Ветеран войны Семен Бобошко разговоров о войне избегал, правду о его прошлом сыновья узнали от мамы.Ветеран войны Семен Бобошко разговоров о войне избегал, правду о его прошлом сыновья узнали от мамы.

Однако считали, что настоящие герои живут далеко от нас, не в каком-нибудь Благовещенске, Райчихинске или Пояркове, а обязательно в Москве, Ленинграде или Одессе.

Молчание отца

На наши школьные собрания часто приходили бывшие фронтовики, они рассказывали о своем героическом вкладе в победу. Никогда, к сожалению, там не было нашего отца. Несколько раз учителя звонили нам домой, приглашали Семена Ивановича выступить в школе с беседой о войне, но он, ссылаясь на вечную занятость, непременно отказывался.

В поселковом клубе на День Победы каждый год чествовали ветеранов, но и туда не приходил наш отец. А подарки (ему почему-то всегда дарили настольные часы) он обычно забирал после праздника.

— Батя, расскажи, как ты воевал! — как-то попросил я его.

— Потом когда-нибудь, — отклонял мою просьбу отец, — некогда мне.

Через некоторое время мой старший брат Володя тоже попытался поговорить с отцом на военную тему, но и эта попытка была безуспешной.

Мы пребывали в полной растерянности. Мы знали, что отец во время войны был в плену, в концлагере. Ну и что с того? Не один же он был такой. В начале 60-х годов советская пресса после многолетнего стыдливого молчания опубликовала ужасающие цифры: в первые месяцы войны с Гитлером в плен к фашистам попало 3,5 миллиона советских воинов. Такого количества пленных история еще не знала.

В июне 1941 года наша страна оказалась не готова к столкновению с фашистской агрессией. Преступные ошибки советского руководства привели к массовой гибели мирного населения, к окружению и истреблению целых армий. А виноватыми в этом оказались простые солдаты, как мой отец…

22 июня встретил в Белоруссии

В нашу школу пришла новая учительница — Нина Федоровна Котова. На классное собрание, посвященное 23 февраля, пригласить моего отца она решила лично. Я стал невольным слушателем их разговора — у меня был грипп, высокая температура, и я уснул, приняв лекарства. А проснулся от их голосов.

— Почему вы, Семен Иванович, не хотите прийти к нашим ребятам? — спрашивала учительница моего отца. — Вы ударник социалистического труда, уважаемый человек. А наши школьники ничего не знают про вас.

Отец был призван на воинскую службу осенью 1939-го Прилукским военкоматом Черниговской области. Его определили в связисты. Новобранцев привезли в Брестскую крепость, а после трех месяцев обучения переправили в Карелию. Отец участвовал в советско-финской войне. Позже был переведен в 50-ю стрелковую дивизию, 2-й стрелковый полк, 1-й батальон, во взвод связи. Дивизия тогда входила в 13-ю армию.

Это все я знал. Но дальше последовали подробности, о которых я прежде не слышал. 22 июня 1941 года солдаты продолжали двигаться к белорусскому городу Лида. В полдень их начали обстреливать немецкие самолеты. Возникла паника. Многие бросились прятаться по кустам, а отец стал целиться в кабину бомбардировщика, что шел на бреющем полете прямо над ними. И внезапно получил удар по шее. Да такой сильный, что буквально грохнулся наземь. Это капитан, сорокалетний мужик, врезал ему с криком: «Идиот! Прячься! Что твоя винтовка против этой махины!» Едва он отбежал в сторону, как на то место, где он был, упала бомба. Отцу тогда было неполных 22 года.

— Разве про этот случай можно рассказывать ученикам? — спросил отец.

Немец на границе, но об этом — ни слова

Так случайно я узнал новые подробности биографии отца, став невольным слушателем этого непростого разговора.

— К нам в мае — июне 41-го года через границу за неделю, бывало, до 7—10 немцев или поляков перебегало с предупреждением: «Вы что, очумели? Почему не готовитесь к войне? Немец вот-вот пойдет на вас!» Мы и сами понимали, что война обязательно будет, но боялись говорить на эту тему, — разоткровенничался отец. — Нам приказали молчать. Дескать, у нас мирный договор с Германией, и ее нельзя провоцировать подготовкой к военным действиям… А один солдат у нас в части разговорился, забеспокоился, что не готовимся к войне. 15 июня его перед всем строем и расстреляли за «распространение панических слухов». Чтобы остальным неповадно было. А через неделю война эта самая началась.

Потом они отступали к Смоленску. Шли без остановки четыре дня и четыре ночи. Солдаты спали прямо на ходу.

— Просыпался от того, что моя каска звенела о каску впереди идущего товарища, — продолжал отец. — Я тогда понял: самое страшное на войне — не голод. Его как-то можно вытерпеть. Самое невыносимое — не спать. От усталости начинаешь сходить с ума. Шли, шли, и вдруг ранним утром — выстрел. Полковник, командир дивизии, покончил жизнь самоубийством. Растерялся в той ситуации, не выдержали нервы.

Фашистский плен, концлагерь, побег

Учительница подавленно молчала, я тоже затих, не выдавал себя, не показывал, что слышу этот разговор.

— А как я попал в плен, тоже рассказывать ребятишкам, которым внушают, что в плен сдавались лишь предатели и трусы? — после долгого молчания продолжил свой монолог отец.

Две недели они отбивали атаки немцев на старой границе. У взвода, где служил отец, осталась одна целая пушка-сорокапятка и три снаряда. Коней давно побило, и солдаты на себе, голодные, израненные, тащили по лесу уцелевшую пушку. Бомбежки шли сплошные, пули поливали как дождем. Отца ударила взрывная волна, оглушила, швырнула в овраг и засыпала землей. Только после боя кто-то из взвода чудом набрел на него и откопал едва живого. Отец оглох наполовину, лицо перекосилось. Уже потом от врачей узнал, что сильно поврежден позвоночник и нос сдвинулся в сторону. Боли были невероятные!

Солдаты брели на восток, к своим, без командиров и оружия, под постоянным обстрелом немцев. Израненные. Отец вспоминал, что в ушах его стоял сплошной гул. Было все равно, убьют или нет. Опомнился он от удара в спину прикладом. Немец с автоматом на плече загонял его в толпу. Так он оказался в концлагере. Из концлагеря отцу удалось бежать. Он укрылся на хуторе, стал батрачить на местного жителя. Но хуторяне доложили местным полицаям о беглом пленном — за мешок сахара. Полицаи, свои же, русские люди, раздели пленника донага, загнали в холодное озеро и не давали выйти из воды часа три. Просто чтобы поглумиться.

— Так вот, уважаемая Нина Федоровна, — закончил свое горькое повествование мой отец, — я потому и не хожу на всякие ваши школьные собрания, что знаю — говорить правду там нельзя, а врать не хочется.

Правду узнали от мамы

Мы бы так и не узнали правды о родном отце, но однажды наша мама, дождавшись, когда бати не будет дома, сказала: «Сыночки мои! 22 июня 1941 года ваш батька был в 300 километрах от границы с Польшей. Сразу же попал под бомбардировки. После очередной бомбежки у него, здорового молодого человека, на нервной почве появилась язва желудка. Под Смоленском он попал в плен, был в концлагере; бежал, партизанил. Когда его опять поймали, то погнали в Германию, а затем во Францию. Там он прожил, мягко говоря, очень невеселые годы. В конце войны его, как и множество других наших пленных, освободили американцы, и он вернулся в Советский Союз. Тяжело ему это все вспоминать. Вы уж поймите…»

В цифрах

142794 жителя Амурской области во время войны ушли на фронт — половина взрослого мужского населения.

35633 амурчанина погибли на фронтах Великой Отечественной войны.

54 тысячи амурчан награждены боевыми орденами и медалями, более 70 присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Возрастная категория материалов: 18+