"Пчелы заманили" От Лиманного, центра местного мироздания и сельской администрации, до Пушкина пятнадцать километров неплохой дороги, которая и упирается в деревню-кроху. Большое подворье Владимира Коваленко попадается первым. Почерневшая от времени изба с "телескопической" антенной в виде двух колесных ободов от детского велосипеда, пяток разномастных сараюшек, рубленые кухня да банька. Огромная гора белозубых березовых поленьев и ровные ряды домашней пасеки - ульев в тридцать. Сам хозяин, моложавый с волнистым чубом цвета "соль с перцем", немногословно начал рассказ за жизнь: - Уже пятнадцать лет здесь - пчелы заманили. Встаю в пять, ложусь в двенадцать. Курорт... - лукаво улыбается он. Хозяйство у него огромное даже по деревенским меркам: две лошади, две коровы, свиньи, куры, кролики, огород под два гектара. Все содержится в идеальном порядке. Супруга его, Галина Ивановна, бывает в Пушкино наездами. - Дочка у нас в ДальГАУ учится, поэтому надо ближе к центру жить. А я если в Серышево уеду, то там уже жить не смогу - здесь один воздух чего стоит, - рассуждает местный "олигарх". Город Владимир Иванович последний раз видел, когда дочку в общежитие устраивал, так, по его признанию, "за три дня чуть голова не лопнула". Был когда-то Коваленко фермером, имел 60 гектаров земли в аренде, сеял сою, зерновые, гречиху. Восемь лет продлилось его фермерство, да в 2000 году забросил он это дело. Не вышло. Стал жить натуральным хозяйством. Когда он в Пушкино перебрался, деревня была на порядок больше. А как школу закрыли, так последний народ стал разъезжаться. Коваленко свой дом и купил у уезжавшей сельской учительницы. Решили мы его, живущего в учительском доме, попытать про солнце русской поэзии, прочитать нам чего-нибудь из Пушкина. Бывший фермер, почесав затылок, выдохнул: - Забыл все, а ведь когда-то в школе учил. Вся его лирика заключается в гармошке, которой Владимир Иванович владеет почти с заволокинским мастерством. Любит долгими зимними вечерами растягивать "тальянку". Есть у него три псины да два кота, которые, может, и не ученые, но мышам разгуляться не дают. Любовь сюда привела По соседству с Коваленко живут супруги Глазковы - Диана Михайловна и Сергей Петрович. Оба еще, по их выражению, молодые, немногим за пятьдесят. Она - говорливая до крикливости, он - улыбчивый и степенный. Сергей Петрович коренной пушкинец, тут и родился: - Моя мать родила пятнадцать детей, из которых двенадцать выжили, я самый младший. По словам урожденного пушкинца, раньше деревня была большая - "дворов семьдесят". Основали ее переселенцы из Орловской губернии в 1908 году. А назвали в честь одного из первопоселенцев по фамилии Пушечников. Выходит, Александр Сергеевич здесь и ни при чем. По его фамилии серышевскую глушь не называли. Судьба деревни Пушкино схожа с судьбой деревенской России - разорение началось с укрупнения. Деревню объявили неперспективной, народ стал разъезжаться. Потом власти как бы спохватились, проложили сюда дорогу, построили комплекс - школу с детским садом. - Китайцы строили. Пол с подогревом. Все было любо-дорого. Потом детей не стало, и все "любо-дорого" разрушили, - говорит Глазков. - Сегодня в этой разрушенной школе скот от оводов спасается. Почта сюда ходит раз в неделю, за остальным народ небалованный в соседнее Лиманное ездит. - Живем с хозяйства да с пасеки, раз в год запасаемся продуктами, как кроты. А потом только самое необходимое покупаем, - сетует Диана Михайловна. Она живет тут меньше всех, всего десять лет. - Любовь сюда привела, - щурясь поведала пушкинка. Ее Сергей Петрович овдовел, остался с тремя детьми, вот она и решилась в таежную глушь перебраться, хоть и не со стольного града, но из Свободного. Главное богатство в Пушкине, по словам Глазковых, - это воздух, тут кислорода - до головокружения. Все хвори уходят от целебного воздуха. - Я в Свободном со своими болячками давно бы под крестом лежала, а здесь ничего, даже таблетки не пью, - поделилась секретом Диана Михайловна. Одна беда в Пушкине, по словам Глазковой, cкука страшная. Телевизор в этой глухомани включают редко, теленовостей боятся: "все люди тонут да самолеты падают". Из Пушкина они уезжать вроде бы и собираются, да, как говорится, упустили момент. "Ближе к городу дорого, а из деревни в деревню..." Ну в смысле про шило и мыло. "Город бестолковый, все куда-то бегут..." Последний пушкинский управляющий Геннадий Гуров живет на другом конце села. Его дом, как форпост, подпирает деревню. Он сам тоже местный, все свои пятьдесят семь лет прожил именно тут. - У нас одних механизаторов было тридцать семь человек. Потом школу, магазин закрыли и сказали, мол, живите, как хотите. Люди и стали разъезжаться. Гуровы живут, как и все здесь, натуральным хозяйством. Людей боятся больше, чем окрестных волков, которых тьма в здешних лесах. - Люди намного страшнее, чем звери, - убежден Геннадий Афанасьевич. Раз в несколько лет он выезжает к брату в Благовещенск, так от города просто чумеет. - Бестолково там все, все куда-то бегут. Не жизнь, а суета, - итожит пушкинский старожил. "Оборону держу до последнего" Аккуратный домишко с прозрачными от чистоты окнами, как часовые, охраняют два высоченных тополя. Вокруг подворья заброшенные усадьбы, густо поросшие одичавшей малиной. Худая собачонка дежурно побрехивала в нашу сторону, на хриплый лай которой вышла хозяйка дома. Знакомимся. Мария Федоровна Хатеева. - Ой, я в Пушкине моем любимом с 1959 года живу. Работала? Да везде: дояркой, заведовала зерновым двором и клубом. А в основном, ведро побольше - и вперед, - глаза хозяйки цвета изумруда заблестели лукавой хитринкой. Сама Мария Федоровна - из соседней мазановской Маргаритовки, но практически вся жизнь прошла тут, в Пушкине. Здесь вышла замуж, родила и вырастила троих детей, и уж почти десять лет, как овдовела. Дети выросли да разлетелись, а она осталась верна своей малой родине. - Дочка плачет, зовет в Лиманное, но я решила оборону до последнего держать. Там огород всего пятнадцать соток, развернуться негде, - непосредственно замечает пушкинская "оборонщица". В свои шестьдесят шесть годков она держит пасеку, отару овец, коров, свиней и большущий огород. По-другому крестьянка своей жизни и не мыслит. На вопрос, не страшно ли жить одной в четырехдворовой деревне, Федоровна искренне ответила: - Страшно бывает, так я дедову берданку за собой таскаю. Чуть что, пальну не задумываясь. Какой типаж для еще одной некрасовской поэмы! Из стихотворений гения-однофамильца ее деревни она помнит только начальные строки "У Лукоморья"... Хотя окрест ее усадьбы, как, впрочем, и всех других, в деревеньке Пушкино сплошное лукоморье из непроходимого березняка. А упирающиеся в небо тополя-дозорные стерегут немудреную, полную труда жизнь в четырех домах. Все, что осталось от некогда полноценного русского села с бессмертным именем Пушкино. Самогон и мед пили Хоть в Пушкине и четыре дома, а главная валюта деревенской России имеется. Самогонка - качества отменного, на меду настоянная. Да сам мед в каждом дворе - продать некому! Признаемся честно, самогонка, как слеза младенца, а мед, как в сказке Пушкина, - сладок и запашист, за неимением усов тек прямо в рот. Вот такая пушкинская жизнь - незатейливая, в чем-то беспросветная. Но для этих людей привычная и родная. И пока горит свет в четырех избах, топятся печи и стучат полные надежд сердца, живет деревня-вековуха. Деревенька, из которой, как из миллионов нитей, выткано огромное полотно. Имя которому - Россия.