- Кильчанский, - представляется он и, видя мою растерянность, добавляет: - Да не один ты заблуждаешься насчет меня. Мало кто сразу думает, что я художник. Недавно был такой случай. Познакомился с известным амурским журналистом. Встретимся на улице - перебросимся парой фраз. Месяца через полтора оказываемся в одной компании. Тот просит Тихомирова: "Александр, познакомь меня с Кильчанским". - "Да вот он сидит". Журналист мельком на меня и снова к Тихомирову: "Нет, мне надо другого. Того, кто "гончара" нарисовал". - "Повторяю: это он и есть". У того журналиста физиономия тогда вытянулась точь-в-точь, как у тебя сейчас. Что верно, то верно. Внешне Кильчанский на традиционного художника никак не тянет. Представляете, он бороду не носит. Мастер кисти - и тщательно бреется! Стройный, даже худощавый. Вполне мог бы животик отпустить. Для солидности. И не в легкомысленных шортах по городу шастать, а в цивильном костюме дефилировать. Положение позволяет. Член Союза художников России все-таки, участник областных, региональных, всероссийских и международных выставок. Его работы есть в государственных и частных коллекциях России, Китая, Германии, Великобритании, Швейцарии, США. А он носится на мотоцикле с сумасшедшей скоростью. Вообще находиться на одном месте Леонид в состоянии не более минуты. Пока мы беседовали, он постоянно двигался по мастерской: от холста до книжной полки, от электроплитки, где варил кофе, до стены, на которой висит лист ватмана. Этот лист - гордость Лени! - Видишь, Юрий Шевчук себя нарисовал и автограф тут оставил. Три дня сюда приходил... Потом мы в Петербурге с ним встречались. Перенимаю манеру художника и тоже начинаю перемещаться по мастерской. Изучаю работы Кильчанского. Первое, что бросается в глаза, - он разный. У каждой работы своя манера исполнения. Есть классическая, почти фотографическая, где видна каждая прожилочка, а есть лишь обозначение предмета. Леонид и в своем творчестве весь в движении. Мазки стремительные, размашистые. На картинах иных художников жизнь застыла, остановлена, а на полотнах Кильчанского продолжается. Рыбацкий баркас будто подрагивает на ленивых сонных волнах... Солнце палит так нещадно, что зноем словно дышит подрамник... Гончар столь вдохновенно орудует над кувшином, что воздух вокруг картины наполняется запахами пота и сырой глины. - Леня, расскажи, как ты стал художником. Сразу понял, что это твое предназначение, или подсказал кто-нибудь? - В третьем классе мама поставила меня перед выбором: музыкальная школа или художественная? Третий вариант исключался. Наверное, тем самым мама хотела оградить меня от вредного влияния улицы. Поначалу это удавалось... Почему выбрал изобразительное искусство? Потому что к музыке особой тяги никогда не имел, а может быть, гены заговорили. Дед и прадед по отцу были художниками. Прадед окончил в Москве знаменитое Строгановское училище, в 1905 году был сослан на каторгу на Сахалин, потом осел в Николаевске-на-Амуре. По выражению Леонида, жизнь его развивалась по стандартной схеме. Обычная семья: отец всю жизнь крутил баранку, мать учительствовала. В школе он учился легко. Как ни странно для будущего художника, лучше всего ему давались математика, геометрия и т. д. После восьми классов Кильчанский поступает в Благовещенское педагогическое училище на худграф. Окончил с красным дипломом. Потом - призыв на воинскую службу, где он ухитрился провести свою выставку. После армии поступил во Владивостокский институт искусств. - Леня, неужто все было так просто и легко? - Нет, конечно. Помню, отучился я несколько лет в детской художественной школе и решил заняться хоккеем. Но мама настояла на своем: только школа! Теперь понимаю, насколько она была права. А тогда я сердился на нее, завидовал подросткам из обычных школ. Рисовать тяжело: работать надо много. Впрочем, чтобы кое-чего добиться, надо всегда изрядно попотеть. Студенческие годы Леонид вспоминает живо и тепло. Когда требовалось подработать, с группой других молодых художников он выходил на владивостокский Арбат (у кафе "Русский чай") и писал шаржи на посетителей. Народу там было много. Чтобы нарисовать портрет, следовало полчаса как минимум сидеть не двигаясь и потом с "десяткой" распроститься. А Леня чудил пять минут и брал за свои шаржи три рубля. Так что от желающих не было отбоя. После окончания вуза долго не раздумывал - воротился домой: здесь родители, друзья, те самые стены, которые, как говорится, помогают... Леонид, поначалу сдержанный, все более разговаривается. - В Германии был несколько раз по приглашению друзей. Поначалу мелькали кое-какие мысли насчет остаться. Потом началась дикая тоска по родине - пусть неухоженной, грязной и злой, но своей! Там нет общения, такого, как у нас. Стиль жизни совершенно другой. Все сводится к товарно-денежным отношениям. Самое главное - не было у меня вдохновения. Пробовал там работать - не получается, хотя выставлялся в Ашперге, Конвестхайме, Людвигсбурге, да и картины продавались. Но домой тянуло страшно. Немецкие друзья даже организовали выставку моих работ в Лондоне. Отправили туда десять пейзажей, и ни один назад не вернулся. Все "осели" в туманном Альбионе. Леонид закуривает очередную сигарету. - Похожие чувства я испытал в Харбине, когда преподавал там в университете два с половиной года основы масляной живописи. Уезжать на целый семестр было невыносимо. Деньги, уют, вкусная еда - ничто уже не радовало... Поэтому когда переключился на Хэйхэ, стало гораздо легче. С понедельника по четверг отработаю и - домой. Хоть в копеечку это выходило, а все равно иначе уже не мог - разрывалось сердце от тоски. Оказывается, в Харбине Кильчанский не только учил других, но и учился сам. Даст задание своим студентам, а сам спешит на другой этаж - к китайскому профессору, обучающему искусству в стиле го хуа. - За счет чего живешь, Леонид? - Заказы выручают. Но до тех пор, пока имя стало работать на меня, долго приходилось жить весьма скудно. - Как насчет вдохновения? - Я его не жду. Просто работаю. Не могу сидеть без дела. Помню, не было работы, фарами автомобильными занимался. Жить-то надо на что-то. Кильчанский с увлечением рассказывает о только что прошедшей персональной выставке во Владивостоке. Говорит, что страшно волновался, ведь на открытии были его прежние педагоги. Остались довольны своим воспитанником. - Так что полон сил и энергии? Жена понимает мятущуюся натуру художника? - Таня у меня - мировая женщина. Сил хватает - нет еще сорока. А приболею - жена таблетки назначит, она учится на фармацевта в Хабаровске. Леонид опять подходит к любимому мотоциклу. - Хочу отдохнуть от холста. Нарисую что-нибудь на бачке. Распишу как следует и помчусь с ветерком... Я начинаю жалеть, что не езжу на мотоцикле, хоккей смотрю по телевизору, а с мечтой стать художником распрощался еще подростком. А вот у Леонида Кильчанского все это отлично соседствует. Хороший он, добрый и приветливый человек. Без пальцев веером. - Заходи, - приглашает он на прощание. - Хоть каждый день ко мне заходи. И говорит это совершенно искренне.