го.

Чем наивнее, тем лучше

Почему согласился стать худруком? А что оставалось делать? Уговаривали, дескать, придет милый голубой мальчик, и все будет по-другому. Сейчас идет страшная пертурбация всех репертуарных театров. Потом этот конклав московских худруков — всем от 80 до 95 лет… Наш маяк в океане старческой депрессии — Юрий Любимов… Это же все грустно. Но никого нет! Ушли Товстоноговы, Плучеки и Ефремовы, вот меня и уговорили. Давай, а то все распадется…

Фестиваль кино и театра «Амурская осень», 2013 г., красная дорожка. Фото: Андрей Оглезнев, «Амурская правда»

Нужны ли в театре звезды? Понимаете, в сегодняшней архитектонике театра, когда публика идет на медийных лиц, они, конечно, нужны. Первичным должно быть отношение звезд к театру. Звезда театра в самом хорошем смысле этого слова — это Вера Васильева. Она играет в пяти спектаклях в свои, не буду говорить, сколько лет, и еще спрашивает меня: «Шура, а что дальше делать будем?»

Это патология (в хорошем смысле слова) преданности профессии! Другой жизни нет. Ее муж актер Володя Ушаков ушел из жизни, она одинока, даже кота, и того, отдала. Все занимает профессия. Справедливости ради скажу, что в нашем театре зарплаты высокие относительно других театров.

Я же не идиот, понимаю, что сегодня без съемок в сериале жить невозможно. Есть у нас актеры, которые сутками крутятся, но при этом работают в театре. У нас в труппе тридцать моих разновозрастных учеников, и, что интересно, та шпана, которая выпустилась вчера, приходит в кабинет со стенаниями: «Отец родной, жена ушла, квартиры нет, ребенок маленький, и в этом году я никак не могу репетировать и играть в театре. Надо работать на стороне, надо сниматься в рекламе». Что я могу сказать, когда артист за тридцатисекундную рекламу каких-нибудь прокладок получает гонорар, равный двухмесячной зарплате в театре?

Узнавание? Сейчас такой наплыв новых звезд, что мы, старье, уже потише в этом плане стали. Вчера захожу в лифт, за мной вскакивает здоровенный детина. И говорит: «Можно я с вами прокачусь? Вы знаете, моя бабушка была вашей поклонницей, правда она умерла восемь лет назад. И теща моя вас любит, но она сейчас в реанимации…»

Что самое страшное, он же искренен в своей глупости, он на могиле и в реанимации расскажет, что меня видел.

Назойливость иногда раздражает. А если пошлешь, то скажут, что зазнался…

Стараюсь быть мудрее. Вот покойный Толя Папанов не мог терпеть этого органически. Он ходил в кепке с большущим козырьком и в огромных, за три копейки, пластмассовых очках, которые, как маска сварщика, закрывали лицо. Он ненавидел, когда на него начинали показывать пальцем.

Холодок от людей? Бывает. Актерская среда — организм особый. Артисты — народ более эмоциональный, чем умный. Профессия же собачья, попробуй переиграй ребенка или кошку. Никогда не получится! Артист, чем наивней, чем непосредственней, тем он лучше. Органичность и наив подразумевают некоторое отсутствие мудрости. А мудрость — все-таки синоним ума.

Поэтому к холодку коллег надо относиться спокойно. Тем более что я около 20 лет сижу в кресле худрука Театра сатиры, нахлебался всего и вдоволь.

Артисты по-настоящему редко дружат. Дружат, когда не конкуренты, и те, кто более-менее с мозгами. Когда уже пожили и делить нечего. Вначале все тщеславны безмерно. Это природа актерская.

Что меня еще спасает? Мой кабинет на четвертом этаже, а на третьем мужские гримерные, из которых то и дело доносится: «К такой матери! Надоело все! Сколько можно это все терпеть? Где режиссура? Пойдем ему все скажем!» Я сижу с ними, мажу морду перед спектаклем и тоже говорю: «Действительно, доколе это все будет продолжаться?!»

Если бы сидел только в своем кресле, то все было бы по-другому.

А так я с ними, а они со мной. Артисты по-настоящему редко дружат. Дружат, когда не конкуренты, и те, кто более-менее с мозгами. Когда уже пожили и делить нечего. Вначале все тщеславны безмерно. Это природа актерская.

Театр памяти сатиры

Театр сатиры… Сатира как жанр из жизни ушла, и в театре ее не осталось. Драматургии нет. Вот у талантливого Владимира Соловьева идет бесконечное шоу, называется оно «К барьеру» — где все время гениальный в своем жанре Жириновский, а напротив него очередная жертва. Как это можно пересатирить? Когда там лупят все открытым текстом. Советская сатира была гениальна в своих намеках, аллюзиях, фигой в кармане. Все эти бирки на театрах, придуманные в советское время — Театр имени Моссовета, «Ленком», Театр сатиры, — это абсолютная архаика, сейчас ведь все снивелировалось по репертуару. Точнее сказать, Театр памяти сатиры. Но вывески менять не надо. Они как история, как некий бренд. Корифеи театра говорили, что живой театр — это лет десять, не больше. Когда студийность, когда все на равных. Как только начинаются гениальные и не очень, народные и заслуженные, то уже театру остается места все меньше и меньше.

Я же не матерюсь, я разговариваю на языке своей страны. У нас был замечательный артист Георгий Менглет. Он был матерщинником еще шикарней меня, он на сцене в спектакле матерился. Людям казалось, что они ослышались. Но как матерился! Это была поэзия.

Остаются уже конторы, более благополучные или менее благополучные, но конторы, в которых места раннему Станиславскому и студийности все меньше и меньше. Ранний «Современник», ранняя «Таганка» — это все были студии, которые собирались под мастером. Потом уже начинался театр.

Сегодня с культурой как-то сложно. Канал «Культура» мало кто смотрит. Вот что страшно. Ничего не привито и не прививается. Дисбаланс жуткий. Меня сейчас приглашают в очередное телевизионное жюри, по одному из каналов идет страшно раскрученный конкурс пародистов. Сидит там солидное жюри, в котором и Генка Хазанов. Предположим, приходит туда такой талантливый человек, и сутки без передыха гримеры, как патологоанатомы, делают из него Майкла Джексона. Ну это же не пародия! Пародия — это когда тонким штрихом, легкой мимикой, намеком показывают. А когда часовое кривляние — это не пародия. Так вот, в этом конкурсе люди из глубинки, кривляясь, показывают, например, Кобзона. Я должен это оценивать? Боже сохрани. Что это за предмет искусства?

«Я разговариваю на языке своей страны…»

Фото: Андрей Оглезнев, 2013 г.

При всех ли я матерюсь? Тут нужна осторожность: говоришь и вставишь пробное словечко какое-нибудь помягче и попроще, например «черт», «сука», и по реакции понимаешь, как дальше себя вести.

июля 1934 года родился Александр Ширвиндт

Дружба. Мы с Мишкой Державиным дружили всю жизнь. С ним ведь невозможно было поссориться. Он внеконфликтный. Это я — зануда и матерщинник, он — нет. Больше было ощущений, что мы не разлей вода. Просто мы много вместе работали, а так у нас разные дома, жены и дети.

В начале этой перестройки открыли закрытый актерский клуб. Сашка Абдулов, Ленька Ярмольник затевали всю эту шебутню, и был там вечер сюрпризов. Нас с Державиным позвали туда. Сашка Абдулов на полном серьезе говорит, что в связи с перестройкой мы сегодня отмечаем официальный брак Ширвиндта и Державина. Зал лег от хохота, мы подыграли, конечно. На следующий день после этой бодяги в «Московском комсомольце» рядом с новостями о том, что кого-то убили, а где-то протекло, поставили новость о том, что Ширвиндт и Державин зарегистрировали брак.

Мне звонков был шквал. Что сказать? Звоню Пашке Гусеву, главному редактору «МК». Знаешь, он — гений журналистики. Я ему: «Паша, да я тебя туда, да я твою газету сюда». Что делает гениальный журналист?!

«Шура, помоги мне справиться с этими суками! Я просто бессилен», — устало говорит Гусев. И я начинаю ему соболезновать… Нет, он — гений!

Не нужен нам берег китайский…

Фестиваль кино и театра «Амурская осень», 2013 г., встреча артистов. Фото: Андрей Оглезнев, «Амурская правда»

Жизнь наша?.. Да понимаю ее. Но боюсь быть старым брюзгой. Ныть не хочется. Вот мы разговариваем в Благовещенске, я здесь на фестивале «Амурская осень», и когда я смотрю в окно своего гостиничного номера на соседний с Благовещенском Китай, вижу: Китай весь сверкает огнями, а наш берег — нет. Я понимаю, что с нашей стороны надо еще много чего зажигать...

Посмотрел на жуткое наводнение на Дальнем Востоке и вспомнил слова Черчилля о том, что народ, который ест на улице в 40-градусный мороз мороженое, победить невозможно. Непобедимые мы!..

Трубка… Она со мной около 50 лет. Первую мне подарил замечательный переводчик Виктор Суходрев. Он был переводчиком всех на свете. Все переговоры наших вождей были при его непосредственном участии. Представь, кем надо было быть, чтобы переводить Хрущева. Надо же было понять все его обороты, перевести их сначала на здравый смысл, потом на русский язык и уже после этого — на иностранный. Он был гений! Он выезжал за границу, а мы, его друзья, сидели здесь и, как птенцы, ждали. Помню, он привозил орешки соленые, виски, джинсы, журнал «Плейбой». Это было как обморок.

Тогда он меня и подсадил на трубку. Так с ней расстаться и не могу.

Гейзеры ревности бурлили в молодости

Сколько лет женат?

С женой вместе давно. Де-юре уже больше 60 лет, де-факто — и того больше. Самый главный наш цемент — это разные профессии. Когда оба в одном клубке — это ужасно.

Когда говорят, что жены растворены в мужьях, в их профессии, в их искусстве, то хочется повеситься.

Моя жена была очень мощным архитектором. К примеру, Омский театр музыкальной комедии был построен по ее проекту. Тата годами не знала, что я играю и что репетирую, а я никогда не вникал в ее работу. Утрирую, конечно.

Жизни без ревности не бывает. Но мы как-то смогли переступить через все гейзеры молодости, главное, что эти гейзеры не были круглосуточными. Самые трудные — первые годы.

Сын? Мишка получился парень хороший, к сожалению, он в этой круговерти рейтинговой крутится. Проекты неплохие у него на телевидении, но они долго не живут. Все убивается об рейтинг, рейтинг в субботу, в два часа дня никогда не будет сопоставим с вечерним временем.

Вечерами же в эфире сплошные танцы со звездами, а потом говорим, что мало культуры, познавательного, но сами из сеток эфира убираем все это познавательное и без позолоты.

Я в воспитание не верю. У Мишки огромное среднее образование, он учился в четырех школах, выгоняли отовсюду, дисциплина у него была жуткая. Унитазы взрывал…

Я скажу вещь жутко непедагогичную, но все эти разговоры про то, что надо учить, не разрешать, воспитывать, быть примером — все это ерунда полная.

Верю, только в генетику, в то, что человеку было заложено в тот миг, когда зарождается жизнь. Что заложено, то вылезет рано или поздно.

Из этой же оперы учить хорошего мальчика или милую девочку на актера. Хоть заучись, но будет только то, что дано ему природой. Если боженька на него не упал, то он будет просто хорошим ремесленником. Так же и в воспитании.

Ширвиндт, стертый с лица Земли

Фестиваль кино и театра «Амурская осень», 2013 г. Фото: Андрей Оглезнев, «Амурская правда»

Из детства четко помнится начало войны. Подмосковье, поселок Ильинское. Это сейчас там хоромы, а раньше были скромные интеллигентские дачи, рядом город Жуковский со своим знаменитым авиационным центром. Помню, как через три дня после начала войны случился первый налет фашистской авиации на Жуковский. Всех несчастных интеллигентиков с соседних дач погнали рыть бомбоубежище. Все врачи и скрипачи лопаточками рыли окопчики. Помню, как все это выглядело беспомощно. Бомбоубежища не получилось, была какая-то жалкая щель, в которую нас, пацанов, загоняли во время бомбежек. Еще помню, что окна завешивали темными тряпками для светомаскировки. Один из наших соседей не завесил, так потом говорили, что он шпион и этим самым приманивал врага...

Часть детства прошла в эвакуации, в городе Чердынь, теперь это Пермский край. Там есть какой-то музейчик, и работающие там за пять копеек милые дамы создали уголок, посвященный Ширвиндту. Это так трогательно!..

Мой отец был скрипачом и всю войну мотался с фронтовыми бригадами, мать руководила этой бригадой.

Мы там, в Чердыне, ели чеснок, чтобы не сдохнуть от болезней. Но как нас опекали! Это же Сибирь, совсем другой народ. Я с возницей возил воду в бочке на лошадке. Мороз жуткий, и мы в гору тащимся. Даже есть фотокарточка, я там пошел в первый класс и проучился до третьего. Так что я — чердынец!

Ширвиндт. Это немецкая фамилия, прусские корни у нас по отцовской линии. Под Калининградом был город Ширвиндт, во время войны его стерли с лица земли. Теперь рядом с ним город Красноармейск, представляешь, как похоже — Ширвиндт и Красноармейск…

Мы там были с Мишкой Державиным, так вот от Ширвиндта остался только фундамент кирхи.

Когда я в 1956 году закончил Щукинское училище, что мне светило в кино? С моей внешностью разве что играть хлыщей, ну максимум белогвардейцев или шпионов, в кино же подбор был весь типажный. Советские типажи это — обаятельный прощелыга Петр Алейников, социальный герой Николай Крючков. Ну иногда проскакивали интеллектуалы типа Иннокентия Смоктуновского и Алексея Баталова. Все делилось на физиков и лириков. Так что у меня выбор был невелик.

Гундарева

Я преподаю в театральном институте имени Щукина с 1957 года, дожил до титула самого старого педагога. Вообще, это ужас…

Ужас еще от того, что половины учеников моих уже нет. Поумирали. Того же Андрюшу Миронова я выпускал, Наташу Гундареву, Сашку Пороховщикова.

Гундарева была невероятно талантлива, у нее была просто животная органика. Она не могла врать в профессии, даже когда заставляли режиссеры.

Я ее отношу к разряду великих. В великих у меня остались Евгений Евстигнеев, Олег Борисов и Николай Гриценко. В жизни он был чудаковатым человеком, мы с ним дружили. Помню, он в очередной раз развелся, получил новую квартиру, где-то мы гуляли в Доме актера, и он мне говорит: «Шура, поехали ко мне, посидим как люди, у меня кое-что есть…» Приехали, у него в холодильнике полбутылки зубровки и пол-лимона… Всё! Это называлось «посидим как люди». Но он был гений! Помню, Гриценко играл скрипача, и он играл на скрипке, не учась этому ни дня! Я сам скрипач, и что такое играть на скрипке, понимаю.

Эльдар Рязанов… Я у него снялся в шести картинах, эпизодические роли… Хочу сказать, что они с Брагинским на меня писали сценарий фильма «Гараж», ту роль, в которой снимался Гафт. Условия съемок были такие, что месяц нужно было не выходить из павильонов. Я такие условия принять не мог — был спектакль на выпуске. Вообще, у Эльдара всегда снимался очень узкий круг артистов. Он работал с теми, кто мог сам отдать. Эльдар Рязанов вообще архипрофессионал, он прекрасно видит картинку, блестяще пишет, монтажер великолепный, чутье у него потрясающее. У него фантастическое видение целого. Он по образованию документалист, поэтому он брал артистов, которым не надо было рассказывать, что делать, от которых можно было что-то почерпнуть.

Забавный случай вышел с картиной «Вокзал для двоих», где я играл музыканта в привокзальном ресторане. Тогда в стране было Всесоюзное объединение ресторанных оркестров. У них был общий профсоюз, который проводил целое совещание, на котором разбирали мою роль. Мнения разделились поровну. Одни говорили, что я обгадил их профессию, другие утверждали, что показал судьбу талантливого музыканта, который вынужден был гнить в каком-то захолустном кабаке. Было целое дело!

Гурченко

Моя Гурченко? Люся была совершенным уникумом. Преданность колоссальная делу! Люся — это было круглосуточное самокопание. Она подозревала всех и вся. Подчас справедливо, подчас нет. Всегда мнительна. Она очень часто была собой недовольна и постоянно хотела что-то делать. Сошлось до жути: Люся умерла вслед за Элизабет Тейлор, Тейлор была ее кумиром. Представляешь, какая мистика!?

Я дружил с Люсей тысячу лет и ни разу с ней не поссорился, а дружить с ней было невыносимо трудно. Посылали друг друга почти ежедневно.

Ее последний фильм «Пестрые сумерки», в котором она соблазнила и меня сниматься, был ее мистическим предчувствием. Она там и сценарист, и сорежиссер, и продюсер, и композитор, и главная актриса. Это была ее лебединая песня. Она все хотела охватить и везде успеть. Без профессии не жила ни секунды. Пить она не пила никогда. Не умела…

Снимался я с ней в картине «Аплодисменты». Она говорит: «У тебя должны быть голливудские белоснежные зубы». Я ей непечатно ответил. Но она меня уделала, дожала: на «Мосфильме» постижеры сделали мне лошадиную бутафорскую челюсть, и я, истекая слюной, поперся с этой челюстью в Питер на съемку. Кто меня бы мог на такое уломать?! Только Люся Гурченко. Отказать ей было невозможно.

Хотя никакого предчувствия смерти у нее не было! Она жить хотела и была полна планов. А смерть у нее была мгновенная, о такой каждый мечтает. Смотри, Пушкин же гений был, какое у него блестяще верное начало «Евгения Онегина»: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог... Но, Боже мой, какая скука с больным сидеть и день и ночь, не отходя и шагу прочь… вздыхать и думать про себя: когда же черт возьмет тебя...» Ге-ни-аль-но! Это я понимаю в свои почти сто лет.

Андрей Миронов

Мария Владимировна Миронова — это была гениальная дама. Ей не нравилось все, кроме ее сына Андрюши. Все его друзья были г...о, я первое…

Потому что мы его отвлекали от гениальности и профессии и тащили в пучину страсти и порока…

Она была эстрадница, и в ее круг входила знаменитая тогда эстрадная пара Александр Шуров и Николай Рыкунин. Был период, когда она на любой вопрос отвечала именем Рыкунина. Спросишь ее, какая погода, например. Мария Владимировна отвечала без паузы: «Откуда я знаю, какая погода?! Ты лучше у Рыкунина спроси, у него балкон сорок метров, и титан ему электрический поставили. Он все знает...»

Но при этом она была дамой очень цельной, талантливой и жесткой. Она долгие годы была председателем совета московского Дома актера. Когда сгорел старый Дом актера и была борьба за здание бывшего министерства культуры на Старом Арбате, Мария Владимировна сыграла решающую роль. Она пошла к Ельцину, и он не посмел ее не принять. Вопрос решился, и бывшее здание минкульта в самом роскошном месте столицы пока принадлежит актерам. Повторяю, пока принадлежит…

За своим сыном Андреем Мироновым Мария Владимировна очень даже следила. Он, как известно, был парень любвеобильный, всех его дам она изучала самым внимательнейшим образом и смотрела, насколько эта дама вошла в жизнь Андрюши. Насколько это серьезно. Или это, не дай бог…

Он ее слушался и любил. Или так делал, чтобы ее не огорчить, не обидеть или чтобы она не узнала…

В чем феномен популярности Андрея Миронова? Это вообще загадка природы.

Ведь было огромное количество гениальных актеров. Забвение — это удел времени. Но есть личности, которые с течением времени набирают все большую популярность. Андрюша из этого редкого случая. Я знаю очень много людей, которые его в глаза не видели, но любят и восхищаются. Тут все сошлось: ореол, кино, есть еще что-то, чего я не знаю, но что дает популярность и любовь спустя десятилетия после смерти. Таких артистов на пальцах посчитать можно. Володя Высоцкий, Андрюша Миронов, в меньшей степени Олег Даль.

Они вышли из своего времени

Фестиваль кино и театра «Амурская осень», 2013 г., встреча артистов. Фото: Андрей Оглезнев, «Амурская правда»

Спектакль «Андрюша», который поставили в нашем театре, шел четыре года. Мы его прокатили по Америке и Германии. Спектакль был очень милый, там было много документального материала, там были куски из спектаклей, из кино. Там присутствовали его коллеги и друзья. Все, кто с ним играл, пил, пел и дружил.

Обидела ли меня книжка Тани Егоровой «Андрей Миронов и я», где она на многих живого места не оставила? Понимаешь, в чем дело. Таню я знаю давно, она все это для себя придумала. Танька — это мой крест. Когда-то я взял ее за руку и отвел в «Литературную газету» с каким-то ее рассказиком. И ее стали там печатать. Она ведь человек талантливый, но с очень сложной судьбой.

Что интересно, несколько лет назад она мне позвонила, я говорю: «Ты что б…?» Она с полными бронхами счастья рассказывает о том, что какая-то «желтая» газета просит рассказать про Ширвиндта, про то, с кем он жил, спал и что он ел. Танька на голубом глазу стала возмущаться и говорить, как она их послала, что она про меня слова не может плохого сказать. Вот такой она человек. А в книге ее много гадкого. Я там — главное дерьмо. Это ее мировосприятие. Там есть некая подоплека отношений, но все вывернуто с ее болезненной точки зрения. После выхода этой книги девяносто процентов людей с ней перестали общаться, но были и такие, кто обрадовался.

Когда около девяноста

Жизнь приближается к девяноста годам, и глобального ущерба от нее, слава богу, не было. Были гадости, были неприятности, но не более. Это у меня характер такой — колебаться вместе с линией партии. Не до конца, конечно, но все-таки. Прожил в меру с антистыдобиной.

Глобальных предательств и глобальных стукачеств не было. Если что с кем и было — на уровне ля-ля… Так, мелкой дрисью...

Жизнь была разная, и, конечно, есть масса людей, которых хочется не видеть и не слышать. Но, слава богу, глобальных врагов не нажил…

С возрастом в человеке все концентрируется — все параметры ума и сердца. И положительные, и отрицательное. Но есть еще и физиология. Она к 90 годам довлеет над всеми параметрами. Когда тебе ни сесть, ни встать и не добежать, то тогда все становится подчинённым этому, и «физика» начинает диктовать.

Когда встал, а коленка не разгибается, то становишься и скупым, и злым, и жадным. Причем одновременно.

А если коленка чудом разогнулась, то все отдам и ничего не пожалею.

Чего от жизни хочу?

У моего любимого поэта Саши Черного есть дивные строчки: «Жить на вершине голой, писать простые сонеты и брать от людей из дола хлеб, вино и котлеты». Под этими словами могу подписаться. И еще хочу уснуть и проснуться лет через сто. Хоть на мгновение.

У моего покойного друга Игоря Кваши есть сын Володя. Вот когда он был мальчиком, в сочинении на тему, что бы сказал сегодня Владимир Ильич Ленин, если бы проснулся. написал: «Он бы очень удивился».

Так и я: если бы встретился с Богом, я бы очень удивился тому, что он есть…

Хотя душа какая-то должна быть. Не хочется верить, что все закончится могильным червем. Для меня тайна великая — сны. Природа сна. Ну кто его монтирует, кто его снимает? Кто пишет сценарий? Понять не могу. Значит, что-то существует. Все-таки что-то, а не кто-то. Не может же быть так, чтобы паршивая планетка так провинилась, что кроме наводнения ничего нельзя на нее напускать? Ну иногда еще кидает куски метеоритов, но не прицельно как-то…

***

Из биографии

Фестиваль кино и театра «Амурская осень», 2013 г. Фото: Андрей Оглезнев, «Амурская правда»