«Я видел японских смертников» Война для Василия Сибирякова, тогда девятнадцатилетнего паренька, началась летом сорок пятого. Скидок на молодость не было. Василия Александровича, выпускника хабаровской годичной пулеметной школы, назначили командиром пулеметного расчета в составе 630-го стрелкового полка. - Стояли мы тогда в Бобстове Еврейской автономной области, - вспоминает ветеран. - В первый день войны получили задание захватить вражеский укрепрайон, расположенный на том берегу Амура. Переправа прошла успешно. Начался штурм сопки, захваченной японцами. Нас встретил шквальный огонь. Много наших ребят тогда полегло. В моем расчете из пятерых солдат осталось трое: один погиб, другого ранило. Тяжело терять своих товарищей, но приказ есть приказ. На вторые сутки враг сдался. Когда спустились в бункер (глубина до 300 метров), не обнаружили ни одного живого японца. Тогда я впервые увидел их солдат-смертников. Все они, молодые ребята лет 20 - 22, были прикованы цепями к своим пулеметам за ноги. Жестокие порядки, царящие в армии Страны восходящего солнца, даже видавших виды солдат шокировали своей бесчеловечностью. Между пленом и смертью японский солдат выбирает последнее. Поэтому пленных не было. За первый бой наградили Василия Сибирякова медалью «За отвагу». Вторую медаль «За боевые заслуги» пулеметчик получил за взятие Муданьдзяна. И этот укрепрайон был взят без пленных. И все же довелось увидеть русскому солдату плененного врага. Это было уже после войны, в сентябре сорок шестого, когда сопровождал от Харбина до Благовещенска эшелон (21 вагон) с пленными офицерами и смертниками. Все подробности событий шестидесятилетней давности рассказчик помнит хорошо. Такое забыть невозможно. - Четыре месяца стояли в Хэйхэ, ждали, когда замерзнет Амур. По льду проложили шпалы и перегоняли по одному вагону. По приказу высшего командования Дальневосточного военного фронта офицерам, высшему составу сохранили холодное оружие. Несмотря на это, никаких инцидентов не было, бежать пленные не пытались. Да и некуда было. И хотя для наших солдат японцы тогда были врагами, россияне не могли не отметить их профессионализм, преданность императору, несгибаемую волю. Но все эти качества не спасли хваленую японскую армию от поражения, не защитили попавших в плен от лютых русских морозов. Навсегда запомнил старый солдат дороги войны: - Дорог-то, собственно, не было. Почти сорок суток добирались мы до Харбина по непроходимым топям. Рубили лес, настилали гати. Орудия: пушки, пулеметы - все тащили сами, машин не было. Непрерывные дожди превратили землю в сплошное месиво, даже кони ломали ноги. Приходилось отправлять на мясо. Солдаты впрягались по десять человек и волокли 45-миллиметровые пушки. Командир Василий Сибиряков шел налегке: скатка, вещмешок, боекомплект, автомат. Но рядом были его подчиненные, ровесники. Кто-то нес 24-килограммовый ствол «Максима», кто-то - пулеметный станок, в котором ни много ни мало 32 кило. Стоило заметить командиру: устал солдат, выдохся, и Василий Александрович взваливал его ношу себе на плечи. «Больше всего боюсь крови» Призналась Татьяна Григорьевна Шумкина. Война заставила забыть двадцатилетнюю девушку об этом. Летом сорок пятого, ее, молодую учительницу, призвали в армию. Педагоги, как правило, направлялись в части на должность писарей. Но Татьяне Григорьевне пришлось пополнить ряды медицинских работников, именно их не хватало армии. - Привезли нас во Владивосток, на 2-ю речку в распоряжение Тихоокеанского флота, - вспоминает Татьяна Григорьевна. - Направили в госпиталь. По ночам работали санитарками, а днем учились на «скоропостижных» курсах медсестер. Потом разослали по эскадрильям. Я попала в военно-воздушные силы Тихоокеанского флота. В двенадцатой штурмовой авиадивизии седьмой штурмовой бригады была единственной девушкой среди парней. Дежурила на старте во время полетов на санитарной машине. «Конечно, пули над нами не свистели, - замечает моя собеседница. - Наши самолеты выполняли полеты на 60 километров, бомбили вражеские аэродромы, сражались в небе с противником». Но война ежедневно напоминала о себе: не все летчики возвращались на родную землю, многие получали ранения - на вражеской стороне их встречал шквальный огонь зениток. - Едва машина затихала, я вскакивала на крыло, - продолжила Татьяна Шумкина. - Раненых вытаскивала из кабины, укладывала на носилки и доставляла в госпиталь. При необходимости оказывала первую медицинскую помощь. Бывало, поднимусь на крыло, а летчик уже без сознания. И где только силы брали посадить самолет! Помню, одного в бою ранило в живот, другому оторвало ногу. Даже сам командир эскадрильи, мы звали его Коля-маленький, удивлялся: «Кто тебя посадил, черт или дьявол?», когда увидел машину практически без хвостового оперения. Из двенадцати самолетов нашего полка шесть машин, шесть экипажей (штурман и радист) не вернулось на базу. Случались и чудеса. Однажды экипаж не вернулся из боя. Считали ребят погибшими. Но оказалось, сели прямо в море. Летчик успел выпрыгнуть сам и спас радиста. В ледяной воде ждали помощи. Все время, пока не подоспел катер, над летчиками кружил наш самолет. Помню и такой случай: бои уже заканчивались, мы рассылали похоронки. Послали и во Владивосток в семью старшего лейтенанта Руденко. Приехала жена, забрала вещи. Вернувшись домой, застала мужа живым и невредимым.Оказалось, после боя он с радистом приземлился на Красной горке, при посадке обломались оба крыла, фюзеляж скатился под гору, кабину заклинило. Связи с ними не было. Выбрались с трудом, спустились вниз... Но в какой стороне свои, в какой - японцы? Выручил китайчонок. Чего добиваются от него чужие, парнишка понял без труда, когда те начертили на песке звезду. Он уверенно махнул рукой в сторону, где располагались советские части. Оттуда оба попали в госпиталь. И хотя эта война была короткой, горя она принесла немало. Потому и сегодня, спустя 60 лет, о победе ветеран вспоминает с особым чувством: «Невозможно передать то ликование, с которым мы встречали полное окончание войны: взлетную полосу уставили столами, и... забыли, кто капитан, кто командир, кто рядовой. Радости было через край!» - Одолеть врага нашим летчикам помогли верные Ил-2, Ил-10. Это сейчас их называют «летающими гробами». Они и правда внешне какие-то неуклюжие: горбатые да еще выкрашенные в черный цвет. Но врага наши «илюши» громили только так, - закончила Татьяна Григорьевна. Сожалеет она об одном: - Прошло шестьдесят лет, но не встретила ни одного однополчанина. Где вы, мои фронтовые подруги? Как хочется встретиться, вспомнить, как поздними вечерами, обнявшись, ревели в голос. Плакали 20-летние девчонки оттого, что вместо признаний в любви каждый день на очередной приказ отвечали коротко: «Есть». Плакали после пятнадцатикилометровых марш-бросков, где никто не делал скидки на то, что ты - женщина. А мужские обмотки на ногах да ботинки сорок третьего размера! Эти скороходы им и расшнуровывать не нужно было - так обували, а потом теряли, убегая в укрытие при команде: «Воздух». В гардеробе ничего лишнего, ничего женского: тельняшка, брезентовая роба, гимнастерка без вытачек. Правда, выдавали каждой по полметра ситца: сможешь - сошьешь бюстгальтер, нет - твои проблемы. Так наревутся девчата, а потом глянут на себя, заплаканных, и... рассмеются. Молодость! Тогда узнала Татьяна Григорьевна, что нет никого дружнее, чем летный состав: «Жизнь у них такая: никогда не знаешь, вернешься на землю или...» Не забывает она и своих командиров - майора Николаева и начальника госпиталя майора Поливцеву. Строгие они были, требовательные к себе и подчиненным. «Я обеспечивал связью героя-разведчика Маюрова» Для начальника связи артиллерийского дивизиона лейтенанта Сергея Завьялова война началась с форсирования Амура в районе села Константиновка. «В ночь с восьмого на девятое заняли огневые позиции, начали наводить понтоны для переправы через Амур, - вспоминает ветеран. - Японцы открыли огонь. В ответ «заговорила» наша артиллерия, в небо поднялись самолеты. Вражеский огонь удалось подавить и начать форсирование Амура. Первый городишко, в который вошли на той стороне, - Сунь Э. Предстояло взять Хамоярдзинский укрепрайон японцев. Закрепились они основательно. Там было все - от продовольственных запасов до электростанции. Жить можно было годами не выходя наружу. Сопротивление было настолько ожесточенным, что от восьмого стрелкового полка осталась одна треть». О себе Сергей Дмитриевич рассказал немного: обеспечивал связь. Охотнее поведал о подвиге лейтенанта Ивана Ивановича Маюрова: - Предстояло обезвредить очередной вражеский укрепрайон. Для его штурма сосредоточили артиллерию не только нашей дивизии, но и двух армейских бригад, авиацию. Сломить сопротивление нужно было любой ценой. Командиру нашего полка приказали послать разведчика на высоту, откуда он мог бы обнаружить вражеские огневые точки. Моя задача состояла в обеспечении его связью. На задание отправили начальника разведки третьего дивизиона лейтенанта Ивана Ивановича Маюрова. С ним пошел мой радист. Вскоре с сопки, где они находились, поступил приказ открыть огонь. Сопка была окружена японцами. Иван Маюров вызвал огонь на себя. Одновременно ударили почти из ста орудий. Полчаса не прекращался огонь. Враг был уничтожен. Но и увидеть живыми наших ребят мы не надеялись. Каково было наше удивление, когда оба вернулись целехонькие, да еще с пленным японцем! За этот подвиг Маюрову присвоили звание Героя Советского Союза, я за поддержание связи получил медаль «За боевые заслуги», радист - орден Трудового Красного Знамени. Известие о победе застало Сергея Дмитриевича в небольшом китайском городке, недалеко от Харбина.

Возрастная категория материалов: 18+