Японские солдаты не церемонились с пленными.Японские солдаты не церемонились с пленными.

Шла противоречащая здравому смыслу гражданская война. Единственное, что продолжает шокировать — немыслимая жестокость их гибели. Мало кто знает, что в истории Благовещенска есть похожая, не менее жуткая страница.

В течение одной ночи с 26 на 27 марта 1919 года в окрестностях сегодняшней первой горбольницы произошла настоящая резня, в результате которой город пополнился очередной братской могилой. Даже непосредственные участники тех событий — японские солдаты — плакали, выполняя приказ своего командования и штаба белогвардейской контрразведки. Известный амурский историк Николай Шиндялов приоткрывает завесу тайны над одной из самых жестоких страниц японской оккупации Приамурья.

Тяжелый март

Начиналось все обычным утром в здании благовещенской тюрьмы (сегодня это следственный изолятор на улице Батарейной). День 26 марта для узников этого учреждения, как и многие другие, ничем особенным не выделялся. Утренняя поверка, ругня надзирателей. По камерам разносили жиденькую похлебку из тухлой рыбы. Более двух тысяч человек жили тревожной, настороженной жизнью, томясь в неведении о своем будущем. Многие будто чувствовали приближающуюся развязку.

Большую часть заключенных составляли бывшие партийные и ответственные работники, красноармейцы и красногвардейцы, просто люди, в чьей благонадежности у белогвардейцев возникло сомнение. Из городов и сел Амурской области, Приморья и Забайкалья в силу стечения обстоятельств оказались они собранными вместе. М. А. Трилиссер и С. М. Серышев из Иркутска, И. А. Бутин из Читы, А. К. Чумак из Приморья.

Степень их участия в событиях, влияния на массы людей были различна. Но теперь их уравняла беззащитность перед произволом японских интервентов и их местных приспешников. Никто из узников не был уверен в том, что он останется жить.

Для многих благовещенская тюрьма стала последним пристанищем на их жизненном пути. Отсюда были уведены в ночь на расстрел известные большевики С. Ф. Шадрин, Ф. Н. Сюткин, В. И. Шимановский. Десятками прямо во дворе тюрьмы расстреливались интернационалисты.

Для тех, кто еще оставался жив, наступающая темнота таила неизвестность. Готовясь к ночлегу, они тревожно думали: «Для кого-то эта ночь будет последней».

Март 1919 года был особенно тяжелым. Вовсю полыхало пламя народной войны в Приамурье. Тысячи партизан, объединенных в повстанческую армию под командованием Г. С. Дрогошевского, вели героическую войну за освобождение от власти интервентов. Будучи не в силах задушить это движение, враг решил устрашить население жестоким террором.

Оккупанты и белогвардейцы сжигали села, расстреливали женщин, стариков и детей. Особенно чудовищную расправу японские интервенты учинили над жителями села Ивановка. 22 марта 1919 года, обстреляв большое село из орудий и пулеметов, они подожгли его и начали истреблять жителей. Несколько сот человек, женщин, стариков и детей сгорели в огне, пали от пуль и были заколоты и зарублены. Однако особый упор делался на возможных лидеров повстанческого движения. Охота на них велась даже в застенках.

Список смертников

Злополучным утром 26 марта в штабе японского командования 12-й дивизии был разработан план истребления группы заключенных благовещенской тюрьмы. Совместно с белогвардейской контрразведкой был составлен список на 27 человек. Вот их имена: Я. Г. Шафир, И. Г. Семенченко, А. Г. Семенченко, Г. М. Мельниченко, В. В. Повилихин, А. М. Шелковников, П. Е. Вшивков, А. К. Чумак, Е. И. Родин, Н. И. Поспелов, С. П. Шумилов, Г. И. Шемякин, И. И. Шестаков, Л. М. Белин, Н. И. Воробьев, М. П. Констанчук, М. А. Хабаров, П. И. Зубок, В. Маленов, М. Бутаков, А. П. Прижбыляк, И. Володин, И. А. Бутин.

Список этих фамилий был отпечатан на машинке. А внизу от руки были приписаны еще четыре фамилии: С. Крапивин, Д. Малютин, И. Попков, В. Плотников с пометкой: «участники вновь готовящегося восстания». В основном списке против каждой фамилии также стояли пометки: «комиссар», «красный командир» и т. д.

Этот список из японского штаба был передан подполковнику Лебедеву — начальнику Благовещенского пункта военного и паспортного контроля (орган белой контрразведки), которому был непосредственно подчинен начальник тюрьмы. По распоряжению Лебедева прапорщик Пономаренко (контрразведка) с отрядом японцев вечером 26 марта явился в тюрьму с тем, чтобы взять там указанных в списке заключенных якобы для допроса в японском штабе.

В тюрьме уже прошла вечерняя поверка. Узники готовились ко сну. Замирала тревожная жизнь. Тишину ночи нарушили хлопанье дверей, гортанные слова японской команды, топанье солдатских сапог. Заскрипели ржавые запоры одиночек. Раздались резкие выкрики: «Семенченко — выходи, Шумилов — на выход, Шафир — собирайся, Белин — к выходу…» И так по всему длинному ряду одиночных камер.

Всего собрали 18 человек. Заготавливая список смертников, палачи проявили не-осведомленность: четверо (В. Маленов, А. Прижбыляк, И. Володин, И. Бутин) были в тифозном состоянии и находились в тюремном лазарете. Их японцы брать не решились. Одного — М. Бутакова — только накануне освободили, и он был уже вне тюремных стен. Еще четверо, чьи имена были приписаны к спискам дополнительно от руки, находились пока в управлении милиции и в тюрьму не поступили. Таким образом, из намеченных 27 человек были взяты только 18. Причем взяты без суда и следствия. Никто из них не был осужден на казнь. А Шелковников за несколько дней до этого был белогвардейским судом оправдан.

Когда их выводили на казнь, тюрьма загудела хором голосов:

— Прощайте, товарищи! Прощайте, дорогие!..

Начальник тюрьмы Турецкий злобно и угрожающе ругался: «Скоро все там будете».

Один из обреченных, П. Е. Вшивков, чудом спасшийся, пишет в своих воспоминаниях: «Нас всех завели в комнату свиданий, которая была полна японских солдат и офицеров, и поставили к стенке попарно. Японцы стали вынимать из карманов шинелей тонкие китайские бечевки и резать их на куски. Все увидели, что затевается что-то кошмарное…»

Николай Шиндялов, профессор, доктор исторических наук.

Продолжение следует.