Лев Алексеевич жил без бравады за былые заслуги.Лев Алексеевич жил без бравады за былые заслуги.

Герой-тихоокеанец, сопровождавший американские конвои в годы Великой Отечественной, десятки лет был ключевым фотоиллюстратором «Амурской правды», вел фотолетопись ансамбля «Ровесники» и т. д., и т. п., и пр…

Без пафоса и церемоний

Даже когда выяснилось его прямое родство с автором знаменитого «Конька-Горбунка» Ершовым, Лев Алексеевич отнесся к этому лишь со сдержанным любопытством. С ним всегда было интересно поговорить. На его кухне, с глазу на глаз, без пафоса и церемоний… Разменяв три четверти века, этот человек до конца дней так и оставался Человеком. Простым и доступным. Достаточно позвонить, и бурчащий стариковский голос неизменно срывался в скоропалительный, отдающий любопытством монолог.

— Я боюсь, что ты про меня опять напишешь, в сенсацию превратишь, и мне снова начнут названивать твои коллеги и просто любопытные, — настораживался Лев Алексеевич. — Хотя ладно, «Амурка» — газета серьезная. Приходи, сам журналист, все понимаю.

Уйти от него «пустым» казалось невозможным. Любая тема тут же переливалась в поток воспоминаний. Шутка ли — быть почти ровесником старейшей газеты. У них с «Амуркой» всего семь лет разницы, и, конечно, он не мог стоять у истоков издания, но жил теми же ценностями, в то же время и в том же месте. Он знал жизнь Приамурья, как говорится, «с изнанки». Каждый этап фиксировался его фотоаппаратом со скрупулезной точностью, нередко подвергаясь обидной идеологической корректировке. Каждая фотография — как занимательный рассказ, порой даже с настоящим вымыслом.

— Хочешь хохму? После войны на Дальний Восток приезжали переселенцы из республик Закавказья и Средней Азии. Послали меня фотографировать их быт — вроде как в целях рекламного материала. Вижу, узбек бреется электробритвой, и решил я виртуозность свою показать. Сказал, чтобы он во время бритья перед лицом большое зеркало держал. Снимал со спины — так, чтобы затылок был виден и отражение лица в кадр попало. Получилось красиво, романтично. Потом газету разворачиваю, а там мой узбек вместо зеркала в руке брошюру об идеологии коммунизма держит, а в другой руке вместо бритвы — карандаш. Короче говоря, ретушировщики постарались. Как тебе такая цензура? Никаких сказок не надо.

Сказочное родство

А к сказкам у Льва Безрукова было самое прямое отношение. Под закат жизни выяснилось, что он прямой потомок автора «Конька-Горбунка» Петра Ершова. В это родство ветеран журналистики не верил до последнего. Его мама, Варвара, вспоминая о предках, особо не вдавалась в подробности. Только намекала: мол, дед сказки писал. Даже когда к скромной персоне благовещенского пенсионера стали проявлять интерес многочисленные составители родословных линий, он сомневался. Сдался лишь под напором сотрудников Ишимского литературного музея П. П. Ершова.

— В начале лета позвонили и уверяют: «Вы точно правнук Ершова», — вспоминал потомок сказочника. — Тут уж я обрадовался, коли смысла в сомнениях больше нет. Из Ишима фотограф приехал, все мои архивы переснял, меня с разных ракурсов запечатлел. Я по этому случаю бутылку коньяка открыл. А потом еще и на видеокамеру сняли, как я листаю книжку «Конек-Горбунок».

После получения такой известности Льву Безрукову покой стал только сниться — репортеры обрывали телефон. Однако на молодых коллег по цеху ветеран амурской журналистики не обижался — по себе знал, как дорог корреспондентский хлеб.

Не успел

В его жизни хватало и радостей, и невзгод. С ансамблем «Ровесники» объехал всю страну, фиксировал каждый успех набирающего популярность коллектива. За годы до этого защищал от возможных японских ударов восточные рубежи Советского Союза. Владивосток, где служил молодой боцман Безруков, оставался ключевой базой разгрузки американских пароходов типа «Либерти».

— Нашей главной задачей была охрана бухт тихоокеанского побережья, неоднократно приходилось встречать конвои союзников, — вспоминал комендор (артиллерист) «морского охотника» Лев Безруков. — Американцы везли продовольствие, грузовики «Студебекеры», «Доджи», легкие тягачи «Виллисы», танкеры транспортировали топливо. Каждый подобный выход считался одновременно и почетным, и рискованным. Боеприпасы открыты, орудия в готовности, расчеты дежурили у стволов. Два акустика посменно сканировали пространство, доклады обстановки поступали через каждые 15 минут. В напряжении весь флот находился — удара ждали в любую минуту. В соседнем соединении нервы сдали, и они глубинными бомбами старую затопленную баржу разнесли в пух и прах. Думали, вражеская подлодка. До такой перестраховки дело доходило.

Благовещенский призывник Лев Безруков попал на Тихоокеанский флот в 1943 году. Тогда ему еще не исполнилось восемнадцати лет. Его корабль по тем временам выглядел угрожающе. И это несмотря на «специфичность» материала корпуса.

— Полностью из дерева сделан, — ничуть не смущаясь, продолжал рассказывать кавалер ордена Отечественной войны. — При этом за семь лет службы я ни разу не видел Тихий океан действительно тихим. Обязательно морское волнение присутствовало. Вот и представь: выходишь в море, а палуба вся скрипит, «поет», кажется, вот-вот развалится. Слабые не выдерживали, в море помощи ждать неоткуда, поэтому вся надежда только на команду. Всех слабохарактерных, кто может подвести в трудную минуту, моряки сами выживали с кораблей на берег.

Все думал, встретимся с ним в канун грядущего юбилея Победы, поговорим за жизнь. Он снова будет вспоминать морскую службу и работу в родной газете. Лев Безруков везде оставался частью большой и сильной команды. А я не собрался, не дозвонился, не зашел… Все пытался зарабатывать свой корреспондентский хлеб, оставив «на потом» очередную встречу с Человеком с большой буквы. Не успел.

Возрастная категория материалов: 18+