Имя ему — Владимир Рычков, сельский учитель географии и физкультуры. Это по штатной ведомости, а по призванию... Увлечений у Владимира Юрьевича так много, что не сразу выделишь главное. Сделал он общесельский гербарий («хотел знать, сколько и какие растения растут поблизости»). Потом запечатлел свою Сазанку в сотнях фотографий («пригодится для истории»). Одно лето целиком посвятил ветеранам Великой Отечественной войны, старожилам («хотелось успеть записать их воспоминания — люди уходят»). А еще Рычков неплохо поет, разбирается в камнях, увлекается туризмом, устраивает шахматные турниры школьников («надо в детях поддерживать интеллектуальный фон»). Он прекрасный рассказчик — не переслушаешь! Так много по жизни накопилось всевозможной информации. Но в нем всегда жила и живет одна, но пламенная страсть — археология.

На ловца и зверь бежит

Еще в студенческие годы Владимир Рычков получил от Бориса Семеновича Сапунова, доцента пединститута, задание — найти в Серышевском районе стоянки неолита. И началось... Он исходил (нет, избегал) всю округу, пользуясь сапуновской методикой обнаружения стоянок.

— Ориентируюсь на бывшее русло реки или какую-то падь. Если б не бегал часами, не ездил на велосипеде по 100 километров в день, не нашел бы ничего. Теперь знаю, все серышевские села по Зее находятся на месте бывших стоянок. Тут столько памятников археологии — на десятки экспедиций хватит!

Мой собеседник знает, что говорит. Не только потому, что все вокруг — от мазановского села Молчанова до серышевской Сретенки — он исследовал лично тем самым глазомерным способом, что не раз принимал участие в раскопках. Приамурье, где встречаются находки, датированные даже четвертым тесячелетием до новой эры, не исследовано и на 10 процентов! Серышевскому району «повезло» больше и только потому, что там живет такой неординарный человек. Рычков не имеет права заниматься раскопками. Нет у него так называемого открытого листа, какой выдан Институтом археологии Российской академии наук, к примеру, директору Центра по сохранению историко-культурного наследия Амурской области Николаю Зайцеву. Но как пройти мимо зернотерки, что показалась в вымытом овражке? Мимо залежей болотной руды у Чертова острова, где в древности наверняка занимались выплавкой железа, или базальтового топора?

Домой Владимир Юрьевич ничего не берет. Еще студентом накрепко усвоил завет своего наставника, будущего профессора Сапунова: «Никогда себе ничего не бери». Потому личную коллекцию он за тридцать лет так и не создал («не должен ее иметь археолог или геолог — это не мое»). Более того, Рычков убежден: «То, что Бог тебе дал даром, ты тоже должен дарить. Музею, исследовательскому центру или какому-то любителю. Но ни в коем случае не продавать». И приводит примеры из собственных наблюдений за чернокопателями, чья жизнь идет кувырком, стоит только раз поступиться этим неписаным правилом.

— А как же насчет подпяточных камней, что у вас во дворе лежат? — спрашиваю я, вспомнив рассказ школьного учителя про недавнюю находку.

— Так они же весят по 70 — 80 килограммов! Еле до дому приволок. И где бы я их здесь разместил?

Музей как верхушка айсберга

В школьном археологическом музее и в самом деле нет ни пяди свободного места. В комнатушке все настолько заставлено стендами, витринами, коробками, папками, что глаза разбегаются от изобилия экспонатов. Монеты династии Цин, керамика чжурчженей, тесловидные орудия труда, изъеденные временем наконечники из железа, пряслица, те же подпяточные камни, что устанавливали под ворота...

Десятки наименований предметов быта древних племен, сотни разновидностей. Причем в экспозицию вошел только «ширпотреб» времен неолита, раннего железного века и средневековья — то, что разрешено областным центром по сохранению историко-культурного наследия, поскольку не представляет интереса для науки. Ведь весь подъемный материал экспедиции забирают с собой для, так сказать, камерального исследования. Если это так, если это лишь верхушка айсберга, то сколько же тайн хранит амурская земля? Удивляться тут было чему. Оказывается, только что добытые, извлеченные из недр земли камни настолько мягки, что их можно было раскалывать слой за слоем, чем и занимались древние люди, делая ножевидные пластины, наконечники стрел, скребки и прочие примитивные орудия труда. И этот темного цвета камень — черный кремень — тоже пользуется особым спросом, но не у первобытных, а у наших с вами современников. Его дробят, пьют, кладут на больное место при злокачественных образованиях. «Многие брали, вылечивались», — констатирует Владимир Юрьевич, но не более того.

Его удивления совсем другого рода: — Я в своей Сазанке самую настоящую каменную мастерскую эпохи неолита нашел! Я дошел до того, что Большая Сазанка еще несколько столетий назад была чисто китайской деревней. Называлось село раньше Пиканово, что по-китайски означает: стоящая среди деревьев, дающих ореховые плоды. И у соседней Воронжи тоже китайские «корни». Это же бывшая Маньчжурка. Удивляло меня и полное отсутствие в экспозиции всевозможных наград, хотя археологический музей этой школы неоднократно становился победителем всевозможных смотров-конкурсов. — А зачем? Лучше я на этом месте керамику народов мохэ размещу или вулканическую бомбу выставлю. У нас столько «добра» в запасниках, что можно экспозиции менять до бесконечности!

От себя замечу: сельский музей и впрямь «задыхается» от неуемной энергии своего создателя. Но Владимиру Рычкову все дорого: окаменевшее дерево и фото расстрелянных коммунаров, старые грузила и поблекший портрет Сталина, нуклеусы и государственный акт на вечное пользование землей колхозами... Он все, каждую частицу прошлого, хочет сберечь от забвения, потому что это история родного края. Хочет, но не всегда может.

Чем наши «берестяные дети» хуже?

К нам, в Приамурье, частенько приезжают археологические экспедиции из Новосибирска и Владивостока. Наведываются даже из Санкт-Петербурга. Копают, ищут и находят, а потом (так положено) забирают самое ценное для камеральной обработки. Сколько таких реликвий «ушло» за пределы области — известно только самому Богу. Мало кто знает и о том, что пару лет назад в Большой Сазанке, на месте городища, обнаружено необычное захоронение: выдолбленный из дерева гроб, а в нем останки девочки и мальчика, замотанные в бересту. В СМИ об этом ни слова, потому что молчали члены владивостокской экспедиции. Не в пример найденной в том же 2005 году в Горном Алтае мумифицированной женщины, которую назвали «принцессой Кадын», прародительницей алтайского народа. И хотя, по словам директора областного центра Николая Зайцева, тогда ничего сверхъестественного найдено не было, находку времен позднего средневековья забрали с собой. И теперь об этих «берестяных детях», найденных на северовосточной окраине села, напоминает лишь небольшой стенд плохо сделанных фотоснимков. И все!

— Почему самое ценное уходит из области?

— Это право исследователя, — объясняет Николай Николаевич. — Кто нашел, тот и берет для исследования, а во Владивостоке занимаются укрепленными поселениями. Они обязаны нам вернуть.

— Когда? Оговорен ли срок? Или забирают, извините, с концами?

— Нет. Сейчас нам возвращают материалы, найденные еще в 50 — 60-е годы прошлого века. Поверьте, у нас захоронений много, встречаются даже на пять человек. Троицкий могильник в Ивановском районе более интересен: все-таки период раннего средневековья. А потом куда нам все эти находки девать? Археологический музей в БГПУ в таком состоянии, что там уже впору проводить археологические раскопки!

Честно признаюсь, меня такое объяснение не удовлетворило. Как говорится, за державу обидно. Ведь Амурская область может и должна привлекать инвестиции не только месторождениями полезных ископаемых, но и уникальными археологическими находками. Пока же известный всему миру динозавр Ванюша «заточен» в зал заседаний Амурского научного центра ДВО РАН, а другие наши уникальные артефакты пылятся в НИИ России. Но разве благовещенское или архаринское кладбище динозавров, те же «берестяные дети» из Большой Сазанки не могут стать основой будущих реакреационно-туристических зон Приамурья?

— Эти вопросы не ко мне, — отпарировал директор центра. Впрочем, может быть, прав все-таки Николай Зайцев, сказавший это: — Сейчас такое время, что лучше не популяризировать наши памятники. В стране набирает оборот работа черных археологов. На Западе это уже настоящее бедствие для науки, и у нас они появились. Неспроста, видимо, так настороженно встретил корреспондентов «АП» и Владимир Рычков, огорошивший нас вопросом: «Вас золото чжурчженей интересует? Этим я не занимаюсь».

Покой лишь только снится

Той атмосферы доброжелательности, желания поделиться со специалистами информацией, что была во времена Григория Новикова-Даурского, среди амурчан сегодня нет. Потому так дороги археологам энтузиасты, подобные Рычкову. «Зачем мне деньги? — недоумевал Владимир Юрьевич, когда я поинтересовалась материальным вознаграждением за его старания, ведь он все-таки внештатный научный сотрудник Центра по сохранению историко-культурного наследия Амурской области. — Это же неоценимая радость, когда мы вместе делаем одно и то же дело!»

К страсти мужа Нина Александровна, заместитель директора сельской школы, уже привыкла, хотя многим в Большой Сазанке непонятно это чудачество учителя. В селе — и такая блажь! Летом, когда каждый день зиму кормит, Рычков землю лопатит не под картофельные грядки, а в поисках неизвестно чего. Но Владимир Юрьевич такой, какой есть. Стремится к знаниям даже в свои 52 года. Не ищет ни славы, ни наживы. Этому мечтателю вроде бы и людское признание безразлично. Он другого хочет — здоровья! Надо еще столько успеть сделать, пока ты в силе. Выгрести из-под земли все, что возможно, пока не появилось Граматухинское водохранилище. Принять участие в раскопках на Козлином бугре — это по всем статьям лучшее для археологов место за ромненским селом Калиновка. А главное — найти в родном селе еще два городища.

— Есть сведения об этом только у Новикова-Даурского. Может быть, городища заросли со временем или стерты с лица земли хозяйственными работами, дождями. Прячутся почему-то от меня. Но если не найти сейчас — считай, потеряны будут те стоянки навсегда.

Возрастная категория материалов: 18+