«Водка-катанка», безакцизная продажа и контрабанда спирта стали настоящей головной болью властей Приамурья задолго до октябрьской революции. «Каждая выпитая рюмка есть кнут жандарма, бутылка - хомут капиталиста, дармоеда, и тот, кто пьян, невольно служит старому строю» - это не просто выдержка из циркуляра за подписью Мухина, который появился в виде листовок на благовещенских улицах летом 1918 года. На самом деле большевики схватились за голову, осознав, с каким наследием прошлого столкнулись, взяв власть в свои руки. В конце 19-го - начале 20-го века граница на участке Благовещенск - Сахалян напоминала проходной двор, через который бурной широкой рекой текли спирт и китайская водка «Ханшин» (по отзывам современников - вещь отвратительная на вкус и содержавшая больше сивушных масел, чем спирта, изготавливалась из проса, буды или сули). Все усилия прежних властей перекрыть кислород спиртоносам на протяжении десятков лет оставались тщетными. Дореволюционный Благовещенск и без контрабанды спирта слыл не особо пуританским городом. Десяток крупных ресторанов, из которых выделялись погребок «Кахетия» на улице Никольской (ныне Комсомольская), первоклассный ресторан «Унион» в подвале магазина «Гурикова» (гостиница «Амур»), ресторан постоялого двора «Кувшинова» (актовый зал УФСБ Амурской области на улице Пионерской) и так далее. Чарку можно было поднимать хоть через каждые пятьдесят метров - были бы деньги. Впрочем, простой люд в питейные заведения не стремился. Пить контрабандный «Ханшин» было намного дешевле, и выменивали его на все, что попадется под руку. Нелегальная водка была главной статьей приграничной торговли. Китайцы не скрывали, что продавать свою водку русским очень выгодно. Ведро спирта оптом с завода в Харбине уходило примерно за два с половиной рубля. В Благовещенске его цена подрастала до 6 рублей. В то же время легальный спирт оценивался в 17 целковых за ведро. Куш был чересчур привлекательный, чтобы надолго оставаться без внимания. Вся деятельность китайских пограничных пикетов нередко сводилась к «крышеванию» лодок спиртоносов. Под покровом ночи они причаливали к нашему берегу, а уже здесь их брали под свое покровительство казацкие разъезды. Таможенные чины не решались приближаться к группам лихих усачей в папахах с саблями наголо, и казаки спокойно развозили спирт по деревням. Только внутри Благовещенска власти могли хоть как-то противодействовать китайской водочной экспансии. Насколько серьезно проблема беспокоила общественность, можно судить по газетным сообщениям. Газета «Амурское эхо» в 1915 году писала: «Околоточный надзиратель Глущенко в квартире мещанки Васильевой обнаружил 4 бутылки контрабандной водки». Интересно, что карательные меры зачастую приводили к обратным результатам. Вывод о мас-штабах контрабанды можно сделать из послереволюционного выпуска «Амурской правды». 10 марта 1922 года издание сообщало: «Акцизный инспектор Павловский зачитал доклад, из которого видно, что в 1915 году, когда у нас насаждали трезвость, в Амурской области было выпито контрабандного спирта 285 тысяч ведер. Рост контрабанды таков: в 13-м году было задержано при торговле крепкими напитками у нас 2300 ведер контрабандного спирта, а в 15-м году, при полном запрещении, - 8300 ведер. Только чинами таможни задержано 1700 ведер спирта и 600 (!) проносителей его». Оптом дешевле К 1914 году объемы продаж «чистой» водки на рынке сократились до 25 процентов. Другие три четверти занимали нелегальные «Ханшин» и спирт. Даже при таком раскладе казна получила за 7 с половиной месяцев 1 миллион 600 тысяч рублей акцизных сборов. Сколько казна потеряла, можно только представить. Деньги в теневом обороте спиртоторговли крутились огромные. Для сравнения: житель Благовещенска имел возможность приобрести на 10 копеек 1 пачку элитных папирос «Ява». Один гривенник стоила трехсотлитровая бочка привозной воды, а за 50 копеек можно было хорошо «оттянуться» в отдельном номере комфортабельной бани Иванова, расположенной на улице Амурской, 190. В 1916 году 5 рублей (почти ведро контрабандного спирта) в месяц получала солдатка в качестве пособия за ушедшего на войну мужа. Солдатские семьи не терялись, практически сразу превращая денежный эквивалент в ведерный. Ведро спирта приносило хозяйке до 12 рублей дохода при продаже в розницу. Несмотря на относительную дешевизну, контрабандный спирт все же «съедал» значительную часть рабоче-крестьянского семейного бюджета. Большевики во главе с Федором Никаноровичем Мухиным, придя к власти, быстро осознали, что для победы мирового пролетариата необходимо как минимум его протрезвить. К слову, простым крестьянам в ту пору было по барабану, кто стучится к ним в двери - «красный» или «белый», главное - чтобы с добром. Пьяные борцы за идеи (неважно, за новые или за старые) подобным качеством обладали редко. В результате родился вышеупомянутый циркуляр Мухина. В документе предлагалось: «арестовывать до вытрезвления, штрафовать и заставлять производить принудительно-общественные работы (возможно, прообраз пресловутых 15 суток и нынешних вытрезвителей)». Сначала «сухой закон» вводился в партизанских и повстанческих отрядах, а затем и на подконтрольных территориях. Меры борьбы были самые жесткие. «Новоселом хутора Корфовского О. Г. Лесковым, захваченным за провозом 1 пуда «Ханы», подана мне просьба о возврате ему 2 лошадей, на которых им «Хана» перевозилась - и такого рода просьбы многочисленны. Ни одна такая просьба мною не будет уважена и во внимание, к каким бы то ни было причинам снисхождения к вывозящим русский хлеб на китайскую отраву пощады спиртоносам не будет, пусть везет пуд или 3 фунта». Так звучал второй параграф заявления начальника второго боеучастка благовещенского ГПУ Безлепкина. В первом параграфе звучали угрозы в расправе пособникам белогвардейцев, а в третьем читалась верная смерть перебежчикам на китайскую сторону. Борьбе с контрабандным спиртом уделялось едва ли не первостепенное значение. Сохранился другой документ, вышедший накануне японской интервенции летом 1918 года, - «Объявление Благовещенска на осадном положении». В нем говорилось открытым текстом: «Пьянство, хулиганство, контрабанда, торговля спиртными напитками, и т. д. будут караться сообразно военному времени», проще говоря - через расстрел. Пьяный трезвому не товарищ И каралось пьянство наряду с другими происками контрреволюции. Свидетельств о всеобщем произволе «красных комиссаров и диктатуры штыка» сохранилось множество. Своим «карательно-сухим законом» большевики серьезно рисковали не только остаться без поддержки местного населения, но и настроить его против себя. В конце концов, «красным» пришлось оставить Благовещенск накануне японской интервенции, которая опиралась на местное казачество. Интервентов и белогвардейцев в 1918 году очень многие считали освободительной силой от «красного ига». Насчет чужеземцев вопрос спорный, их на Руси никогда долго не любили, а вот казаки и белые офицеры вполне могли претендовать на звание спасителей отечества. Стать таковыми им помешало одно обстоятельство, а именно - традиционная любовь к горячительным напиткам. «Убился при посадке на лошадь у здания военного контроля подпоручик Обухов» - сообщало «Амурское эхо». Трезвому, даже очень далекому от верховой езды человеку трудно расстаться с жизнью после падения с двухметровой высоты. «Задержаны казаки второй сотни, производившие самочинный обыск на постоялом дворе Семерова. Обыск производился ими в пьяном виде с обнаженным оружием» - газеты демократической направленности писали о подобных случаях каждые сутки. В пьяном угаре под руку «освободителям» попадали даже люди зажиточные, которых невозможно было заподозрить в симпатиях к большевикам. Наверняка вышеупомянутый владелец постоялого двора Семеров не надеялся избежать национализации своей недвижимости «красными». Однако амурчане очень быстро смекнули, что с трезвыми комиссарами намного легче найти общий язык (во всяком случае, безопаснее для жизни), чем с пьяными белогвардейцами. Оказав поддержку возвращающимся в Благовещенск красным партизанам, население было вынуждено сделать свой выбор в пользу «сухого закона». Самогоном по контрабанде Несмотря на все принимаемые меры, спирт продолжал свое шествие по Приамурью. Проблему, пить или не пить, разрешила реформа дат. Когда поводов для тостов стало в два раза больше, люди с радостью взялись за старое. 25 января 1919 года «Амурское эхо» разместило на своих страницах фельетон: «Празднуем по всякому поводу и без повода. Раньше, при царском режиме, праздновали церковные праздники и царские дни. С приходом революции их заменили различными обиходными праздниками. А тут очень кстати явился новый стиль». Народ отмечал все, что помнил из старого режима, а за новые веяния пил так и вовсе два раза подряд (по старому стилю и по новому). До 30-х годов, пока границу не замкнули на крепкий замок, контрабанда спирта каралась полицейскими методами и проклиналась пропагандистами практически впустую. Публикации криминальных новостей в «Амурской правде» напоминали нескончаемую доску позора. Одно из очередных объявлений появилось в газете 8 июля 1922 года: «Произведенными обысками у гр. Бондаренко (Садовая, 117), у гр. Дмитриева (Садовая, 340), у гр. Демина (Садовая, 119) и у гр. Чижи-кова на Вознесенской площади обнаружен контрабандный спирт в разном количестве. Спирт направлен на таможню для наложения пени». Судя по адресам, подпольной торговлей «катанкой» занимались целые улицы. Как ни парадоксально, снизить потоки контрабанды в 20-е годы несколько помогло решение властей, которое кроме как «клин клином» и не назовешь. В том самом, неспокойном 22-м году большинство из 75 депутатов Амурского областного народного собрания (сообщение в «АП» в середине июня) проголосовали за свободное винокурение. Была там одна оговорка: «вступает в силу после ликвидации белогвардейских фронтов и изжития интервенции». Хоть и недолго, но все же был у Благовещенска период, когда гнать самогон можно было без оглядки на участкового. За помощь в подготовке материала благодарим госархив Амурской области

Возрастная категория материалов: 18+