Семейские тайны

Носительница древнерусского языка Надежда Николаевна, благодаря которой в селе Качон Забайкальского края появился уникальный отголосок истории трехсотлетней давности, сама напоминает музейный экспонат. Преданья старины глубокой в глухой тайге в 700 километрах от Читы слушал корреспондент АП.

Надежда, вера, любовь

Вместо привычного огнетушителя на стене музея висит ведро. Если пожар — первым делом хватай его и беги за водой, как и триста лет тому назад. Столько же времени живет и этот невысокий бревенчатый дом, построенный без единого гвоздя первыми переселенцами-староверами, прибывшими в таежный Качон. Среди 58 семей, сосланных в холодный край, были и предки Надежды Родионовой. С тех пор изба крестьянина семейского нисколько не изменилась, разве что недавно заменили несколько сгнивших бревен.

— Дом достался в наследство от бабушки, — вспоминает Надежда Родионова. — 18 лет он пустовал, а четыре года назад я открыла здесь музей. Денег за просмотр не беру, от государства зарплату получаю — четыре тысячи в месяц. Да не в деньгах дело, они портят человека. Дороже память. Мои предки такой длительный путь проделали. Пешком шли сюда из Белоруссии, по дороге умирали, рождались. Прибыли в глухую тайгу, пустили корни, породили нас. Говор, наряды, обычаи передавали из поколения в поколение, и как же нам забыть-то все? Но самое главное — сохранить веру в душе. А все остальное можно восстановить.

Зачем хрупкой женщине такая обуза, ведь топить, содержать и охранять обитель древности недешево стоит? На этот вопрос Надежда Николаевна и сама не знает ответа: «Да нет у нас никакой охраны. Зачем она нам? Был один случай — мой мобильный украли. Но бог миловал, телефон подкинули. Может, я грехи замаливаю, о душе забочусь. Меня дедушка в детстве крестил. В советские годы я, как могла, веру блюла. По профессии фельдшер, 23 года здесь отработала. По долгу службы были грехопадения — аборты селянкам приходилось делать. Молились мы дома, потому и семейские зовемся. Долгое время у нас в селе дьяконами были женщины. Они совершали похоронные и поминальные обряды».

Все, что есть в этом музее, принадлежит многочисленным единоверцам Родионовой. Иногда раритеты на свалке находят. «Люди умирают, дома продают, новоиспеченные жильцы выносят ненужную утварь на помойку. Едва успеваем перехватить ценные экземпляры», — улыбается Надежда Николаевна.

Многофункциональная изба

Чтобы зайти в избу, как и триста лет назад, надо низко поклониться. Дверной проем низкий — староверы берегли тепло. Высота комнаты — два метра, общая площадь не более 30 квадратов, а полезной и того меньше. Ни в какие современные нормы уровень той жизни не укладывается.

— В те годы семьи были большие, в этом доме могло жить 15—20 человек, — уточняет Надежда Родионова, — два-три поколения, и всем находилось место. Тогда говорили: «Не взяла б лихота, не возьмет теснота». Здесь все было многофункционально, каждый сантиметр продуман до мелочей, как сегодня говорят — умный дом. Экономили на всем: на дровах, строительных материалах. Окна были маленькие, первые поселенцы затягивали их просмоленной рогожкой. В ход шел и бычий пузырь.

В подполье хранились овощи, а внизу под печкой зимой неслись куры. Тогда не стелили на пол дорожек, а сыпали белый речной песок. И босиком полезно ходить, и первая дезинфекция. Никакая живность не заводилась — ни клопы, ни тараканы, ни мыши. Загрязнился песок — вымели, настелили новый.

На северной стене никогда не делали окон. Лишь маленькое, похожее на бойницу отверстие для проветривания — душник. Сюда же клали еду, чтобы проходящие мимо бродяги и юродивые могли подкрепиться. В избу не приглашали, но если путник постучался вечером в дверь, пускали. Мыли, кормили, лечили (семейские были отличными знахарями и травниками), переодевали, спать укладывали. А вот утром выпроваживали — самим тесно.

— Злоба, междоусобица, ненависть были чужды этим людям, — говорит смотрительница. — Никто, как сегодня, не выселял свою пожилую мать в дом престарелых, а ненужного малыша — в детдом. Умер старший брат, его жену и детей забирал на содержание другой. Копил приданое, обучал ремеслам, замуж выдавал. У моей мамы в семье был приемный старший брат Миша. Его мать в родах умерла, отец поехал в лес на лошади и замерз. Бабушка его любила больше, чем своих детей, потом он погиб на войне.

Сказка ложь, да в ней намек

Половину комнаты занимает настоящая русская печь. Внизу готовили еду, а наверху за шторками спали старые да малые. Сама топка довольно глубокая, не только щи сварить можно, но и в жерло легко залезть. По словам хранительницы дома, внутри печи парили детей, лечили радикулит. Настилали соломы и туда же на доске или большой лопате помещали ребенка или пожилого человека. Рожали здесь же, на печи.

Возле единственного источника тепла располагается кровать. Это, пожалуй, главный символ староверов, показатель семейного достатка. Ложе старались украсить вышитыми подушками, покрывалами. Чем оно краше, тем семья богаче. Кровать была в каждом доме, но всегда одна. Это не значит, что на ней спали всем скопом. Например, сюда укладывали молодоженов в первую брачную ночь. На следующий день они перебирались либо на соломенные тюфяки, либо на полати, а в летнее время — на сеновал. А кровать застилалась и стояла до следующей свадьбы. В виде исключения на ней могли спать старики-хозяева. Остальные ночевали на сундуках либо на полу.

Ткацкий станок — неизменный атрибут семейских. Свое производство и натуральное хозяйство было в каждом доме. Шили сарафаны, рубахи, тачали сапоги и чуни. Станок и сегодня в рабочем состоянии.

— Помню, как мама ткала, а мы портили ей иногда по незнанию, по неумению, — продолжает Надежда Родионова. — Но она не серчала, показывала. Процесс был очень сложный и трудоемкий. Заправлять станок приходилось вдвоем, а набивать основу, или, проще говоря, ткать половик или дорожку, могла и девочка-подросток. Сегодня я стараюсь это древнее ремесло передать потомкам и сама многому учусь. К примеру, восстановила по старинным выкройкам женский костюм. Сейчас шью семейские наряды: юбки, блузы, сарафаны. Все точно такое же, как и триста лет назад.

Сейчас Надежда Николаевна в отпуске, но без дела не сидит. Вышивает полотенца, а когда чуть потеплеет, сядет за ткацкий станок и начнет ткать половики. Ее младшая дочь Полина, выпускница факультета экономики, вяжет оборки.

— Наверное, дочка замуж собралась? — спрашиваю у женщины.

— Нет. Мы вместе пополняем содержимое свадебного семейского сундука, — говорит сотрудница музея. — Раньше девочку начинали готовить к замужеству с самого рождения. В дом сундук заносился и постепенно закладывался. Лет с пяти девочка становилась нянькой. С семи — садилась за прялку. Большую часть своего приданого она готовила сама.

Самогон как предчувствие

Где-то мычит корова. Рядом с усадьбой небольшие сараюшки. В низеньких постройках рядом с жерновами, расщепляющими скорлупу кедрового ореха, стоит чудный деревянный сосуд.

— Это самогонный аппарат. Какая же жизнь без самогона? — не без улыбки поясняет хранительница музея. — Это и лекарство, и средство для души и для сугреву. Староверы пили, но чуть-чуть. Гнали для приличия да для веселья. С устатку выпивали стопочку, грамм пятьдесят, самое большое — сто. Если гуляла свадьба, хватало одного чайника с самогоном на кучу гостей.

Алкоголь в некотором смысле сыграл с Надеждой злую шутку. Три года назад она отправилась на игру «Поле чудес», повезла семейских гостинцев, очаровала Якубовича. Однако в финальной игре вылетела на вопросе «На какого зверя походило лицо пьяницы». Ответ был — на кролика.

Назад на мороз выхожу очарованная, будто на машине времени переместилась из восемнадцатого века в век грядущий. Староверы — отдельная русская народность, затерявшаяся в сибирской глуши. Благодаря отдаленности (до ближайшей железнодорожной станции более двухсот километров) сохранили свою веру, быт, язык, культуру, традиции. Население Качона не превышает 700 человек, половина — семейские. Смогут ли они остаться такими же, если сюда придет цивилизация? «А куда нам бежать-то? — отвечает Надежда Родионова. — Сейчас отсюда нововеры в поисках лучшей жизни уезжают, а мы остаемся».

Пока разговаривали, автомобиль, который привез меня, куда-то уехал.

— Не переживай. Мы тебе здесь жениха найдем из семейских, — обнадежила меня женщина. — Будешь за ним как за каменной стеной.